— И опиум для трудового народа! — закончил я его мысль.
— А вот это абсолютно здравомыслящая позиция! — согласился со мной Виноградов.
Конечно, а как еще? Мы же в СССР! А ведь именно осенью этого, 1943-го года, по личному распоряжению Сталина при СНК СССР будет создан Совет по делам Русской Православной Церкви. Ни сказать, чтобы с этого момента для нее наступят золотые денечки, но враждебность и давление власти на церковников основательно ослабнет. Поживем, как говориться, увидим.
— Так вот, — вернулся к мучившему его вопросу Виноградов, — как вы умудрились столь долгое время прожить без инициации? В истории не зарегистрировано ни одного случая пробуждения Силы после сорока лет? А вам — сто два года, уважаемый Старик!
— Я бы с радостью рассказал, Владимир Никитич, как оно такое недоразумение со мной произошло… Но… не знаю, могу ли поделиться с вами этим секретом?
— Хм… — Не на шутку призадумался Виноградов. — Давайте повременим делиться секретами, товарищ Старик. А то еще залезем с вами, куда не следует. Я, вроде бы, и не совсем посторонний человек в наших запутанных «коридорах власти», и секреты хранить умею. Но не в свои дела предпочитаю не вмешиваться!
Оно и понятно — личному врачу Сталина многие секретные вопросы «по карману». И совать нос не в свои дела тоже вполне себе позиция. Только не защитила она тебя, товарищ Виноградов от тюремного каземата в пятьдесят втором. И если бы товарищ Сталин не помер бы скоропостижно, то валить бы тебе лес, уважаемый профессор, где-нибудь в районе вечной мерзлоты… А то и к стенке поставили бы. Судьба, она такая — в одночасье своим неприглядным местом повернуться может. Хотя, для этой реальности может и по-другому все сложится. По крайней мере, мне очень этого хотелось бы.
Стук во входную дверь отвлек нас с профессором от «душевной» беседы.
— Заходите! — Слегка повысил голос Виноградов.
Дверь приоткрылась и в мою «палату» (хотя думается мне, что это просто чистенькая такая камера, да еще и со всеми мыслимыми и немыслимыми степенями защиты от таких вота «Сенек») заглянул Петр Петрович.
— Разрешите, Владимир Никитич? — поинтересовался оснаб, осторожно проходя внутрь.
— А что же вы, Петр Петрович, как неродной? — усмехнулся Виноградов. — Это ведь ваш «пациент»!
— Э, нет, Владимр Никитич! — вернул ответную любезность оснаб. — Пока он в таком виде — это ваш пациент. И я никоим образом не хочу вмешиваться в его лечение! Как он, кстати? — Внимательный взгляд командира прошелся по моим бинтам.
— Так вы сами у него спросите, — ответил Медик. — Он вполне себе в памяти. И на данный момент его здоровью и жизни ничего не угрожает. Разве что возраст…
— А как же все это? — Оснаб изобразил жестом повязки по всему телу.
— Ах, это! — правильно расшифровал выразительную пантомиму особиста Владимир Никитич. — Еще денек пусть поносит эти «вериги» — восстанавливающая мазь. Очень сильно повреждены кожные покровы из-за сильнейшего охлаждения организма. Я вообще не понимаю, как вам его из Сибири удалось доставить живым. Организм очень сильно изношен. Я сделал все, что мог, — развел руками Виноградов. — Дедушка старенький, а я, к сожалению, не господь Бог!
Не знаю почему, но слова доктора пробудили из «небытия» моего мозга именно эту песню из моего мира, отчего запавшую мне в душу. И не придумав ничего лучшего, я хриплым и прерывающимся голосом запел:
— А не спеши ты нас хоронить,
А у нас еще здесь дела.
У нас дома детей мал-мала,
Да и просто хотелось пожить.
У нас дома детей мал-мала,
Да и просто хотелось пожить.
А не спеши ты нам в спину стрелять,
А это никогда не поздно успеть.
А лучше дай нам дотанцевать,
А лучше дай нам песню допеть.
А лучше дай нам дотанцевать,
А лучше дай нам песню допеть.
А не спеши закрыть нам глаза,
А мы и так любим все темноту,
А по щекам хлещет лоза,
Возбуждаясь на наготу.
А по щекам хлещет лоза,
Возбуждаясь на наготу.
А не спеши ты нас не любить,
А не считай победы по дням.
Если нам сегодня с тобой не прожить,
То кто же завтра полюбит тебя.
А если нам сегодня с тобой не прожить,
То кто же завтра полюбит тебя.
А не спеши ты нас хоронить,
А у нас еще здесь дела.
У нас дома детей мал-мала,
Да и просто хотелось пожить.
У нас дома детей мал-мала,
Да и просто хотелось пожить.
У нас дома детей мал-мала,
Да и просто хотелось пожить.[23]
Глава 11
Когда я, наконец, замолчал, в палате установилась мертвая тишина, разбавляемая лишь моим слегка надсадным дыханием. Давненько я так глотку не драл.
— Какая песня… слова прямо за душу берут… — шмыгнув носом, прошептала Аннушка. — И мелодия такая… печальная… Я такой песни не слышала. А чья она, дедушка? Кто написал? А исполнил? — вопросы посыпались из молодой медички прямо как из рога изобилия. — А перепишете мне слова, я девчонкам из амбулаторки напою…
— Ну и зачастила, красавица! — слегка восстановив дыхание, произнес я с легким укором. — Прям Трындычиха, вот ей-ей! Хоть отдышаться дай!
— Ой! — пискнула девчушка, прикрыв рот ладошкой. — Простите, меня, глупую, дедуля!
— Никакая ты не глупышка, просто кровь молодая, горячая в тебе прямо кипит! А вот у меня, что у рыбы подледной — дохлая, густая и холодная…
— Скажете тоже, дедунь! Я ж Медик, как-никак, и о крови, всяко, побольше вашего, знаю! — напустив на себя донельзя умный вид, заявила девчушка.
После этого недвусмысленного заявления Виноградов громко и весело рассмеялся:
— Ох, и язва ты, Аннушка! Уела-таки старика! И не стыдно тебе?
— Молодец! — похвалил я девушку. — Так мне и надо! А то нате, состроил из себя важного специалиста по кровяным тельцам. А вы, Владимир Никитич, не стыдите её. Пущай своим ходом хотя бы до ваших седин дорастет, а там, глядишь, и поумнеет. Кровь ведь, она не только химическим составом различаться может! В ней ведь, и частицы души нашей, бессмертной, циркулируют!
— Нет её, никакой души! — сжав с хрустом кулачки, возразила девушка. — И бога нет! И рая! — Этот атеистический порыв чудесным образом преобразил милую мордашку девушка: щечки заалели, глазки сверкнули — революционная фурия во всей красе, право слово. — Я вообще не понимаю, как вы, настоящие коммунисты, можете на полном серьезе рассуждать о таких вещах? — продолжала яриться девчушка.
— Нет Бога… — проскрипел я, лукаво ухмыляясь под бинтами.
— Вот же… Вот! — Тут же подхватилась деваха. — Нет Бога!
— Кроме Аллаха, — неожиданно добавил я, — а Моххамед — пророк его!
И тут вся остальная компания, включая оснаба и Виноградова, громко заржала.
— А ну вас! — обиженно заявила Аннушка и, покраснев, стремительно выбежала из палаты.
— Ай-я-яй, товарищи! — укоризненно просипел я. — Довели-таки до белого каления студентку-комсомолку-спортсменку и просто красавицу!
— Ничего страшного, — утирая выступившие от смеха слезы, произнес Виноградов. — Иногда полезно на жизнь и под другим углом взглянуть — очень, знаете ли, горизонты расширяет!
— Владимир Никитич, так нам с товарищем Стариком уже можно «поработать»? — обратился он к Медику. — Дело срочное, не терпящее отлагательств…
— Насколько «обширной» предполагается эта «работа»? — поинтересовался Виноградов, немного знакомый с жесткими принципами работы контрразведчиков. — Планируете ментальные воздействия? Какой степени?
— Да, планируем, — не стал скрывать Петров. — Воздействия первой степени, а, возможно, и высшей…
— Ну, если желаете дедушку доконать, — нервно потер руки Владимир Никитич, — можете начинать прямо сейчас… Я, конечно, сделал все, что мог, но и вы поймите — старику сто два! Вы представляете себе, что это такое? Честно говоря, я против таких воздействий даже на более молодых товарищах… Сто два года! Немыслимо! — Никак не успокаивался профессор.
— Товарищ Виноградов, я поставил перед руководством вопрос о рассмотрении вашей кандидатуры для включения в рабочую группу по делу товарища Старика. Вы понимаете, информация, которую нам нужно получить из его головы — не просто важная, а архиважная! Естественно, что ментальное воздействие должно производиться при поддержке опытного Медика-Силовика, желательно высшей категории…
— Что касаемо меня — я не против, — ответил Виноградов. — Случай очень интересный, можно сказать — уникальный! Руки чешутся провести полное обследование уважаемого Старика. Но… как посчитают там… — Он стрельнул глазами в потолок.
— Э! Ребятки, вы хоть мне объясните, чего от меня-то треба? — недовольно проворчал я. А чего с меня взять? Эх, старость — не радость! Так хоть поворчать вволю. А то ишь, взяли моду, без меня меня женить!
— С вами, товарищ Старик, будут работать наши Менталисты… — пояснил Виноградов.
— Это эти, штоль, Мозголомы?
— Да, именно Мозголомы, — слегка поморщился Виноградов. — Видимо ученому не нравилось неофициальное «народное» название Менталистов-Психокинетиков. — Очень опытные и ответственные товарищи. И все бы ничего, но ваш преклонный возраст вызывает у меня некоторые опасения…
— Сыграть в ящик могу? — прямо спросил я.
— В смысле — умереть? — переспросил профессор. — Легко! И более молодые и сильные не выдерживали длительной работы с Менталистами. Это очень опасный процесс товарищ Старик!
— Я готов, Владимир Никитич! — Я уже давно все для себя решил. — Если информация в моей голове позволит хоть на чуть-чуть приблизить конец войны — моя древняя тушка в вашем полном распоряжении!
— Хорошо, — подумав, согласился Виноградов. — Но только не сегодня! Еще день отдыха и спокойного сна позволит хорошенько разгрузить ваш мозг…