В любом случае больше, чем за неделю неделю — ни одного сновидения. Ни одного крохотного воспоминания. Мандец, просто. Хотя именно сейчас они мне очень нужны. Времени осталось всего ничего. Правда теперь я рассчитывал еще на один интересный нюанс. Дневник Алёши. Прямо переклинило меня на этой, не факт что до сих пор существующей, тетрадочке. Уверенность была крепкая, он точно есть. Будто сам его писал. Другой вопрос, мне опять же надо было сначала дневник найти. Где? Да хрен его знает. Если Алёша его вел, то, соответственно, во сне этот предмет должен рано или поздно появится. Лучше, конечно, рано. В общем, один хрен все упиралось в сновидения дедули.
Кстати, про время. Клячин снова пропал. Вернее, не совсем пропал. После нашей встречи прошел выходной, он не приехал. Ну, это ладно. Можно списать на то, что виделись буквально недавно. И на то, что Николаю Николаевичу нужно теперь сообразить, как обозначить наличие часов.
Бекетов тоже, думаю, не особо заскучал, а потому встречи со мной не искал. У Бекетова вообще сейчас есть четкая определённость. Первым делом надо отправить пацана, то есть меня, в Берлин, а уж там, глядишь, дело наладится. Учитывая, что обо всей истории, а точнее, о некоторой ее части, теперь знает нарком Берия, задача товарища старшего майора госбезопасности упростилась. Надо лишь дождаться, когда меня отправят в Германию.
Я думаю, с его подачи и произошло это внезапное ускорение. Даже не думаю. Уверен. Нет у чекистов других причин для подобных изменений. Да, ситуация с международными отношениями хреновая. Да, разведсеть благодаря предыдущим годам и репрессиям сократилась в десятки раз. Но вот так спешно троих детдомовцем зарядить в тыл фашистов, чекисты решили бы лишь по распоряжению кого-то очень высоко сидящего. А кто уж выше Берии? Ему точно противоречить не стали бы.
Скорее всего, Бекетов убедил Лаврентия Павловича, что ждать смысла нет. Даже наоборот. Надо поторопиться. А заодно и двух зайцев убить разом. Вот есть троица семнадцатилетних пацанов. Если их грамотно внедрить, то и для государства польза будет, и старый тайник Витцке разыщется. Единственный момент, я пока с трудом представлял, кем именно нас определят в Берлине. Однако, не сомневаюсь, чекисты что-нибудь придумают. На то они и чекисты.
Именно поэтому, гоняли нашу троицу теперь, словно сидоровых коз. Потому что мы должны продержаться в Берлине как можно дольше. В принципе, ничего удивительного в этом нет. Ясное дело, если срок обучения сократился практически раз в пять, а то и шесть, времени у чекистов оставалось совсем мало. Имею в виду, времени, чтоб из трех бывших детдомовцев слепить таки будущих разведчиков.
Я до этого разделения периодически думал, что от той нагрузки, которую на нас вывалили, скоро двину кони. Наивный. Вот теперь действительно началась нагрузка. Все познаётся в сравнении.
Для начала встречи с Молодечным из трех раз в неделю превратились в ежедневные. Кроме того, они, эти встречи, переместились на утро. То есть, вставали мы, как и раньше, ни свет, ни заря, но вместо Панасыча возле барака нас теперь ждал Кривоносый. Да и компания стала гораздо меньше. Кроме нашей троицы посторонних больше не было.
И знаете, что? Шипко на его фоне оказался просто самым настоящим душкой. Сначала Молодечный тупо гонял нас по лесу. Не по дорожкам, как это прежде делал Панасыч, а по долбаному, дурацкому лесу. Снег, кусты, буераки, ямы, припорошенные сверху так, что их не видно. Весело? Обхохочешься! Не знаю, как никто из нас троих не переломал себе ноги.
— Бегом! Бегом! — орал Кривоносый Подкидышу в спину.
Ванька, как обычно, бежал последним. Мы-то с Бернесом более привычные к методам Молодечного, нам проще.
— Дайте дух перевести, — стонал он, уворачиваясь от пинков товарища сержанта. — Я сейчас просто околею тут, как лошадь.
— Враг не будет ждать, пока вы отдохнете и наберётесь сил! — отвечал Молодечный, а потом со всей дури вхерачивал Ваньке тычок между лопаток.
Надо отдать должное, все эти круги утреннего ада товарищ сержант госбезопасности проходил вместе с нами.
— Враг что, планирует с нами в догонялки играть? В салочки? Мы по-вашему будем друг за другом бегать? — Подкидыш упорно не сдавался в своей упертости. Он, конечно, с Кривоносым вел себя не так как с Панасычем, чувство самосохранения у Ваньки имеется, но в силу своего характера не спорить просто не мог. — Мне кажется, враг сам охренеет от таких развлечений.
— Тебе не должно казаться, Разин. Ты же не девка и не поп, который крестится. Вы не знаете, как повернется ситуация. А если придется пробираться к границе ножками? А если при этом за вами отправят погоню? А если пешком потребуется до самого Берлина топать?
— Я найду, с кем доехать. Ай! Да больно же! — Ванька подпрыгивал на месте от очередного тычка, но при этом не останавливался. Я реально думаю, он доказывал свою правоту чисто из принципа.
— Товарищ Молодечный говорит дело, — Бернес в эти моменты всегда сержанта поддерживал. — Выносливость нужна. Так-то не на прогулку отправимся. И если группой пойдем, не факт, что сможем тебя дожидаться постоянно.
— Ой, мля… какой же ты… нудный, Скрипач. Да все! Бегу! Бегу! — Подкидыш в очередной раз уворачивался от крепкой сержантской руки или ноги и мчался вперед.
Кстати, да. Бернес получил позывной Скрипач. Подкидыш — Котов. Думаю, можно не уточнять, что Ванька от этого был вообще не в восторге. О чем сразу же и поведал Панасычу. Это произошло как раз в тот день, когда воспитатель сообщил нам о радикальных переменах.
— Какого ляда? Почему он — Скрипач, а я какой-то дурацкий Котов? Что за несправедливость! Я тоже хочу себе что-нибудь красивое. Вон… Не знаю… Тень, например. Вы же сказали можем придумать сами. Реутов придумал. Марку вы тоже нормально так сочинили.
— Какая, к чертовой матери тень? На плетень? Разин, кому только что было сказано, решения руководства и Центра не обсуждаются. Реутов руководитель группы. Ему можно. Тем более, в зависимости от того, как все сложится дальше, ты Котовым можешь побыть очень малое время.
— Намекаете, что быстро сдохну?
— Намекаю, что быстро справишься с заданием, которое доверит тебе Родина и партия. Усек?
— Усек… — Ванька хмуро посмотрел на воспитателя и кивнул.
— Теперь ты, Реутов. Что за глупость? Какой Курсант? Ты с таким успехом можешь подходить к любому офицеру Третьего Рейха и здороваться с ними на русском, заодно показывая комсомольский билет. Не пойдет. Давай другой позывной.
— Не хочу другой. Мне нравится этот, — уперся я намертво.
Причем, сам не знаю, почему. Какая по большому счету разница, кем меня будут величать в особо узких кругах. Хоть трамваем пусть назовут. А вот нет. Клин зашёл и все тут. В общем, Панасыч еще раз попытался объяснить мне, что Курсант — не самый лучший вариант, но, не добившись успеха, плюнул, махнул рукой и сказал, что впервые за всю его службу он готовит настолько идиотскую группу для запуска в святая-святых врага. И не абы какого, а так-то на сегодняшний день самого опасного.
После бега по пересечённой местности Молодечный уводил нас в спортзал, сразу же, без перерыва, и там начиналось новое веселье. Я бы назвал это избиением младенцев. Кривоносый просто будто с цепи сорвался. Он мутузил нас так, словно мы его реальные враги.
— Убит! Либерман, ты уже убит! Трижды за десять минут! Соберись! Ну! — орал товарищ сержант госбезопасности, в очередной раз отправляя Бернеса головой в угол зала.
— Вот раньше вы мало говорили и нравились мне гораздо больше, — не выдержал однажды Марк. — А сейчас только и слышно, соберись, подтянись, увернись. Мы же не настолько опытные, чтоб запросто вам отпор давать. А вы нападаете в полную силу. Это нечестно.
— Правда? — кривоносый шагнул к Бернесу, который согнулся на полу, баюкая вывернутую сержантом руку, схватил Марка за шиворот, подтянул его вверх, а потом выплюнул ему в лицо. — Нечестно? Это ты кому говорить будешь, Либерман? Офицеру Гестапо? Думаешь, у вас есть вариант попасться? Нет. Забудь. Вы должны при любом раскладе либо убить врага и уйти, либо сдохнуть. И это я сейчас говорю не о долге перед Родиной. Он само собой подразумевается. Я говорю о твоей шкуре, Либерман. И поверь, враг честно в драке вести себя не будет. Ты думаешь, если они там себе свою империю придумали, так теперь и ведут соответствующем образом? Встал и отбил мой захват. Ясно? Однажды именно это спасет тебе жизнь.
— Господи… — тихо буркнул Подкидыш и закатил глаза к потолку. Его очередь вставать в спарринг с Молодечным была следующей. — Если я выживу в этой Школе, обещаю, больше никогда не воровать деньги у старух. И… И уважать старших.
— Ты воруешь деньги у старух? — я с удивлением покосился на Ваньку. Просто молитвы, конечно, разные слышал, но таких еще не приходилось.
— Млять, Реутов, тебя сейчас это волнует? У нас вон товарищ Молодечный с ума сошёл, того и гляди грохнет нас здесь по-тихому, а ты за каких-то старух волнуешься, — еле слышно ответил Подкидыш, справедливо опасаясь, что Кривоносому может не понравится вот это «с ума сошел».
— Разин, ко мне! — кривоносый в очередной раз разделался с Бернесом и решил, видимо, что Марку пока хватит.
— Господи, я все сказал. Услышь меня, пожалуйста, — Ванька снова посмотрел куда-то вверх, а потом, тяжело вздохнув, направился к товарищу сержанту госбезопасности.
Вот в таком темпе проходило каждое наше утро. Потом правда была возможность перевести дух во время завтрака, но следом уже наступало время уроков.
На занятия мы ходили вместе с остальными слушателями. Правда, возникла одна проблема, которая особо много не решала, но в то же время слегка нервировала. На нас решили обидеться остальные детдомовцы.
— Ой, вы поглядите, хто явился… Товарищи, держите меня семеро, иначе я от счастья рухну без чувств.
Корчагин, который вместе с Ленькой и Степаном чистил дорожки, отложил в сторону лопату, затем выпрямился и встал в полный рост, наблюдая, как я подхожу к их компании. Выражение лица было у него очень говорящим, эмоциональным. Без каких-либо дополнительных слов это лицо советовало мне пройти на хрен. Впрочем, демонстративно выделенное «хто», тоже изначально давало понять, моей персоне вообще не рады.