— Ну, вон, Бернеса попроси, — пожал плечами Лёнька. — Он на улице, на стрёме стоит. У него точно есть. Вас теперь двое, что ли, таких увлеченных? Он за день двадцать раз красоту наводит, чуб свой чешет. Теперь и ты, похоже.
— Ага… Ага… Двое увлеченных! — снова загоготал, как полный придурок, Василий. Только на этот раз на него даже детдомовцы посмотрели, словно на идиота. Мол, чего ты ржешь, дебил, все уже закончилось.
— Заяц, ты бы делом занялся… — начал Лёнька.
Я, не дослушав их разговор до конца, выскочил в коридор, а потом на крыльцо барака. Неподалёку и правда ошивался пацан, о котором, наверное, говорил Подкидыш. Почему Бернес, не знаю. Лично я ни черта схожего с упомянутой личностью в нем не увидел. Кроме, пожалуй, выразительного взгляда карих глаз. И уж точно пацан, нарезающий круги возле ближайшей берёзки, совсем не тот, чья фамилия даже мне известна. Тому сейчас не семнадцать, а значительно больше. Думаю, парню дали такое прозвище из-за смазливого лица, которое с точки зрения детдомовских воспитанников могло быть «западло». Ну, и, скажем честно, не знай я, откуда этот Бернес прибыл, даже не подумал бы, что он когда-то был шпаной или беспризорником.
Внешне пацан скорее напоминал хорошего, со всех сторон положительного, мальчика из культурной семьи, который в числе детдомовцев оказался совершенно случайно. Из-под кепки выглядывал темный, кудрявый чуб, черные глаза смотрели на меня с интересом. Короткое пальто было ему немного маловато. Особенно рукава. Поэтому смотрелось оно на Бернесе крайне нелепо. Будто с чужого плеча сняли и на него напялили. А вообще, пацану быстрее подошла бы скрипка в руках и чтоб он где-нибудь на сцене исполнял классическую музыку, а никак не вот это все.
— Выяснили? Разобрались? — спросил он меня сходу, едва только увидел, как я выскочил из барака.
Разговаривал Бернес очень доброжелательно. Да и вообще производил приятное впечатление. Как-то я его сразу не заметил среди остальных, когда мы с Клячиным пришли.
— А я говорил им, ерунда это. Ну, какая из тебя крыса? Видно же, нормальный парень.
— Ага. Выяснили. Слушай, у тебя, говорят, зеркало есть? — я сразу перешел к делу. Поговорить о том, какие мы все классные пацаны можно и потом. Один черт времени, похоже, будет много.
— Ну, есть… Подарок. А тебе зачем? — Бернес заметно удивился вопросу. И при этом немного загрустил. Видимо, раздавать всем направо-налево свои вещи ему не очень-то хотелось.
Впрочем, оно и понятно. Вел я себя сейчас, как не вполне адекватный тип. Сам прекрасно понимаю, насколько странно мой заскок выглядит со стороны. Но мне кровь из носу надо было снова посмотреть на свое отражение. Срочно. Тот, первый раз с мутным, грязным стеклом не считается.
— Дай, а? Прямо минут на пять. Сразу отдам, — я протянул руку, от нетерпения притопывая ногами.
Пацан с сомнением рассматривал мое лицо, подозревая какой-то подвох. Может, думал, его теперь проверяют. Не на крысятничество, конечно, но, например, на отношение к коллективу.
— Да честное слово! Верну сразу! Две минуты даже. Прямо тут, при тебе. Да что ты жмешься? Что за ценность такая? Зеркало зажал?
— Это подарок, — повторил Бернес сухо, но потом все-таки сунул руку в карман пальто и вытащил оттуда предмет нашего разговора. Зеркальце было небольшое, круглое, с открывающейся крышечкой и, подозреваю, серебряное.
— Ни хрена себе… — я поднял удивленный взгляд на Бернеса. — Ты как его вообще умудрился сохранить? Тебя точно из детского дома привезли? Это же… Это дорогая вещь. И судя по вензелям, именная…
— Из детского дома, да. Оттуда я. Как же ещё, — он пожал плечами. — А это — подарок. Говорю же. На память один человек вручил. Нет уже этого человека. Сохранил… Ты имеешь в виду, почему у меня никто не увел такую дорогую вещицу? Да потому что все знали, убью, если кто-то тронет.
— Здорово… — протянул я, с опаской рассматривая пацана. И ведь не преувеличивает скрипач…
Вообще, маньяки всегда выглядят именно так. Тихие, спокойные, приличные. Вот и этот тоже. С виду — добрейшей души парень, а на самом деле — черт его знает. Вещица, конечно, дорогая. Но уж убивать… А он сказал это так спокойно, что я на сто процентов понял, убьёт не задумываясь. Отличная компания у нас тут собирается…
Тем не менее, вопрос с лицом волновал меня сейчас гораздо сильнее. Я схватил зеркальце, открыл его и принялся вертеть башкой во все стороны, пытаясь максимально хорошо рассмотреть отражение. Потом попробовал представить, как бы наше с Реутовым лицо выглядело, если ему, этому лицу, накинуть лет сорок сверху.
— Да ну на хер… — моя рука сама опустилась вниз. Ослабела она что-то. И рука ослабела, и ноги тоже.
— Ты чего? — Пацан осторожно забрал свое ненаглядное зеркало и моментально сунул его в карман.
— Ничего, — я посмотрел на него, а потом развернулся и пошел обратно в барак.
Молча промаршировал к кровати под удивлённые взгляды детдомовцев. Постоял, потупил. Затем плюхнулся на нее. Мне срочно надо было присесть. Секунду просто пялился в пустоту, а потом обхватил руками голову, пытаясь привести мозги в порядок.
— Эй, ты… — начал было Василий.
— Погодь, Заяц, не лезь, — одернул его Подкидыш. — Чёй-то не то у нас с Алексеем. Дай в себя ему прийти. Видишь, пришибленный совсем вернулся.
— Да чё не то? Не дал ему Бернес зеркало разве? — Василий попытался снова пошутить, но в ответ получил звонкого леща от Лёньки.
— Тебе сказали человеческим языком. Не тронь его. Захочет, сам скажет, — крепыш окинул взглядом остальных. — А вы чего вылупились? Ну-ка быстро драить комнату. До весны не управимся такими темпами.
Я в этот момент уже не вникал в разговор пацанов. Был в ахере. Наверное, так можно наиболее точно передать мое состояние.
Вот это номер! Вот это поворот! Вот так хотелось мне сказать, громко и вслух. А еще хотелось поднять голову вверх и громко спросить: «Вы там совсем офонарели?». Фраза, которую ляпнул Заяц про Подкидыша… Хрен моржовый…
Именно вот так, слово в слово, эту присказку несколько раз говорил мой отец. Однажды я поинтересовался, что, мол, за тупое выражение. Какое-то слишком жаргонное, что ли. А батя у меня точно не был замечен ни в чем подобном. С законом у него все ровно. Ну, как все…
Про взаимоотношения с налоговой точно не скажу, меня в такие подробности никто не посвящал. Однако со всем остальным, согласно УК РФ, а так же десяти заповедям, не убей, не укради и так далее, — у отца отлично все. И не убил, и не украл.
— Дед твой так говорил. Редко, но метко, — ответил батя на мой вопрос про необычную фразу, а потом, усмехнувшись, покачал головой. — Если ему не нравился человек, мог прямо в лицо зарядить. Есть в Вас, гражданин, что-то северное. Похожи Вы на хрен моржовый…
— Дед?! — у меня оба глаза полезли на лоб.
Просто батиного отца я знал хорошо. Он у нас профессор в каком-то там поколении. При слове «дебил» или «дурак» у него кривится лицо во все стороны, а далее следует лекция на час, что в нашей семье так не выражаются. В нашей семье — только приличные люди. После словосочетания «приличные люди» отец всегда подозрительно быстро отворачивался в сторону. Сдаётся мне, тихо ржал.
В общем, дед и батя особо близкие отношения не поддерживали, потому что первый считал последнего позором семьи, променявшим ученую степень на карьеру торгаша.
— Да не твой… В смысле твой, но не тот, который мой. С материной стороны.
Вот тут я обалдел повторно. Мать моя, как рассказывал отец, дамой оказалась ветренной и в возрасте двух лет… моих, естественно, двух лет… пришла к выводу, что совершила крайне необдуманный поступок, выбрав семейную жизнь и рождение ребёнка. А было ей, на минуточку, тридцатник в то время. Варианта два. Либо она отличалась настолько скудным умом и сообразительностью, что даже в эти годы плохо отдавала отчет своим поступкам, либо… Либо тяга к полигамии, которой я всегда отличался, не имея в тридцать пять лет даже жены, не то, чтоб детей, у меня точно не от отца.
И теперь, значит, выясняется, был еще и дед.
— Да он умер, — отмахнулся батя в ответ на мой офигевший взгляд. А потом подумал несколько секунд и добавил. — Наверное, умер. Там такой человек… особенный. Пожалуй, наверняка и не скажешь. Хотя, чисто по возрасту, точно должен уже. Он родился еще до войны. Войну прошёл. Когда под настроение, такие байки травил, закачаешься. Вроде, в СМЕРШ воевал. Представляешь? А сам с виду, раздолбай раздолбаем. Наташа рассказывала, что его все детство не было рядом. Он вроде даже и на ее матери женат не был. Точно не скажу.
Наташа — это моя мать, которую я никогда не видел. Только на фотках. Отец мне их показывал без особого желания.
— А! Да сейчас… — выдал он и отправился в свою комнату.
Вернулся буквально через пять минут. В руках держал несколько старых снимков. Реально старых. Их ещё на плёночный фотоаппарат делали.
— Вот. Видишь. Справа, с бантами, это Наташа. Слева — ее отец. Твой дед, то есть.
Умрешь… Будто я мог их перепутать. В общем, тогда и увидел впервые второго деда, с которым никогда не встречался. Помню, меня тогда поразил его взгляд. Он смотрел прямо в объектив, фотку, похоже, делали в специальном салоне. Было что-то в этом взгляде… Не знаю. Так и не объяснишь. Опыт, годы, вызов, насмешка, авантюризм.
— Прощелыга какой-то… — сказал я тогда отцу. Мне было-то, наверное, на момент разговора, лет двадцать. — Вообще не похож на героя войны.
— Не знаю. Не могу сказать наверняка. Правда, я с ним общался достаточно часто, когда мы с Наташей встречаться начали. Ее мать умерла и она с ним как раз жила последние годы перед нашим знакомством. Я был тогда… Ни кола, ни двора. Институт бросил, меня отец из дома попёр. Сказал, пока не одумаешься, не возвращайся. А я назло ему чуть по чуть барыжить начал. Тогда с этим сложно было. Статья только так могла прилететь. Ну, ничего, пронесло. Так вот, мы с Наташей начали встречаться, и она частенько меня звала в гости. Ночевал у них. Нет, не в том смысле…