Но и это еще не самое плохое. Гораздо хуже, что отец, после двух-трех стаканов начинал рассказывать о войне. И далеко не то, что пишут в газетах или говорит по радио доктор Геббельс. И не хотел никого слушать, когда его просили сменить тему. Мол, он свое отбоялся и ему теперь ничего не страшно. Так что, никто особенно и не удивился, когда за ним пришли из гестапо… Видимо, кто-то из собутыльников смекнул, что лучше донести самому, чем ждать, пока это сделают другие.
Если честно, то мать даже вздохнула с облегчением. Грех так говорить, но тот человек, который вернулся с фронта ничем не походил на прежнего любящего отца и мужа. Да, его все жалели, но ждали только беды и неприятностей. Но, гестаповцы забрали не только главу семейства… На следующий день они вернулись и арестовали Адель. Обвинив ее в том, что она была связной в группе предателей-подпольщиков.
Девушка даже отрицать ничего не смогла. Она ведь и в самом деле зазывала соседей на посиделки. А ее объяснения, что она не знала, о чем отец говорит с гостями, у гестаповцев вызывали только смех. Нет, ее не били, и ничего такого не делали… Только сразу же, при первом обыске, раздели догола и все время обещали… что мол, сейчас нет времени, слишком много работы, а вот как закончат с основными подозреваемыми, тогда и позабавятся… Поскольку такой куколкой заниматься надо не спеша. А еще, у тех двоих, что прислуживали господам офицерам за столом, каждый раз когда заглядывали, либо руки были по локоть в крови, либо фартуки забрызганные так, словно те только что вернулись из скотобойни. И это действительно была кровь. Причем, свежая. Адель приходилось резать курей и кроликов, так что она хорошо знала этот запах.
А дней через пять или больше к ней пришел гауптштурмфюрер Зельтцер и сказал, что он лично ознакомился с ее делом и готов поверить, что девушка оказалась замешанной во все это случайно. Вернее, она на самом деле не знала, зачем в ее доме собираются чужие люди. Но… Поскольку и обвинение и оправдание зависят всего лишь от степени доверия к самой Адель, то девушке надо доказать, что она настоящая патриотка и верна идеям национал-социализма.
Ну, а если она не сможет этого подтвердить, то отправится в концлагерь, а вслед за ней, в пособничестве врагам, как минимум в недоносительстве, будет обвинена и мать. Младших брата и сестричку – отправят в детдом, а старшего… Курта, который сейчас служит где-то в тыловых частях, отправят на Восточный фронт.
Естественно, девушка клятвенно заверила гестаповца, что она готова на все, лишь бы ей поверили. Тот пообещал подумать, какую проверку организовать. Но, с того дня, Адель вернули одежду и стали лучше кормить.
А сегодня гауптштурмфюрер пришел снова, и прямым текстом объяснил, каких именно доказательств он требует… Конечно же девушка согласилась. Если бы ей предложили выбирать только свою судьбу, она возможно и не была бы так покладиста, но забота о младших перевесила любые сомнения. Так что, господа офицеры могут не сомневаться. Свое обещание она готова сдержать… Просто, у нее еще никогда не было мужчины и поэтому…
– Успокойся… – Митрохин деликатно прикоснулся к плечу Адель. – Все закончилось. Вот именно то, что тебе сегодня пришлось пережить, и было проверкой. Ты прошла ее успешно. Ни тебе самой, ни твоей семье больше ничего не угрожает.
– Правда…
– Слово офицера…
– Спасибо… – задохнулась от радости девушка. – Я… я…
– Но, если ты все же хочешь оказать услугу…
Радость Адель тут же померкла, а сама она печально вздохнула. А потом потянулась рукой к пуговицам на кофте.
– Да… Я понимаю…
– Ничего ты не понимаешь! Глупая курица! – вызверился на нее капитан. – Только одно в голове. Мы не из гестапо, а из СД! Нам не сиськи твои нужны, а голова. Думать ты умеешь?
От такого резкого перехода с мягкого разговора на крик, девушка побледнела и испуганно съежилась на сидении. Пришлось толкнуть Митрохина локтем. Поаккуратнее, мол. Не забывайся, у бедняжки нервы и так на пределе. После гестаповских застенков. Помягче давай…
– Извини… – проворчал капитан. – Я не со зла. Просто, времени мало. А помощь твоя нам действительно нужна.
– Я готова… правда. Честное слово, – слегка приободрилась та. – Не сомневайтесь, господин офицер. Все что потребуется.
– Вот и хорошо… Иди домой. Успокой родных… Сама отдохни. А завтра, ближе к полудню, за тобой заедет наш водитель. Оденься поприличнее. Не слишком строго, но и не как на танцы. Господин полковник приехал без референта, вот тебя он и хочет нанять на пару дней. Повторяю, чтоб была полная ясность – господину штандартенфюреру нужен расторопный секретарь-референт. И не более того. Так что спи спокойно, твоей чести ничто не угрожает. Понятно?
– Да, господин офицер… Нет, господин офицер.
– О, май Готт! Что не ясно?
– Я совсем не понравилась господину оберсту? – опустила глаза Адель.
– Что?.. – со стороны казалось, Митрохин сейчас лопнет. Но капитан сделал глубокий вдох, выпустил воздух сквозь стиснутые зубы и только после этого проворчал. – Проваливай, кэтцхен… Пока мое терпение не закончилось.
– Как прикажете, господин офицер… Ауфидерзейн… – девушка тихонько рассмеялась, выскользнула из машины и побежала к дому.
– Ауфидерзейн, майне кляйне… ауфидерзейн… – пробормотал я на автомате строчку популярной песенки из фильма "Диверсант".
М-да… Странные все же существа эти женщины. Хочешь взять – упираются, орут. Не обращаешь внимания – обижаются. Я думал, это только в моем веке так, после всех революций. Сексуальных и не слишком. А, похоже, что и полвека назад все было точно так же. Ее, можно сказать, из ада вытащили. Будь на месте нас с Митрохиным, настоящие фрицы – покувыркалась бы сейчас под четырьмя мужиками, а потом и с прислугой… Радуйся, дура. А девчонку волнует, почему господин полковник, то бишь, я не оценил ее прелести. Идиотизм…
– Домой… – велел шоферу Митрохин, а сам прислонился ко мне. – Может, объяснишь, зачем тебе понадобилось это чудо в юбках? Спасти девчонку из лап гестапо, благородно и в общем-то понятно. Но завтра она нам на кой?
– Завтра только чтобы привыкала быть рядом. Заодно, посмотрю, как держится и выглядит при дневном свете. Сам знаешь, что ночью все кошки серые, а девки красивые. Особенно подшофе.
– Чудишь, "Леший"…
– Не… Есть один важный нюанс. Потерпи чуток, будь другом. Мне все равно придется на те же самые вопросы еще и англичанину отвечать. Так давай, я уже сразу всем растолкую. А потом, мы все вместе помозгуем, что да как. Добро?
– Ты командир, тебе видней.
– Чур, без обид, Василий Семенович? – я протянул руку для пожатия. – Дай пять… Честное слово, башка от их поганого шнапса трещит. Еле-еле мозги в кучу собираю. Вот доберемся до кровати, вздремнем минуток триста, тогда и поговорим… Договорились?
– Заметано… – кивнул капитан и ответил на рукопожатие. – Но, только потом уж заднюю не включай. Изложишь, все как есть. Без обид, товарищ военспец, но хватит в темную играть. А если, не дай Бог, конечно, с тобой случится что-то? Мне тоже прикажешь пулю в лоб пустить? Или возвращаться и доложить, что задание Родины провалено, потому что капитан Митрохин не знал, зачем его забросили во вражеский тыл?
– Тише… тише… – пришлось шикнуть на разошедшегося товарища. – Водителю наши разговоры совсем не обязательно слышать. Хоть он и на Флеминга работает, но береженого и Бог бережет. Кстати, ты понял, что фрау Гершель выдала нам документы по собственной инициативе! Англичанин об этом ничего не знает.
– Серьезно?
– Нет, блин, прикалываюсь…
– Интересно девки пляшут. Если окажется, что она французская или американская шпионка, я в этой жизни уже ничему не удивлюсь.
– Не будем торопиться с выводами… Мало ли… Может, дама, в силу происхождения, терпеть не может гестаповцев. А документы… Думаю, в доме генерала разные бумажки валяются.
– С подписью и печатью Гиммлера?
– М-да… Тут ты прав… Но, уверен, всему найдется объяснение. В любом случае, она нас сильно выручила. Иначе, пришлось бы капитана грохнуть. А такая акция, перед самым мероприятием, сильно усложнила бы нам дальнейшую жизнь.
– Это да… – озабочено потер подбородок Митрохин. – Адольф сказал, завтра сводная рота ваффен-СС прибудет. Замок тройным кольцом постов оцепят. Мышь не проскочит. Так это плановое усиление. А после убийства начальника районного гестапо, сюда бы не роту, а батальон пригнали.
– Или изменили место пуска…
– Тьфу-тьфу-тьфу… – постучал по лбу Митрохин. – Не… Пусть живет, сволочь. Но, если случится хоть малейшая возможность, перед уходом, я обязательно его убью.
– Не возражаю…
Поспать, конечно же, не удалось. Вернее, не сразу. Во-первых, – наши товарищи были обнаружены глухонемым сыном экономки, и те, на всякий случай, решили взять Витолда в плен.
– А чего оставалось? – винился старшина, повернувшись плечами к связанному. Чтобы тот не видел его губ и не понял, что мы не немцы. – Ору "Хальт!", дергаю затвором, а он прет прямо на нас, как оглашенный. Вот и пришлось принять. Сперва смирно лежал, а потом мычать начал. Ну, я и рот ему законопатил. Чтобы лежал тихо и не пылил. Это его, что ли фрицы ловили?
Глухонемого мы, естественно, отпустили, еще и с извинениями. Которые Митрохин вызвался лично принести фрау Гершель. Домоправительница немного повозмущалась, но извинения приняла благосклонно. И даже предложила господам офицерам, то есть – мне и капитану, комнату в доме. Что было весьма кстати.
В свете предстоящих событий нам всем стоило хорошенько отдохнуть.
Лютый, который с наступлением сумерек закончил работы по хозяйству и уже успел придавить пару часиков в пристройке для прислуги, был отправлен в "секрет", старшина и Помело получили дана команду "Отбой". Ну, а нас ждала мягкая постель и чистые, накрахмаленные до жестяной твердости простыни.
Но, фатум бдел и расслабляться не позволял. Только-только я начал проваливаться в сладкую дрему, как фырча двигателем, во двор заехала легковая машина. А буквально несколькими минутами позже в комнату ввалился англичанин.