— Я неверный адрес оставил, — неохотно ответил Серёга. — Мне награды были неинтересны. Главное, чтобы оружие приняли.
Столыпин удивлённо покачал головой, но ничего не сказал. Наконец показался семьдесят восьмой номер и Минус остановил «бенц», заглушив мотор.
Глава 11
К Серёгиной радости, Анечка догадалась отпереть двери комнат заранее, и Петра Аркадьевича встретили две чинно сидящие на диване девушки. При виде отца, Лена бросилась к нему на шею, рыдая, чем напрочь испортила и без того не радужное настроение министра. Он нахмурился, искоса глядя на Минуса так, что у Серёги возникли сомнения в том, что Столыпин всё же сдержит слово.
Пётр Аркадьевич что-то успокаивающе прошептал дочери на ухо, но Лена не унималась. Столыпин встретился взглядом с Аннет, к великому облегчению Минуса, сменившую свою ночную рубашку на изящное тёмно-синее платье. Министр негромко произнёс, обращаясь к француженке:
— Как с вами обращались?
— Достойно, ваше превосходительство, — ответила она с невозмутимым видом. — К нам относились с подобающим уважением. За исключением невозможности покинуть дом, не причинили ни малейших неудобств. У меня нет претензий к этим людям, — Аннет обвела взглядом присутствующих. — Я прошу вас отнестись снисходительно к случившемуся.
Либа чуть не разинула рот. Анечка была удивлена не меньше. Минус с восхищением смотрел на Реми. Такого он уж точно не ожидал. Лена возмущённо уставилась на француженку, но промолчала. Она перевела взгляд на Либу. Рассказывать отцу про угрозы этой наглой девицы, было очень стыдно. Приличные девушки не говорят на подобные темы. Лена зло прищурилась. Наверное, Реми заплатили, чтобы она покрывала похитителей. Достойно обращались! А у самой все руки исцарапаны. Продажная шкура! Лена с презрением отвернулась.
— Я рад это слышать, — Столыпин кивнул головой, обращаясь к Аннет. — Надеюсь, мне не нужно предупреждать, чтобы о произошедшем с вами и моей дочерью, было известно как можно меньшему числу людей? Подобные сплетни могут повредить репутации Елены… и вашей, — добавил он неохотно.
— Разумеется, ваше превосходительство, — Реми сделала такое серьёзное лицо, что Серёга чуть не рассмеялся. — Я умею хранить тайны. Не в моих интересах рассказывать кому-либо.
— Вот и славно, — Пётр Аркадьевич перевёл взгляд на Минуса. — А теперь мы должны отправиться домой.
— Конечно, — Серёга кивнул. — Но я бы попросил дать мне какую-нибудь бумагу. Вроде пропуска. Чтобы меня отпускали, если остановят автомобиль. А то с моими синяками далеко не уедешь.
Столыпин согласился и на белом листе набросал произвольное распоряжение. Предъявителя документа не задерживать и в случае необходимости оказывать содействие. Минус недоверчиво уставился на документ.
Наконец Серёга отвёз Петра Аркадьевича с дочкой обратно в Воздухоплавательный парк, и с замирающим сердцем покатил в сторону Ново-Московского моста. Сидящая рядом Аннет усмехнулась:
— Боишься, да?
— Да, — ответил Минус, — боюсь.
— Ещё бы! — Реми понимающе кивнула. — Я тоже боюсь.
Серёга с недоумением посмотрел на неё.
— Нет, — улыбнулась Реми, — не его превосходительства. Он известен как порядочный человек. У меня есть друг… — добавила она, лукаво поглядев на Минуса. — Он очень ревнив. Я не могу придумать, что ему сказать. Где я провела это время⁈
— А если сочинить, будто ты ездила к какой-то знатной даме, чтобы срочно изготовить платье или что-то другое? Не в Петербурге, а где-то поблизости. Потому и не было тебя. Срочный заказ. Ну, как-то так.
— Пожалуй, так можно, — Реми задумалась. — Только к кому?
— А ты не говори, к кому! — Минус фыркнул. — Ему это знать не положено. Может ты императрице шила неприличное бельё! Тогда тоже бы пришлось ему рассказывать?
— Ой! — засмеялась француженка. — Ты хорошо придумал! Про бельё скажу, а кому — секрет!
— Правильно, — Серёга усмехнулся. — Тем более, что тебе оправдываться не в чем. Ты хранила ему верность.
Реми прыснула от смеха. На глазах выступили слёзы и она утерла их платочком.
— Спасибо, что не стала жаловаться, — Минус проговорил серьёзно. — Мне приятно, что ты так поступила.
— А ты меня не обижал! — Аннет тряхнула рыжими кудрями, задрав нос. — Девушки издевались надо мной, а ты — нет! Ты хорошо ко мне относился. А досталось бы тебе, если бы я стала говорить.
«Бенц» свернул на Измайловский проспект, пересёк мост. Проезжая мимо Ново-Александровского рынка, Серёга остановился у цветочной лавки. Он купил громадный букет красных роз и вручил их оторопевшей Реми.
— Извини, что так вышло, — Минус печально улыбнулся. — Мир? — и он протянул руку.
— А мы с тобой не ссорились! — Аннет пожала протянутую ладонь. — Ты знаешь, куда меня везти?
— На Садовую. Ты же говорила.
— Я забыла, — Реми кивнула головой. — Я покажу, куда именно, — она зарылась лицом в цветы, вдыхая аромат, и засмеялась.
— Что смешного? — Минус улыбнулся. — Может, расскажешь?
— Расскажу! — она сверкнула глазами. — Это самый красивый букет, который мне дарили. Я представила лица твоих подруг, если бы они его видели!
Минус покачал головой, усмехнувшись. Реми проговорила тихонько:
— Благодарю за цветы! Я их очень люблю. Теперь я совсем не сержусь.
Серёга довёз её к четырёхэтажному зданию, с украшенным лепниной фасадом. У одного из подъездов он остановился и Аннет, оглядевшись вокруг, вдруг поцеловала его в щёку.
— До свидания, — произнесла она, улыбаясь. — Я не обижаюсь.
— Спасибо. Всего тебе хорошего!
— Тебе тоже!
Минус подмигнул и тронул «бенц» с места. Он не ожидал, что Реми так поступит. Серёга подумал о том, что дочь Петра Аркадьевича с удовольствием бы отправила его на виселицу только за то, что просидела в комнате пару дней. В этом Минус был уверен. А смешная рыжая француженка оказалась хорошим человеком. Минус на мгновение обернулся. Маленькая фигурка Реми смотрела вслед автомобилю. Серёга вскинул руку в прощальном жесте.
«Бенц» свернул на Забалканский, в сторону Обуховского моста. Реми прижала к себе огромный букет и поправив сумочку, зашагала к двери. Она ещё раз вдохнула аромат роз и улыбнулась.
— Ты, Алексей, не горячись, — фон Коттен закурил папиросу. — На кой чёрт нам этот парень понадобился? Сам посуди, у него за душою уже мертвецов хватает, так это ещё только те, про которых известно. А вдруг кто разберётся в его прошлом? Что тогда? Ведь на нас пятно такое ляжет, что нипочём не отмоешься! Всё охранное отделение с грязью смешают!
Титов холодно усмехнулся:
— А мы для чего? Это кто ещё затеет у нас под носом рыться в биографии сотрудников? Укоротим руки, если будет нужно! — серые глаза блеснули. — В моем прошлом тоже всякого хватает. Киевские треволнения уладим. Ведь ничего особенного. Я на соратников покойного Бронштейна с чистой совестью все убийства оформлю, даже те, которых ещё не было. Этой революционной мрази на виселице самое место. Там ведь только копнуть поглубже и вмиг на заказчиков террора ниточки раскрутим! Не успокоятся ведь, пока Петр Аркадьевич живой. Снова организуют покушение. А нам расследование вести. Уж тогда и снимут обоих, что не углядели. Лучше загодя от террористов избавиться.
— Загодя лучше, не спорю, — фон Коттен задумался, представив собственное разжалование. — Но парень тебе зачем? Из полку своего офицеров перемани! Ведь есть же толковые? У нас и жалование выше, и с выслугой проще. Поговори, Алексей, — добавил он доброжелательно. — Жильё, опять же, у нас бесплатное. Может и согласится кто. А парень энтот, дрянь проклятая, пусть за границу улепетывает. И так статс-секретарь сжалился! Его бы за похищение девицы на Сахалин отправить! Вместе с бабами! А за Михеева в петлю!
— А нас тогда куда? — Титов улыбнулся, но глаза не смеялись. — Кто Пиранга к министру определил? Вы! С кого, стало быть спрос? Нас за этот клубок гадючий, полевым судом судить нужно! Хорошо, что министр скандала не захотел!
— Это да… — фон Коттен нахмурился. Пиранга Столыпину рекомендовал он лично. Осудить Ричарда Юльевича за покушение, не разрушив карьеру начальника, было невозможно. Поэтому довольный Пиранг маялся в камере, арестованный по мелочным придиркам к тратам казённых денег на агентуру ещё несколько лет назад. Беляева с Остапчуком просто выгнали со службы, чему они были несказанно рады. А покойный Михеев, погибший при исполнении, отправился на Волковское кладбище.
Михаил Фридрихович молчал, погружённый в раздумья, пока голос Титова не прервал его:
— Вы меня давно знаете, ваше превосходительство. Я попусту ни за кого просить не стану. В полку, стало быть, сотрудников подобрать? — он усмехнулся недобро. — Белозёрова тогда уговорил, а вышло что? Зарубили кандидатуру! И ладно бы за дело, а то по чистому произволу!
— Так ведь он на жидовке женился! — фон Коттен нахмурился. — Сам лишился возможности у нас работать!
— Да хоть на козе! — Титов фыркнул. — Из него сотрудник толковейший мог бы выйти! Нам дело какое, кого он имеет⁈ Ведь, главное, чтобы ничего не говорил бабе о своей службе! А больше звать некого, — добавил неохотно Алексей. — Совсем некого. Тут загвоздка в чём… — подполковник скривился. — Кабы я на войну с Японией, к примеру, людей собирал, так почти каждого из полка брать можно. Храбрости в бою многим не занимать. Только для нашего дела совсем другая храбрость нужна. Вы это, ваше превосходительство, лучше меня знаете. Ведь зачастую офицер в сражении с лёгкостью на смерть идёт, не дрогнув, а выволочки от начальства боится, хуже чем заяц. Вот таких мне не нужно. Мне люди нужны, чтобы думать умели и не боялись над законом пройти, если для дела понадобится.
— Над законом! — Михаил Фридрихович недовольно поморщился.
— Да, — кивнул подполковник. — Чтобы не тома бумаг писали, а действовали. Нам с вами обмишуриться нельзя, — Алексей испытыюще поглядел на фон Коттена. — Если удастся им революцию устроить, то повесят нас с вами рядом, ваше превосходительство! И семьи наши, будьте уверены, не пожалеют. А потому к закону у меня отношение особое. Мы ловим, а суд отпускает. Или наказание присуждает такое, что смех один! Не дело это. Должны мы с вами всеми силами Отечество оберегать. Другого нету. Вот мы и трудимся по способностям нашим.