— Есть, — корреспондент ткнул пальцем. — У тебя ведь карта болгарская. Лозенград это тоже самое. А Кирк-Килисс — это по-турецки «сорок церквей».
— Ага, — Либа поправила прядь волос. — Значит, и нам туда нужно.
— Там турки! — выдохнул Семён. — Нам в Ямбол нужно. А там уже узнаем, где их искать. Нас точно в полку примут? — добавил он с опаской.
— Ещё бы! — Либа задрала нос. — Ведь я обещала Сене корреспондента привезти.
— Странно, — Барщевский нахмурился. — Он мне ничего не говорил. Мог хоть письмо отправить…
— Забыл, наверное, — она махнула рукой. — У него там забот по горло! Ничего, главное, что я не забыла.
Барщевский с сомнением посмотрел на неё, но промолчал. Он пригубил кофе и тут с улицы донеслись радостные возгласы. Заслышав их, все посетители высыпали на улицу. Либа и Семён вышли следом.
Толпы людей обнимались друг с другом. В воздух летели высокие бараньи шапки. Торжествующий рев заполнил улицы.
— Что случилось? — обратился Барщевский к ближайшему человеку. Седоусому мужчине, одетому, как и многие окружающие, в широченные штаны и куртку. Тот торжествующе усмехнулся:
— Падна Лозенград! Турците бягат! Взети са пленници и оръдия!
Другой, бывший рядом, радушно распахнул объятия и проговорил, сжав корреспондента так, что затрещали рёбра:
— Руснаци! Мухтар паша е в плен! Генералите са в плен! Трофеи без резултат. Триумф на нашия дух днес!
— Видишь, — обиженно фыркнула Либа. — Всё уже закончилось! Незачем в Ямбол ехать! В Лозенград поедем! Прямо сейчас! Там самое интересное!
Семён неуверенно кивнул. На улицах суетились военные корреспонденты. Как понял Барщевский, их до этого дня никуда не пускали. Надо торопиться! Попасть первым в Лозенград дорогого стоит!
Глава 30
Переправа через узенький мост. Первой проходит пехотная колонна. Часовые с недоумением глядят на двоих всадников. Один из них было открывает рот, чтобы потребовать документы, но тут Либа ослепительно улыбается и машет рукой, поздравляя героических воинов с победой. Она что-то выкрикивает без умолку и молодые солдаты, приосанившись, кланяются в ответ и машут руками. Кони беспрепятственно минуют мост. Либа ухмыляется. Барщевский ошарашенно произнёс:
— А ведь мы не корреспонденты. Только повязки и всё… Нас в списках нет. Они должны были задержать…
— Поздно! — Либа фыркнула. — Задержать! Ещё чего!
Она весело насвистывала под нос, несмотря на ледяной ветер. На куртку, немного выше повязки, Либа приколола маленький российский флаг, и все встреченные солдаты приветствовали проезжающих. Даже Семён постепенно расслабился и с достоинством кивал в ответ.
И без того хмурый осенний день перешёл в вечер, а уцелевших селений не встречалось. Только мрачная топь раскисших дорог с глубокими промоинами и ветер без устали бьющий в лицо. Наконец показалась ещё одна деревня над которой курился дымок пожарища.
— Устала, — тряхнула головой Либа. — И кони уже еле плетутся. Заночуем здесь. Выберем дом поцелее.
Ночевать в безлюдье Барщевскому не улыбалось, но он тоже до крайности вымотался. В небольшом доме, стоящем на отшибе, уцелели стены, но запах гари не давал покоя. Лучшего варианта не было. Разместиться посреди грязевого поля желания не возникало, и крепко привязав лошадей, они устроились на ночлег.
Над маленьким костром вскипел медный чайник и Либа налила кипяток в железные кружки. Что-то мелькнуло в окружающей тьме и раздался совиный крик. Либа едва не уронила чайник на себя.
— Это просто сова, — торопливо сказал Семён. — Не бойся.
— Я не боюсь, — соврала девушка. — Я просто не ожидала.
— И правильно, — лукаво ответил корреспондент. — В этих краях нужно бояться людей. Слышала о зверствах башибузуков?
Либа молча кивнула. Барщевский уже пожалел, что сказал о них. Рассказы о бандах ходили самые противоречивые и ужасные. Либа, ещё немного помолчав, расстегнула рюкзак и запустила туда руку:
— Ты стрелять умеешь? — проговорила она, доставая оружие. Корреспондент не отводил взгляда, забыв ответить на вопрос.
К6 со сменными магазинами лёг на клетчатый плед, следом за ним «люгер», потом ещё один. Бумажные пачки патронов и наконец несколько гранат. Барщевский кивнул головой на них:
— Это бомбы такие?
— Да, — Либа ничуть не смутилась. — Ты не переживай, — добавила она, поглядев, как Семён растерялся. — Запалы отдельно лежат. Мне Сеня голову оторвёт, если узнает, что я их у него стащила! Но ведь без них тут страшно!
— И ты их везла с собой через две границы?
— Конечно, а что тут такого? Нас всё равно не проверяли.
Корреспондент тяжело вздохнул. Он уже не хотел репортажа. Он хотел только довезти эту сумасшедшую к Семёну и вручить под его ответственность. Барщевский и подумать не мог, что в женских вещах окажется целый арсенал.
— Чего молчишь? — спросила она снова. — Вот, держи! — Либа протянула «люгер» и два магазина. — Ты должен меня охранять. Я не смогу не спать всю ночь.
Она показала как обращаться с пистолетом, выпила чай, и подобрав ноги, закуталась в одеяло. Семён почесал затылок, представив себя в болгарской или румынской тюрьме. А ведь могут и за революционеров принять…
Барщевский не спал почти до утра. Чувствуя, что вот-вот заснёт, он разбудил Либу и наконец-то расслабился. Либа подбросила в огонь обгорелые поленья и протянула руки, греясь у костра. Лёжа на земле, она промёрзла насквозь.
То здесь, то там стали попадаться целые караваны повозок, увязшие в топях. Старики и подростки, правившие ими, не имели сил вытащить из трясины гружёные телеги. Возницы вежливо приветствовали проезжающих, с любопытством глядя на Либу. К6 от греха подальше был снова спрятан в ранец, хоть солдаты не встречались на пути.
Какой-то маленький городок, опустевший и вымерший. Только собаки бродят по нему. Людей ни души. Дальше разбитая возами дорога. Лошади выходят на неё и Либа ойкает.
Повсюду, едва хватает взгляда, трупы… Люди и кони, вздутые и потемневшие, застывшие в самых различных позах. Обломки телег, снарядные ящики, брошенные орудия… Тяжёлый дух заставляет лошадей фыркать и пятиться. Барщевский крестится. Либа нерешительно трогает мерина с места. Тот, осторожно переставляя ноги, движется вперёд, избегая тел.
Множество трупов разбросано кругом, большей частью в шинелях без опознавательных знаков. У некоторых спущены или расстегнуты штаны, и Либа смущается, глядя на обнажённые мужские тела. От этой жуткой картины ей становится не по себе, и она оборачивается к Барщевскому:
— Зачем с ними так поступать? Я не понимаю.
Корреспондент бледен, но отвечает без раздумий:
— Я думаю, что искали своих… Болгары выиграли бой и собирали хоронить тела. А тех, в ком сомневались, проверяли. Ведь магометане…
— Обрезаны, — понимающе кивнула Либа. — Вот в чём дело, а я думала, что просто издевались над трупами.
Дорога уходит вдаль, но трупы не заканчиваются. По обе стороны от неё линии окопов. Либа хмурится и мотает головой. От запаха делается дурно. Слева, в глубокой дождевой промоине, несколько псов грызут тело. При приближении всадников, они и не думают убегать. Ближайший пёс, низкорослый, покрытый свалявшейся шерстью, неохотно отрывается от пира и скалит зубы. Либа тянется за «люгером» во внутренний карман куртки. От волнения она не попадает в собаку, но не успел отгреметь первый выстрел, как псы вмиг разбегаются. Либа стреляет ещё раз вдогонку. Барщевский покачал головой:
— Зря. Выстрелы далеко слышно.
Либа молча кивнула. Она знала, что поступила глупо, но глядеть на это было свыше её сил. Либа сразу подумала, что и её Сеня может лежать вот так. Война, казавшаяся в Киеве далёким и заманчивым приключением, открылась перед ней совсем с другой стороны. Обгрызенная рука, с лохмотьями мяса, торчала вверх, словно застывшая в мрачном приветствии. Либу чуть не стошнило. Она отвернулась, хоть с другой стороны дороги картины были не лучше, и тронула коня вперёд.
Наконец трупы стали попадаться всё реже, потом и вовсе пропали. Только разбитые вдребезги повозки встречались на пути. Целые россыпи патронов тускло блестели в заходящих солнечных лучах. Остановиться на ночь здесь Либе не приходило в голову. Они мерно продолжали ехать по дороге и уже в темноте впереди показались огоньки Лозенграда.
На въезде в город, подле белого блокгауза, стояли часовые из ополчения. При виде всадников, они схватились за винтовки, но услышав русский говор, опустили оружие.
— Подскажите, где здесь можно найти Испытательный полк? — спросила Либа негромко.
— Руснаците не са тук. Те са под Бунар-Хисар. Но там се водят битки. Не можете да отидете при тях, — проговорил молодой паренёк, лет шестнадцати, неловко держа древнюю винтовку Дрейзе.
Видя, что Либа не очень-то поняла сказанное, паренёк вбежал в блокгауз, и вернулся в сопровождении старика, одетого в заштопанную шинель и потёртые опанки. При виде русского флага на Либином рукаве, старик широко улыбнулся беззубым ртом:
— Здравствуйте! — приветствовал он без малейшего акцента. — Христо сказал, что вы не понимаете по-нашему. Вы ищете русский полк? Они там, — старик взмахнул рукой, указывая на восток. — Бьются с турками под Бунар-Гиссаром. Страшные бои, говорят. Вы корреспонденты, да?
— Да, — сразу ответил Барщевский. — Корреспонденты. Из Киева.
— Славный город, — кивнул ополченец. — Но вам к полку нельзя. Оставайтесь в Лозенграде. Вас всё равно не пропустят по шоссе, пока идут бои.
— Но там мой муж… — Либа скривилась. — Я хочу добраться к нему.
— Нельзя, внучка, — старик тряхнул головой. — Никто не возьмётся вас проводить туда. Свежие войска турок пришли. Трудно там нашим. Очень трудно.
Либа закусила губу. Ополченец тихо добавил:
— До утра всё равно ехать на коне нельзя. Ноги переломает. Вам надо остановиться в городе. Только гостиниц свободных нет. Повсюду войска. Вам нужно к коменданту города, чтобы устроил вас на ночлег.