Либа увязалась сопровождать раненых в госпиталь, имея цель отправиться в полк на санитарных телегах, когда они примутся возвращаться. Хмурый болгарин, погонщик, глядя на её непонятную перевязь с буквами, не решился протестовать, и Либа зашагала рядом с повозкой.
В госпитале был хаос. Операции вели прямо во дворе, на грубых деревянных столах. Стерильностью тут и не пахло. Несколько врачей, шатающихся от бессонницы, пытались разобраться с огромным потоком раненых, многие из которых лежали посреди двора на одеялах и матрасах. У некоторых не было ног или рук, но при взгляде на одного из солдат, Либа зажала рот рукой. Его нос был начисто отрезан, глаза выколоты, уши криво отсечены. Парень только хрипел в бреду. Либа шарахнулась в сторону, не в силах глядеть на него.
— Нечего тут расхаживать, чай не место! — раздался сзади громкий женский голос.
Обернувшись, Либа увидела низенькую полную женщину, лет пятидесяти, в запачканном кровью белом халате. Она с неодобрением уставилась на пришедшую.
— Извините, — пробормотала Либа, бледная, как мел. — Я не хотела мешать. Но что случилось с ним?
— Турки, — нехотя выдохнула женщина. — Он попал в плен. Вот они и отпустили его такого… Нечего тебе тут делать, девонька, — добавила она уже спокойно. — В обморок того и гляди хлопнешься.
— Да, — Либа кивнула. — Извините, — и пулей вылетела наружу.
Возле госпиталя она едва не врезалась в Барщевского.
— Вот ты где! — проговорил он. — Часовые сказали, что за повозкой пошла. Тебя на минуту нельзя оставлять! Раненых привезли, из второго.
— Где? — Либа встрепенулась.
— Внутри двора уже. Сейчас сгрузят и обратно поедут. Ты думаешь, что нам туда нужно? Там ведь бой идёт не первый день!
— Нужно, — кивнула Либа. — Мне очень нужно.
— Хорошо, — Барщевский тяжело вздохнул. — Тогда поедем. Я с ополченцами договорился. Они пропустят.
Либа словно и не расслышала. Лицо изувеченного парня никак не выходило у нее из памяти. Она ухватила корреспондента под руку и зашагала рядом с ним. Ей было дурно. Всё тело била дрожь.
Глава 31
С самого рассвета арта лупила по холмам. Болгары затеяли с ней дуэль, но снарядов для надёжного подавления не хватало. Турки атаковали снова и снова. Миномёты давно замолчали, израсходовав БК. Отступать без приказа Минус не собирался, но тщательно обдумывал отход. Допустить попадание миномётов в руки противника было нельзя. Пистолетами- пулемётами владели только штурмовики. Патроны к ним подходили к концу, и штурмовики пока палили из трофейных карабинов. Оставшаяся лёгкая пушка была уничтожена вражеским огнём вместе с расчётом.
Серёга не мог знать, что ещё ночью, пройдя маршем сорок километров, 9-я дивизия первой армии, разбила второй турецкий корпус и заняла Люле-Бургас. Левый фланг турок был смят, и правый фланг наступал только потому, что не имел ни телефонной, ни телеграфной связи с центром и левым флангом.
4-я дивизия медленно продавливала турецкий центр, и только на 5-ю дивизию обрушивался удар за ударом главных сил. Наконец в пятую подвезли снаряды и артиллерия активно заговорила, заставив замолчать турецкие батареи. Очередной обоз подтянулся к Испытательному полку. Прибыли патроны и уже бесполезные снаряды для уничтоженного орудия. Немногим позже, к вечеру, из 1-го батальона притащили пару оставшихся пушек.
Первому батальону сегодня не повезло. Комбат был убит ещё утром. Двое ротных тяжело ранены. Под Кондратьевым убило коня, но полковник остался жив, хоть и повредил ногу. Из штаба дивизии требовали держаться до конца, обещая к утру свежие части, которые торопливо выгружались под Лозенградом.
Уже в сумерках возвратились полковые санитарные линейки и приданные воловьи повозки. К этому времени бой затих, и только изредка раздавались артиллерийские выстрелы. Либин конь, тряся головой, не имел желания лезть в ледяную воду, и девушка едва заставила его пересечь брод. Барщевский проследовал за ней, то уговаривая, то стегая упрямого мерина.
Андронов, Пётр Филиппович, полковой врач, умаялся совсем. За сегодняшний день он множество раз проклял свою глупую голову. Близкие прилёты снарядов заставляли сердце вздрагивать. Пётр Филиппович клятвенно пообещал себе, что если Бог поможет ему остаться живым, то никаким жалованием не соблазнить его вновь участвовать в войне. И когда сумасшедшие корреспонденты явились к нему в поисках сенсаций, Андронов с большим удовольствием отправил их прямиком на КП второго батальона. Пусть морочат голову комбату. Этот мальчишка небось будет только рад.
Только поглядев на лицо Минуса, Барщевский понял, что никаких корреспондентов тот не ожидал. Семён бросил взгляд на Либу, но та, словно ни в чём не бывало, бросилась к Серёге и расплакалась. Минус тяжело вздохнул. Он должен был ожидать чего-то такого от неё. Нельзя было верить, что она останется дома.
Но поговорить им не удалось. Грохот орудий разорвал тишину. Турки вновь открыли огонь по склону, и под его прикрытием спешила сблизиться пехота.
— Из блиндажа носа не показывать! — Серёга встряхнул Либу. — Только попробуй выйти! Живо! Петрищев! Присмотри за корреспондентами. Глаз с них не спускай!
В полумраке завязалась перестрелка, но в который раз выручили пулемёты. Тот, кто посылал турок в атаку, явно не учел плотности огня. «MG» прижали к земле наступающую пехоту, не давая поднять головы. До середины ночи шла ружейная перестрелка, но турки дрогнули и отошли. Около семи утра рассвело. К десяти прибыли свежие части, и правый фланг турок посыпался под напором. Центр рухнул и обратился в бегство. Из штаба дивизии пришёл приказ — преследовать отступающего противника в направлении на Соуджак.
Теперь дорога была свободна. Из Лозенграда прибыли цистерны с топливом, и на оставшиеся броневики заново крепили пулемёты. Обозы с миномётным БК так и не подошли, но медлить было нельзя. Кондратьева погрузили на эвакуационный грузовик. Полковник всё же сломал ногу. Белозёров был ранен двумя пулями. В правое плечо и в бок. Он был бледен и хмур. Укладывая Костю рядом с полковником, Минус тихо произнёс:
— Выкарабкаешься! Только шрамы останутся. Кстати, всё хотел тебя спросить, у тебя на лице — это удар саблей?
— Саблей? — несмотря на боль, ротмистр усмехнулся. — Да, я всем так говорю. А на самом деле нет. Это от тарелки. В кабаке одном сцепились. Вот меня и приложили.
Командование над остатками полка принял Минус. В строю осталось чуть больше тысячи человек и половина нестроевой роты. Либа, покорно одевшая шлем, притихла и совсем не спорила с Серёгой. Она чувствовала, что он так и хочет отправить её обратно в Лозенград, и только чудом ей удалось переубедить. Барщевский тоже поехал с ними. Корреспондент хотел вернуться, но выглядеть трусом не решился. Семён успокаивал себя, что уж его-то репортажи будут самыми необычными. Прямо из гущи событий. Он уже предвкушал небывалые тиражи, как Минус разом спустил его с небес на землю.
— Телеграммы? — засмеялся Серёга. — Не выйдет, друг. Во-первых, цензура, во-вторых, скорость доставки. Ты думаешь, тут как в Киеве? Чёрта с два! Даже если ты дашь телеграмму в Лозенграде, то её отправят на повозке в Ямбол, и только оттуда уже по телеграфу в Россию.
— Как на повозке? — у Барщевского упало сердце.
— Обыкновенно. На буйволах.
— На каких ещё буйволах⁈
— Вот таких, — Минус кивнул на скотину. — А что тебя удивляет? Цивилизация отсутствует. Кстати, о «срочной» и не заикайся. Будет на сутки дольше, потому, как в реестр нужно внести, а потом ещё на буйволах сто пятьдесят верст…
Корреспондент ошарашенно вытаращил глаза. Но Минус явно не шутил:
— Так что, может вернёшься?
— Нет уж, — решительно ответил Семён. — Раз уже здесь, то нужно пользоваться моментом. Может быть, я книгу напишу! Ведь столько всего кругом!
— Поедем, — Серёга усмехнулся. — Обязательно напишешь, но потом.
Барщевский охотно кивнул и принялся взбираться на лошадь.
Авангард Испытательного полка медленно въехал на узкие улочки Визы. Город практически уцелел, только отдельные дома носили следы пожарищ. Лавки и магазины были распахнуты настежь, но люди бродили повсюду и останавливались, приветствуя проезжающую колонну. Либа вместе с Барщевским давно сменили своих коней на место в крытом грузовике, представляющем теперь передвижной КП. Минус, чья лошадь давно тащилась вместе с обозом, разглядывал карту, не обращая внимания на происходящее снаружи.
— Какой древний город… — произнесла Либа, отбросив часть полога, закрывающего окна. — Красиво здесь…
Ершов, уже привыкший к явившейся, как снег на голову, жене комполка, только покачал головой. Кривые улочки карабкались в гору, и то и дело на тротуарах лежали трупы турецких солдат.
— Ты думаешь? — спросил Барщевский. — А мне кажется, что убого и неуютно. Когда-то было красиво. Пока были живы творцы этих стен, а сейчас это жалкий осколок давно погибшей империи.
— Всё равно красиво, — не согласилась Либа. — А дальше мы куда? На Царьград?
Минус усмехнулся:
— Ага, победным маршем. Вон, Паше дадим два броневика, — Серёга кивнул на Азаренко, ставшего командиром роты. — Он и возьмёт столицу. Делов-то никаких. Разбить армию султана… Подумаешь…
Азаренко, поняв, что Серёга шутит, только хрюкнул, сдерживая смех. Хоть он и вправду надеялся, что им доведётся войти в Царьград. Ведь все говорят, что турки разбиты окончательно.
— А куда тогда? — Либа вопросительно взглянула. — Ведь мы на восток едем. Значит, к Царьграду.
— Карта для кого лежит? — Серёга ткнул в неё пальцем. — Вот, дальше на нашем пути славный город Сарай! Потом всякие деревушки… А за ними линия укреплений перед столицей. Доберёмся туда и примемся биться о них башкой.
При этих словах все помрачнели. Петелин хмуро кивнул, глядя на несколько фортов:
— Даже на бумаге впечатляет, а как выглядит на деле и подумать страшно.