— Пожалела, — Наталья уставилась на него. — Гляди только, чтобы жалость моя мне боком не вылезла!
— Я постараюсь.
— Уж постарайся!
Она придала себе суровый вид, но Серёгу было не обмануть. Эта женщина совсем не такая строгая, как хочет казаться. Минус и вправду был очень благодарен ей за приют. Он молча глядел на неё и Наталья проговорила уже по-доброму:
— Иди в ванную. Вещи там оставь. Постираю я. У меня мужской одежды нету. Сухим полотенцем замотайся. Я тебе одеяло на диван положу сейчас. Только без глупостей! Ясно⁈
— Ясно, — Минус улыбнулся. — Спасибо тебе.
— Иди уже, покуда не передумала!
Серёга усмехнулся про себя, но покорно зашагал вперёд.
Морская 26 горела всеми окнами, несмотря на поздний час. В допросных нашлось место для каждого из подозреваемых, включённых в список, составленный Михаилом Фридриховичем. Лишь двое ещё оставались не обнаруженными. Михеев и Беляев. Остальных допрашивал лично фон Коттен, в присутствии Титова, и к вящему удивлению всех, самого министра.
Михаилу Фридриховичу претила сама мысль о том, что похищение дочери Столыпина устроили его же собственные подчинённые. Но полагаясь на подполковника, который прежде никогда не подводил своего начальника, фон Коттен буквально рвал и метал. В лучшем случае его ожидает отставка… А в худшем… Про худший не хотелось и думать…
Сейчас дошёл черёд до Остапчука, который в отличие от Пиранга, державшегося, словно ничего не произошло, изрядно занервничал. Остапчук, единственный из подчинённых Ричарда Юльевича, понимал, что его непосредственный начальник принимал живейшее участие в подготовке покушения на министра. Николай Алексеевич хорошо уяснил, что присутствие Столыпина на допросах — явно не предвещает ничего хорошего. Министр прознал о письме, которое прикарманил Пиранг, и теперь отвертеться не выйдет.
Фантазией ротмистра Господь не обделил. По совокупности прегрешений, Остапчук ясно вообразил строгий военно-полевой суд и качающуюся петлю. Он тщетно пытался успокоить себя, убеждая в том, что всё же найдётся шанс избежать позорной смерти. Николай выглядел до того растерянным, что фон Коттен рявкнул ему на ухо:
— Застращали тебя, да? А ведь служил! Да ещё как! Что ж ты, собака, у немчуры на поводу волочишься! Не понимаешь, дурак, что дело государственной важности! Вздернут за милую душу! Сознайся, Коля! — добавил он уже скорбным, почти отеческим тоном. — Ведь Ричард тебя покрывать не станет. Чего ты артачишься? Славный же офицер был! И как тебя угораздило…
Остапчук дрогнул. Крик или там угрозы, он бы ещё выдержал, но вот такую скорбь по своему поступку, Николай проигнорировать не сумел. Он тихо произнёс:
— Виноват, ваше превосходительство. Правда ведь, служил честь-по-чести, подлостей не творил. Окрутили меня, простофилю. Должности пообещали, а я и уши развесил… Душу свою продал… — и он уставился в пол.
— Горе… — фон Коттен вздохнул, словно грустя едва не больше Остапчука. — Значится так, Николай, — генерал-майор нахмурился, — ты натворил, тебе и расплачиваться, — при этих словах Остапчук жалобно посмотрел на начальника, — но коль уж совесть у тебя имеется, то и я тебе навстречу пойду. Весь расклад сейчас, истинно, как на духу! А я уж постараюсь огородить тебя, скудоумного, от виселицы.
При упоминании казни, Остапчук едва не всхлипнул, но сдержался. Он с благодарностью посмотрел на Михаила Фридриховича:
— Всё скажу! С чего начинать-то нужно?
Фон Коттен бросил вопросительный взгляд на Столыпина, и тот проговорил:
— Художества твои меня мало интересуют. Где человек, которого вы похитили с набережной?
— На Смоляной, тридцать четвёртый дом. Михеев сторожит, ваше превосходительство.
— Нашлась пропажа стало быть! — фон Коттен довольно хмыкнул. — А Беляев-то где?
— На Прилукской. Где явочная наша.
— Успеется, с перевёртышами этими… — Пётр Аркадьевич сурово сдвинул брови. — Что за документы вы перехватили⁈
— Признание… — Остапчук весь сжался.
— Какое ещё признание?
— Кулябко… –произнёс ротмистр неохотно, — в подготовке покушения…
— На кого?
— На вас, ваше превосходительство.
Столыпин с интересом уставился на офицера:
— Документы где?
— У Пиранга.
— Наряд на Смоляную, — проговорил фон Коттен негромко, обращаясь к Титову. — И ты езжай, коли дела такие.
Подполковник кивнул головой, но тут раздался голос Петра Аркадьевича:
— Я тоже поеду, — Столыпин веско поглядел на фон Коттена, — больно любопытно, кто это такой. А то как бы снова не прошляпили! — и он нахмурился.
— Пиранг Климу наказал убить задержанного, если за ним придут! — словно опомнившись, заговорил Остапчук. — Ей-богу, так и сказал!
— Едем! — фон Коттен поправил кобуру с револьвером. — Овчинникова ко мне! — произнёс он, обращаясь к Титову. — Николая в камеру! Из первого конного десяток сопровождения! И поживее!
Титов уже был в коридоре. Захлопали двери, и Морская оживилась ещё больше. Такой суеты в охранном не случалось уже давно.
Тридцать четвёртый дом встретил распахнутыми воротами, возле которых слонялся сонный городовой. Заслышав топот лошадей и скрип экипажа, он недоуменно уставился на прибывших. При виде начальника охранного отделения, городовой вытянулся в струну, но опознав самого министра, он, казалось, совершил невозможное, придав себе ещё более подтянутый вид:
— Здравия желаю, ваше превосходительство!
— Здравствуй! — Пётр Аркадьевич с тревогой поглядел на дом. — Что здесь произошло?
— Убийство, ваше превосходительство!
Титов рванулся во двор, где над лежащим телом склонились трое мужчин. Один из них носил мундир околоточного надзирателя, а двое остальных были одеты в штатское, очевидно сыскные. Подполковник только бросил взгляд на труп, освещённый светом керосиновой лампы, как с облегчением вздохнул. Его тонкие губы тронула улыбка.
Сзади раздались торопливые шаги и раздался тихий, но взволнованный голос фон Коттена:
— Чего там, Алексей? Убили таки? Не успели… На кого ж теперь дочку-то менять…
— Нет, ваше превосходительство. Это не он. Михеев это. Говорил я, что толковый парень… — и он с намёком поглядел на начальника.
— Так это тот… — фон Коттен вытаращил глаза. — Что же ты раньше молчал!
— Не знал, — Титов шустро обернулся, глядя на идущего Столыпина. Он тихо произнёс, обращаясь к фон Коттену:
— Я догадался, когда про признание Кулябко услышал. Значит, наш это человек, нечего переживать. Вернёт Елену.
— Какой он наш? — Михаил Фридрихович нахмурился. — Преступник и террорист!
— Наш, — почти неслышно ответил Алексей. — Мы с вами на должностях только его работой. Курлов бы нас обоих вытурил.
Фон Коттен неохотно наклонил голову, задумавшись. Пётр Аркадьевич тяжело вздохнул, глядя на труп. Завидев начальство, околоточный с сыскными вмиг бросили осмотр:
— Здравия желаем!
— Докладывай! — Столыпин хмуро произнёс, глядя на околоточного.
— Вызван наряд был по адресу, ваше превосходительство! Соседка, — при этих словах околоточный кивнул головой направо. — из двадцать второго, о драке сообщила городовому. Демьяненко с помощником явились без промедления, — офицер изобразил гордость за своих подчинённых. — Обнаружили труп мужчины. Без документов. Карманы вывернуты. На поясе пустая кобура. В доме пятна крови. Стул, с остатками верёвок. Очевидно, вязали к нему кого-то. И на столе протоколы. Без подписей. Личность убитого пока не установили.
Пётр Аркадьевич перевёл взгляд на Титова. Тот проговорил негромко:
— Сбежал задержанный, ваше превосходительство!
У Столыпина перехватило дыхание. Если задержанный человек смог ускользнуть самостоятельно, то ему никакого резона отпускать Лену. Как видно эмоции так явственно отразились на лице министра, что фон Коттен неохотно вмешался:
— У Алексея подозреваемый есть, — произнёс он очень тихо, чтобы не слышали остальные. — Найдём его, Пётр Аркадьевич. Истинный крест, найдём!
— Лену найти нужно! — ответил Столыпин, глядя на начальника охранного отделения. — Ведь не отпустят её теперь!
Михаил Фридрихович покосился на Титова. Подполковник подошёл ближе. Фон Коттен заговорил:
— Что предлагаешь?
— Искать, — Алексей с сомнением посмотрел на министра. — Приказ дать по городу всем полицейским — не открывать огонь при задержании. Нельзя, чтобы его застрелили! Ни в коем случае нельзя!
— Нельзя, — Пётр Аркадьевич кивнул. — Живьём брать нужно. Хитрый, как видно, человек, раз так подстраховался. Кто он такой?
— В двух словах не объяснить, ваше превосходительство. Может, пройдём в дом?
Столыпин хмуро кивнул. Ситуация ему не нравилась всё больше. Он бросил взгляд на фон Коттена, который растолковывал приказ министра старшему офицеру из отряда сопровождения. Тот козырнул и отправил вестового на Морскую. Оттуда уже приказ о неприменении оружия разлетится по всему Петербургу. Пётр Аркадьевич ещё поглядел на тело и зашагал к зданию следом за подполковником.
Глава 6
Наталья проснулась около шести часов. Она тихонько выскользнула из спальни и шлепая босыми ногами по дощатому полу, направилась к ванной. Проходя мимо дивана, на котором разместился гость, Наталья остановилась ненадолго. Парень спал на правом боку, одеяло немного сползло, открыв спину, багровую от кровоподтёков. В комнате было прохладно и Наталья, замявшись на миг, не решилась поправить одеяло, опасаясь разбудить. Она тряхнула головой, удивляясь сама себе, и притащила простынь. Аккуратно, почти неслышно, укрывая парня тканью. Несмотря на осторожность её движений, Минус обернулся. Рука скользнула под подушку, нащупывая наган, но рассмотрев через щёлочки глаз хозяйку дома, Серёга проговорил:
— Что случилось?
Движение руки к револьверу не укрылось от женщины, но Наталья, уже собираясь рассердиться, вдруг поглядев на избитое лицо, преисполнилась жалости: