— Я вовсе не спала, но ты так выскочил, что я не успела догнать. Пришлось ждать пока запрягут лошадей.
В руках Либы была нескладная кожаная сумка. Минус с недоумением посмотрел на неё.
— Не удивляйся, — тихо произнесла она, — я взяла у дедушки револьвер, но он такой большой, что в мою сумку не влезет. Вот я и таскаю этот ужас. А где Белла?
— Наум пошёл к ней. Велел мне ждать здесь, как обычно.
— Я пойду к ней, а ты побудь тут.
Она зашагала в дом, но вскоре вышла, взбешённая до крайности:
— Представляешь, они выставили меня! Сказали, что мне нечего там делать. Но ведь она моя подруга!
Минус промолчал. Он понимал, что если уж Либу не пустили, то точно ничего хорошего. Прошло какое-то время и Наум Эфраимович появился на пороге:
— Молодая леди, вы устроили такой шум, что она хочет вас видеть, хоть и не стоило бы вам проведывать подругу, пока она не поправится. Лучше бы обождать пару недель.
Минус проглотил слюну. «Пару недель! — подумал он. — И это говорит Наум, который постоянно утверждает, что болеть нужно как можно меньше. Что же с ней такое⁈».
Либа, фыркнув, отправилась в дом. Наум Эфраимович посмотрел на Минуса и произнёс:
— Побудь там в коридоре. Если что, то зови меня. За этой девушкой нужно хорошо смотреть. Ей не терпится расстаться с жизнью. Утром она обманула мать и её едва успели достать из петли. Нужно им нанять женщину, чтобы постоянно была с ней в одной комнате. Родственников она обманет рано или поздно.
Минус хмуро кивнул и прошёл внутрь, усевшись на низенький стульчик у двери из-за которой доносился Либин голос и чей-то плач. В коридоре у окна стояла женщина, очевидно та самая, что приезжала к Моисею. Ирис, если Минус правильно запомнил. Она тихо причитала, раскачиваясь, и не обратила на Серёгу ни малейшего внимания.
Из-за двери раздался какой-то шум и Минус, не выдержав, шагнул к ней. Он распахнул её и войдя внутрь, заметил Либу, пытавшуюся поднять с пола плачущую девушку. Серёга машинально рванулся на помощь. Он рывком поднял её, усаживая на кровать и похолодел от ужаса. Лицо представляло собой сплошной сизый кровоподтёк. Левый глаз заплыл вовсе, но правый казался почти не тронутым. Чёрные волосы были неровно обрезаны, очевидно ножом или чем-то подобным. Губы спеклись в кровавую массу, нос распух. На девушке был тоненький халат без пояса, распахнувшийся до предела, и Минус разглядел синяки на груди и шее. Руки до локтей были синие вовсе. Она жалобно посмотрела на Минуса единственным открытым глазом.
— Прости, — произнёс Серёга, поняв, что лучше было ему не входить. — Я хотел помочь.
— Это Семён, помнишь я говорила про него⁈ — затараторила Либа шёпотом. — Он мой друг. Он хороший, — и она подойдя к Белле, запахнула её халат.
Только сейчас Минус заметил на шее след от веревки и тяжело вздохнул. Он снова посмотрел на изуродованное лицо. Глаз был заплакан, но смотрел живо. Минус нагляделся на сломанных людей, смирившихся со всем, что может с ними произойти. Эта девушка не сломалась полностью. Ей плохо, но голова соображает. Серёга тихо заговорил:
— И незачем лезть в петлю. Неужели ты хочешь, чтобы вся твоя семья страдала⁈ Ведь ты же любишь своих родных?
Девушка замотала головой.
— Не ври. Ты просто злишься сейчас, вот и всё. Неужели ты не любишь свою маму⁈ Любишь, конечно. Зачем ты хочешь убедить себя, что нет⁈
— Мне всё равно, — почти неслышно ответила Белла. — Я не хочу жить. Почему никто не слышит меня⁈ Отстаньте от меня все! Перестаньте заботиться обо мне! Я хочу умереть!
Либа замялась, не зная, что сказать, но Минус ответил тут же:
— Ну и зря. Ты видела во что превращается человек после смерти? А я видел. Много раз видел. Он темнеет, воняет так, что просто невозможно. Он кишит червями и растекается, как кисель. Это отвратительно! И не ври, что хочешь умереть! Совсем не хочешь, просто тебе плохо. Да, тебе очень плохо, но смерть вовсе не выход! Нельзя думать о ней! Перестань! Я вижу, что с тобой сделали! Это ужасно, но ты есть! Понимаешь, есть! Ты живая! И не дури мне голову! Ничуть ты не хочешь умереть!
Лицо искривилось в гримасе боли:
— Они мучили меня! Ты ничего не знаешь! Они сказали, что меня нельзя брать так, как нормальную женщину, потому что я жидовка! Они разжимали мне рот, но я укусила и тогда меня стали бить. Как же они били меня! И всё равно они взяли меня… Мне так противно! Противно!
Минус сжал зубы. Он глядел на эту девушку, что-то говорящую ему, и почти не слышал её слов. Он вспомнил опорник в проклятом Угольном, где они с Винни нашли труп той неизвестной женщины. Её тело было обнажено и поставлено задом вверх. Судя по следам на нём, ею пользовались и после смерти. Документов её они тогда не нашли и так и не выяснили, кто она была такая. Он вспомнил, как они копали ей могилу под сломанным деревом, выбирая паузы при миномётном обстреле. Он вспомнил ещё одну женщину, брошенную в городе при позорной «перегруппировке», где она работала учительницей. Нет, подразделение Минуса было вовсе не причём. Там стояли «элитные» части, а не их потрёпанный батальон. Но потом, когда два батальона внезапно никуда не побежали, бросая горы техники, как соседи, да, впрочем, им и бросать-то было нечего, и упёрлись в землю под Красным Холмом, принимая тяжёлые бои с подходившими частями поросят. Они выиграли тогда очень много времени. Очень много. В ту осень, когда всё пошатнулось. И вот тогда поросята присылали им видео с мучениями той девушки. Они насиловали её по-всякому, а потом убили. Тогда Лис был ещё жив. Минус вспомнил, как он сказал: «Знаешь, Серёга, вот вроде я совсем не причём. Меня не было там и быть не могло, но вот чувство такое, словно я один виноват». Минус только кивнул. Он чувствовал тоже самое.
Серёга словно очнулся от воспоминаний, слыша голос Беллы, которая никак не могла замолчать:
— А доктор говорит, что мне нужны лекарства! Но они не помогут мне! Я не могу забыть!
— Помогут, — вдруг произнёс Минус, — ещё и как помогут. Вот увидишь. Только не те, что доктор даст, хоть и они не навредят. Я достану лекарство. Хорошее лекарство. Оно точно поможет. Я обещаю. Только ты пообещаешь мне не пытаться убить себя.
— Ты обманешь! — она скривилась. — Я не дура!
— Я не обману, вот увидишь. Только и ты не обмани, — Минус осторожно протянул руку. — Ты дождешься пока я не приду, а потом делай что угодно! Захочешь вешаться — без проблем! Я тебе сам верёвку принесу! Но если договоримся, тогда жди. Это не очень долго. День, может два. И я не обману. Не переживай.
Неуверенная ладонь двинулась ему навстречу и Минус осторожно притронулся к ней:
— Вот и договорились. Скажи, Белла, кто сделал это с тобой? Ты знаешь их?
— Я не знаю, — произнесла она, заплакав. — У меня в голове словно всё перемешалось. Я помню только одного. Они называли его Пашей. Я и запомнила только потому, что он плевал мне в лицо, — и она уткнулась в Минуса, рыдая навзрыд.
Минус поднял голову, глядя на Либу:
— Ты побудь с ней. Всё будет хорошо. Скажи, Либа, все евреи не работают в субботу?
— Да, — она неуверенно кивнула.
— А скажи, ты знаешь, как найти Шмуля, который держит чайную на Староконном?
— Лев должен знать, где он живёт, — произнесла она негромко. — А тебе зачем?
— Инструмент, Либа. Мне нужен инструмент, только и всего.
Глава 20
На Соборной площади было шумно. Минус отвёз Наума Эфраимовича домой и выпросил машину на сегодня, клятвенно заверив, что не разобьёт её вдребезги. Он решил всё же заехать к дому Шац, хоть и сомневался, что сегодня ему дадут поговорить со Львом. Но сделал небольшой крюк и минуя Соборную площадь, он негромко посигналил таксистам, стоящим возле автомобилей и что-то обсуждающих. Все восемь «хамберов» оказались на месте. Недоставало только второго из фиатов. Прохор, высокий черноволосый человек, водитель одной из машин, вдруг замахал рукой Серёге, показывая чтобы он остановился.
Минус затормозил и Прохор неторопливо подошёл к фиату:
— Здорово! — они обменялись рукопожатиями. — Ты, наверное, слышал уже?
— О чём? — Минус насторожился.
— Ваську убили. Сегодня рано утром.
— Кто?
— Не знаю. Полиция только ищет. Один из дворников видел их. Говорит, что смуглые. Вроде румыны. Задушили его верёвкой и бросили. Да там денег-то с гулькин нос взяли, а парня не вернуть!
Минус похолодел. Васька водил второй из фиатов. Он тоже был светловолосый, чем-то напоминающий Сеньку, хоть и явно постарше. Но если искать светлого парня на фиате, то можно и ошибиться, если не знать точно. Минус почему-то решил, что эти двое приходили по его душу. Он тихо произнёс:
— Да уж! Царство небесное Васе. Будьте осторожны.
— Да мы конечно! — Прохор ухмыльнулся. — А ведь и не люди вовсе! Нет, ну разве он бы не отдал те копейки! Ну, припугнули бы и всё! Убивать-то зачем⁈ Вот как теперь его матери говорить?
Минус хмуро кивнул, как вдруг распахнулась пассажирская дверь и на сиденье протиснулся человек.
— Занято! — зло обернулся Минус, как вдруг увидел рыбьи глаза Карася, одетого в чёрный сюртук. — А впрочем, подвезу, отчего не подвезти!
— Ты пассажиров не переманивай! — Прохор нахмурился. — Взялся за работу, так и делай её!
— Ша, уважаемый! — Карась ухмыльнулся. — Тороплюсь я, не отвлекай шофэра! Трогай! — добавил он, обращаясь к Минусу.
Тот кивнул притихшему Прохору и надавил на газ, оставляя стоянку позади.
— Ты езжай, на ходу говорить станем, — Карась покачал головой. — Хрен тебя найдёшь. Если бы Витьке не обещал предупредить, давно бы уже уехал!
— О чём предупредить?
— Фирс пропал, — хмуро произнёс Карась. — Третьего дня ещё и нашёлся без кожи на спине. Кто-то видать тянул из него, где мы с Витьком залегли. Да только не знал он. Художника люди это. С налётом тем вляпались мы. Витька ещё… Говорил я ему, что нехрен того болгарина слушать. Мутно как-то. Они же падлы, как сделали. Нам наколку дали, а бабки припрятали загодя. Потому и голяк там оказался. А Художнику сказали, что это мы утащили. Вот теперь и надо им нас уложить, пока он не вернулся.