— Так вот она какая — диалектика.
— Конечно. И в соответствии с ее законами тебе с Зенитом спокойной жизни не будет. Вернемся к нашим делам. Как Малер планирует вызволять Бодера с подругой?
— Пока не знаю. Но под залог их, как организаторов поджогов, не выпустят.
— Вывод?
— Будет планировать активные мероприятия.
— Верно. Твои действия?
— Уверен, что Хуберт постарается меня привлечь. Но есть ли мне смысл идти на риск, связываться с такой авантюрой?
— Для нас смысла нет. Даже если все пройдет успешно и героев-поджигателей спасут, ты попадешь в картотеку полиции или даже контрразведки. Уверен, что в Коммуне полно полицейских информаторов. Поэтому твои действия?
— Может, заболеть? — неуверенно спросил Юрген.
— По-моему, тебя перехвалили. — Север даже покачал головой от разочарования.
— Тогда, как говорится, если нельзя сбежать, надо возглавить.
— Так лучше. Твои действия?
— Попробую обострить отношения, спровоцирую конфликт. Это даст повод отказать ему якобы из личных побуждений.
— Малер — ключевая фигура. Не получится ли так, что ты останешься в стороне от движения?
— Хуберт толстокожий, как бегемот. Для него это ситуативный укол, а я ему нужен. Меня он видел в деле, и я напарник Бодера. А Бодер теперь для них как Че Гевара за неимением других героев.
— Хорошо. Действуй. Но этот вариант, только если Малер предложит тебе участвовать в побеге. Сам инициативу не проявляй. Понятно?
Север оказался прав. Через несколько дней «берлинские поджигатели», в том числе Андреас Бодер и Эльза Гудрун, предстали перед судом. В качестве одного из защитников обвиняемых выступил известный левый адвокат-правозащитник Хуберт Малер.
Глава 8
Это был первый в истории Западной Германии антитеррористический процесс. В том числе и поэтому к нему было приковано особое внимание. На первое слушание все обвиняемые вышли в состоянии сильного опьянения. Фемида ФРГ страшно боялась обвинения в тоталитаризме, насилии над арестованными и задержанными, отчего страдала излишним либерализмом. Посещать арестованных могли не только адвокаты, но и друзья и родственники. Разрешалось передавать посылки, за которыми никто особо не следил. Адвокатов не досматривали, они могли пронести все, что угодно.
Подсудимые постоянно глупо хихикали, курили в зале дорогие сигары, демонстративно пуская дым в сторону суда. Они обнимались, делали громкие заявления. Казалось, они находились не на скамье подсудимых, а на театральной галерке или в пивном баре. С самого начала они отказались отвечать на какие-либо вопросы. Называли судей «фашистами».
На одном из слушаний Гудрун в припадке экзальтации неожиданно вскочила со своего места и заявила, что ни немецкие законы, ни суд в отношении их не правомочны, поскольку она и ее друзья не признают ни современное западногерманское общество, ни его судебную систему. Она призналась, что поджог издательства Шпрингера является делом рук ее и ее друзей, заявила, что поджоги являются чисто политическим актом, посредством которого они выразили свой протест обществу угнетения. «Мы зажгли факел в честь Вьетнама!» — заявила она.
Судья попытался ее остановить, но тщетно. Полиция исполняла роль статистов и не вмешивалась. Навести порядок только словами, пусть это были слова судьи, не получалось. Тут же вскочил с места Андреас, чтобы поддержать свою подругу. Он тоже отказался отвечать на вопросы суда, не признавая себя виновным. Заявив о неправомочности суда, Андреас сказал, что Система вынесла им обвинительный приговор еще до начала заседания, поэтому нет никакого смысла как в защите, так и в их присутствии на судебных слушаниях.
На каждом заседании в зал набивалась толпа журналистов и зевак. Бодер и Гудрун благодаря этому процессу стали жутко популярны среди революционной молодежи. Их уже стали боготворить, цитировали их реплики в суде наравне с высказываниями Мао, Гевары, Маркса, то есть как истину в последней инстанции. Особенно взлетела их популярность после того как Гудрун и Бодер признались в том, что организацию и осуществление поджогов они якобы совершили самостоятельно, без помощи других задержанных. Суд, конечно, отказался принять к сведению эти признания.
С первых дней судебных слушаний внимание всей западногерманской общественности было приковано к процессу. Во многом этому способствовала ярая сторонница банды поджигателей Ульрика Майнер. Она несколько раз посетила обвиняемых в тюрьме, взяла интервью, после чего выпустила несколько ярких статей, которые тут же появились на страницах левой периодики.
Популярность Майнер в Западной Германии благодаря ее резким и чрезвычайно талантливым выступлениям была настолько велика, что она одна могла бы перетянуть на сторону поджигателей половину общественного мнения. Эльзу она называла не иначе как «крестоносец революции».
Адвокат Хуберт Малер строил основную линию защиты на том, что действия обвиняемых — это не террористический акт, а акт гражданского неповиновения системе угнетения свободной личности. Поджог империи лжи, выстроенной Шпрингером, надо рассматривать иначе, чем факт политической и социальной борьбы, вследствие этого следует судить не этих молодых людей, находящихся на скамье подсудимых, а саму систему.
Несмотря на доводы адвокатов, суд утвердил обвинение Андреаса Бодера и Эльзы Гудрун в преднамеренном поджоге, подвергшем опасности жизни людей, и приговорил подсудимых к трем годам тюремного заключения.
Разъяренный ущербом Аксель Шпрингер, не случайно прозванный «Цезарем прессы», дал команду своим сотрудникам смешать с грязью все левое молодежное движение.
Вторым в списке врагов после поджигателей оказался Дучке. Неустанно на страницах газет и журналов его называли «преступником», «негодяем», «предателем родины» и так далее. В конце концов, такая промывка мозгов сработала, и немецкий безработный, сторонник пронацистских идей, выстрелил в лидера студенческого союза, тяжело ранив его. При стрелявшем, кроме оружия, нашли газету с обвинениями Дучке и призывами к расправе над ним.
Левый и правый террор, идущие рука об руку, набирали обороты.
Адвокат нашел Юргена на митинге протеста против покушения на Дучке.
— Отойдем в сторону.
Они с трудом протиснулись через толпу студентов, активно скандирующих революционные лозунги.
— Я только что из тюрьмы, встречался с Андреасом и Эльзой.
— Обоими сразу? — удивился Краузе.
— Это ФРГ, дружище. Мы сидели вместе, курили, пили принесенное мною пиво. В Восточной Германии такого в принципе быть не могло. Но здесь либеральная пенитенциарная система. Они сочинили манифест о покушении на Дучке, просили передать его Ульрике, чтобы она опубликовала. Там есть слова: «Вы видите, куда вас завели ваши студенческие акции. С нами никто шутить не будет. Мы должны отвечать на удар ударом, на кровь кровью. Хватит заседать в аудиториях, надо готовиться к вооруженным схваткам». Мы говорили о том, что пришло время создавать боевые ячейки.
Батый сразу же вспомнил разговор с резидентом. Север говорил, что закон природы «Подобное тянется к подобному» действует не только в химии и физике, но в том числе и обществе. Со временем радикалы сближаются, создают устойчивые взрывоопасные соединения. Собственно, для этого их сюда и прислали. Отследить эти процессы, попытаться контролировать их изнутри.
— Что, сразу несколько?
— Да. Они будут независимы друг от друга. Кто входит в их состав, будет знать только координатор.
— Это ты?
— Да. Если одна группа сгорит, то не сможет сдать другую. Действовать они будут самостоятельно, а на крупных акциях станут поддерживать друг друга.
— Я правильно понял, что если ты мне об этом говоришь, это значит, что вы меня уже включили в такую ячейку?
— Верно. Бодер и Гудрун создают «Roten Armee Gruppe». Сокращенно RAG. В нее пока, кроме тебя, будут входить Питер Урбах, Адольф Август и Карл Распе.
— Откуда такое название «Группа Красной Армии»?
— Красная Армия своим походом освободила народы Европы и Азии от германского и японского нацизма. Мы тоже хотим очистить нашу страну от недобитых фашистов, засевших во власти. Мы рассматриваем себя как неотъемлемое подразделение Красной армии.
— Что мы будем делать, если часть группы в тюрьме? Кто к кому должен присоединиться? — пошутил Юрген. — Мы в тюрьму или они к нам?
— Почему нам, немцам, всегда свойственен черный юмор? — стал рассуждать Малер. — Даже в детских сказках братьев Гримм, Гауфа или Гофмана обязательно кого-то съедят, убьют, посадят в печь, утопят.
— Так что, нам в тюрьму? — поддержал его собеседник.
— Нет, конечно. Будем вытаскивать ребят.
— Есть план?
— У Бодера есть наметки. Для этого ему нужна Ульрика. С ней я встречусь сегодня вечером, а потом займусь оружием. У русских революционеров в свое время был такой лозунг: «К оружию, товарищи». Теперь он актуален и для нас.
— Послушай, Хуберт, все хочу спросить тебя. Как вам с Дучке удалось организовать такое массовое движение? Понимаю, харизма Рудольфа, твоя энергия как организатора. Ладно, раз собрались, другой… Пошумели и разбежались. Но это же целое движение.
— Сложный вопрос. Наверное, так совпало. Немецкие студенты оказались готовы к активным действиям, а не просто к разговорам.
— Ты уверен? — продолжал высказывать сомнения Юрген.
— Не просто уверен, я это точно знаю, — с воодушевлением стал рассказывать Малер. — На философском факультете у меня есть группа ребят, которых я называю «социологи». Они занимаются изучением проблем развития общества. Так вот. Я их регулярно прошу проводить опросы среди студентов на разные темы. Недавно они ходили в народ с вопросами: «Готов ли ты принять непосредственное участие в борьбе с существующим режимом в немецком обществе?» Каждый десятый выразил согласие принять личное участие. На вопрос: «Готов ли ты предоставить укрытие и личную помощь людям, борющимся с существующим режимом в немецком обществе?» каждый пятый ответил утвердительно. Они опросили несколько тысяч человек. Правда, это были студенты. Среди обычных бюргеров картина будет другая.