— Волосы покрасите в черный цвет, наклеите усы. Я же сказал. Гэдээровцам все равно. Они тоже персидского не знают. А на месте вас встретят, и никаких вопросов не будет. Мне нужны от вас только фотографии. Будет фото, через три дня будут паспорта.
— Сколько? — задал Юрген обязательный вопрос.
— Тысяча марок за документ, и ты араб, — позволил себе пошутить Азиз.
— Такой же, как и ты? Мы будем земляками? — в тон ему сострил Краузе.
— Я палестинец, — не принял шутки собеседник.
— Йеменец?
— Я палестинец, — твердо повторил Азиз.
Уловка удалась, получилось подвести араба к прояснению ситуации. После того как резидент поставил перед Батыем задачу внедриться в сферу ближневосточных террористов, разведчик стал интересоваться вопросами ближневосточной политики и понял, что он полный профан. Та информация, которую он получал на Родине из газет и радио, была тенденциозна и предвзята. Реальные события, пропущенные через идеологическую обработку в духе пролетарской солидарности с угнетенными народами, искажались до неузнаваемости. Такая обработка была свойственна не только коммунистам, но и капиталистам. В первые дни нападения Гитлера на СССР советский народ ждал, когда же германский пролетариат проявит свой интернациональный характер и устроит в Германии революцию. Где миллионы ротфронтовцев под руководством боевого Эрнста Тельмана? Ответ — в рядах фашистского вермахта. Для выполнения задания надо знать реальную обстановку на местах, а, как известно, Восток — дело тонкое.
— Уважаемый Азиз, мне не хотелось бы в глазах твоих друзей выглядеть невеждой, оскорбив их по незнанию. Это также бросит тень и на тебя, мы же едем к ним от твоего имени. — Восточная витиеватость изложения позволяла обходить в разговоре острые углы. — Как эти люди, к которым мы едем, оценивают нынешнюю обстановку, открой глаза вопрошающему.
— Мне нравится, Юрген, что, прежде чем ты начнешь судить о нас, ты хочешь узнать наше мнение. Вы, европейцы, склонны делать выводы, не разобравшись.
Он сам разлил по пиалам ароматный напиток. Это был хороший знак, проявление уважения к собеседнику.
— Не зря Абдалла ибн Хусейн в свое время водил дружбу с англичанами, потому что после окончания мандата ООН на правление нашими землями представителями Великобритании и с их подачи его провозгласили королем Иордании. Обуреваемый желанием возродить халифат на обломках Османской империи, он аннексировал Западный Берег. Мы, палестинцы, не были столь воинственны и вынуждены были признать его правление. Лига арабских государств, получив заверения от Иордании, решила рассматривать аннексированную территорию как находящуюся в доверительном управлении до тех пор, пока не будет решен палестинский вопрос. Мы сделали выводы. Палестинцы считают преемника короля Хусейна временным соратником в борьбе с Израилем, этим главным злом на нашей земле. Поэтому при Организации Освобождения Палестины, как крупной политической структуры, создалось военное крыло ФАТХ. Именно в его лагеря вы и направляетесь. Нам оказывают политическую и военную поддержку многие арабские государства, и прежде всего, Египет.
— Что вы им в ответ за это? — задал острый вопрос немец.
— Нас используют, — откровенно ответил Азиз. — Мы это понимаем. Мы не армия в традиционном понимании, мы — армия террора. Пока это все, что тебе надо знать. У нас много дел в Европе, и мы всегда рады людям, которые выглядят как европейцы, а действуют как друзья Палестины. Я замолвлю за тебя слово.
— Спасибо, уважаемый Азиз.
— Надеюсь, после поездки назвать тебя «братом по борьбе».
— Да сбудутся в скором будущем твои пожелания, уважаемый. Мне пора.
— Мусульмане не говорят о будущем уверенно, так как не знают, что будет. Только Аллах Всевышний ведает об этом. Свое знание он открыл пророкам и донес до нас в Коране. Мы верим в него. Но то, что нам не открыто, например, что будет завтра, или через минуту, или через неделю, мы, вверяя судьбу в его руки, говорим «ин шаа Аллах».
«Если пожелает Аллах», — перевел для себя Батый и повторил: — Иншаалах.
Глава 20
Информация о том, что они полетят как персы, сильно развеселила компанию. Тут же посыпались шутки.
— Ну ладно мужчины, покрасятся в жгучих брюнетов и наклеят усы, а Хуберт что красить будет? У него же лысина.
Однако Малера эти колкости мало волновали, он советовался с Юргеном.
— Хорошо, мужчин мы действительно загримируем. У Макса в театре есть набор усов, бород, для меня найдем парик, а с женщинами как? Им что клеить будем?
— Им тоже надо будет покрасить волосы. Тональный крем нанести на лицо, как сильный загар, подведем брови, нарисуем щеки — все как принято на Востоке. Можно очки с большой оправой. Однако для женщин главное не лицо, а одежда. Тебе придется их заставить надеть длинные юбки до щиколоток, а я покажу, как восточные женщины повязывают платок. Будут видны только глаза, рот и щеки. Наши женщины свободных нравов наверняка будут возмущаться.
— Не переживай за это, я справлюсь. Езжай купи платки и юбки. Какие, тебе видней.
— Тогда и мужчинам надо пиджаки поуродливей, строгие темные рубашки. Не могут иранцы щеголять в модных шмотках при возвращении на родину, где население соблюдает суровые религиозные нравы.
Адвокат согласился и с этим.
После обеда все отъезжающие завалились в «Берлинский балаган», где над их внешним видом стал активно колдовать Фокс. Они сами были поражены, как изменился их внешний вид после грима и нового реквизита. Больше всего, конечно, бунтовали Андреас и Эльза. Бодер стерпел, когда ему приклеили висящие усы, но скверно пошитый пиджак мерить категорически отказывался.
— Я не буду надевать это уродство. Что, персы не носят нормальные кожаные куртки, как у меня?
— Иран на самом деле бедная страна, — терпеливо убеждал его Батый. — Конечно, там есть богатые граждане, которые могут себе позволить купить европейскую одежду из люксовых магазинов, но они это не демонстрируют в людных местах. Там это не принято. Поэтому я прошу тебя надеть этот пиджак только для фото и на время прохождения пограничного контроля. — Юрген говорил это достаточно громко, обращаясь, по сути, не столько к Бодеру, сколько к остальным. Он понимал, что немцы нервничают, прекрасно осознавая, что теперь их ищет вся полиция и спецслужбы Германии, а тут надо идти в самую пасть врага.
— Было бы гораздо хуже, если бы пришлось вылетать через пограничный контроль ФРГ, — продолжал он для всех.
Андреас ворчливо согласился, признавая его правоту. Это мнение негласно признанного лидера повлияло и на других. Гудрун перестала возмущаться, и теперь женщины помогали друг другу завязывать платки на восточный манер. Спокоен был только адвокат. Даже излишне спокоен. Его нервозность выдавало только то, что он ни на минуту не расставался с толстым портфелем.
Наконец, приготовления закончились, знакомый фотограф отщелкал членов «Группы Красной Армии» для паспортов, и они разъехались.
Остался только Хуберт.
— Хочу с тобой поговорить, Макс. — В голосе адвоката сквозила неуверенность, что ему было не свойственно. — Мы одни? — Он внимательно огляделся по сторонам.
— Да. Что тебя тревожит, Хуберт?
— Что, заметно?
— Я тебя никогда таким не видел.
— Так никогда такого со мной и не было. Ты знаешь, Максимилиан, мы много об этом говорили, вдруг это произошло. Мне пришла информация, что я в розыскной базе полиции. Это значит, что мне теперь придется жить на нелегальном положении или уезжать за границу. Это совсем другая жизнь.
«Как я тебя понимаю», — так и хотелось сказать Зениту, но, конечно, он этого не сделал, только улыбнулся краешком губ.
— Нет, я не жалею. Борьба есть борьба, и у нее свои правила. Я нервничаю не из-за себя, а из-за жены. По уголовному делу у нее отберут все, что можно, и будут преследовать долгое время. Помочь я ей никак не смогу.
— Ты же знал об этом и наверняка что-то предпринял, — высказал предположение разведчик.
— У меня есть средства, чтобы она жила, ни в чем не нуждаясь, но я не могу отдать их ей. Сильвия очень наивная и непрактичная женщина. Я знаю, что если я ей дам денег и попрошу надежно спрятать, она положит их в шкаф с нижним бельем. Потому что думает, что полицейский никогда не посмеет рыться в женском белье.
— Ты хочешь, чтобы я ее поддерживал материально? — Фокс давно понял, куда клонит адвокат, и догадался, что у него в портфеле.
— Да. Мы создали с тобой этот театр, и я считаю, что не менее половины его акций принадлежит мне. Конечно, его будущее теперь зависит только от тебя, но я в тебя верю.
— Я это хорошо знаю, Малер, и не забуду, но «Берлинский балаган» только в начале пути, и дивидендов пока нет. Но я тебе обещаю, чтобы не вызвать подозрений, я возьму твою жену в штат и буду выплачивать ей официальную зарплату, сколько смогу.
— Именно, Макс. Полицейские шпики из мести постараются сделать так, чтобы она не смогла нигде работать. Это единственный вариант обеспечить ее будущее.
«Так вот он мотив организовать театр, о котором подозревал Север. Малер заранее искал способ обезопасить жену от нищеты и сделал ставку на меня».
— Насколько ты любишь свою Сильвию? — неожиданно спросил Фокс.
— Что ты имеешь в виду? — напрягся адвокат.
— Подполье или, не дай бог, тюрьма — дело долговременное. Может так случиться, что у нее появится другой мужчина. — Он заметил, как сжались бульдожьи челюсти Малера. — Жизнь есть жизнь. Я должен знать, продолжать мне в этом случае помогать ей или нет.
Судя по тому, как побелели от напряжения кисти рук адвоката, крепко сжимающие пухлый портфель, вопрос был крайне неприятный. Малер громко засопел, но быстро взял себя в руки. Он с силой поставил портфель на стол перед Максом.
— Я в это не верю и не хочу, но все равно она — моя жена, — он сделал паузу, — и я люблю ее. Поэтому даже в этом случае прошу тебя позаботиться о ней. Вот деньги. Это для нее и для нашего театра. — Он сделал акцент на слово «нашего».