— Хочешь покататься по городу? — Славка вопросительно посмотрел на Жанну. — У нас еще есть время.
Жанна нерешительно пожала плечами, но Славка уже небрежным взмахом руки остановил такси.
— Куда? — угрюмо буркнул пожилой водитель в форменной фуражке.
— Давайте, шеф, по проспекту, а дальше — на ваше усмотрение, — пропуская вперед девушку, ответил Славка.
Жанна молча смотрела в окно, любуясь неузнаваемо преобразившимся за последние годы городом.
Проспект был широким и величественным. Высокие, стоящие по обеим сторонам здания являли собой талантливый сплав современной архитектуры с национальным стилем и поэтому казались легкими, ажурными, плывущими над городом.
— Красиво, правда? — Славка пристально посмотрел на Жанну. — Я совершил в своей жизни один опрометчивый поступок. — Он увидел в зеркале, как водитель посмотрел на них и тихо добавил: — Какого черта я потащил тебя тогда в музей?
Жанна усмехнулась:
— Значит, судьба.
— Ты знаешь, почему я все-таки хожу с тобой к Саше? Меня больше всего интересует методика очаровывания девушек, которой Алекс, владеет в совершенстве. Учусь у него, хочу обезопасить себя от неудачи, если когда-нибудь влюблюсь… во второй раз.
Они еще покатались, потом вышли из машины неподалеку от дома Рянского.
— Заходите, друзья, — обрадовался Саша. В руках у него была грелка. — Садитесь. Я сейчас… Бабушка болеет. — Он ушел в другую комнату.
Жанна уже не первый раз бывала в доме Рянских. И ее всегда восхищала трогательная забота, которую проявлял Александр к Елизавете Георгиевне.
— Кто там? — донесся из-за приоткрытой двери голос бабушки.
— Это ко мне, бабуля, ребята пришли.
Саша вышел из спальни, закрыл дверь.
— О чем это вы дискутируете? — спросил он.
— Я пытаюсь доказать Жанне, что человек должен быть хорошим: его обязывает к этому человеческое происхождение, — пояснил Славка.
— А так ли это нужно — быть хорошим? — прищурился Рянский.
— Не знаю точно, буду ли я хорошим, — неуверенно ответил Славка, — но знаю одно: надо работать и относиться к людям добросовестно.
— Салага! Сам лезешь в сети. Известно ли тебе, отрок, что требовательная совесть превращается в недуг. Добросовестны, как правило, лишь ограниченные люди. Ограниченность они компенсируют добросовестным отношением… К чему? Цитирую тебя: «к работе и людям». Талантливым, а к таковым я, безусловно, причисляю тебя, просто не остается времени на такие мелочи, как добросовестность. Собирать нектар с тысячи цветов ежедневно! Извини, но это удел посредственностей. Талантливый сразу решает проблему и рубит гордиев узел.
«Он чудный! — восторженно думала Жанна. — Я, кажется, теряю голову. Ну и пусть… Мне никогда еще не было так хорошо».
Как бы почувствовав, что Жанна думает о нем, Александр улыбнулся ей.
— Ладно. Хватит. Давайте лучше выпьем. — Он налил коньяк в крошечные рюмки. — Вино промывает мозги и поэтому полезно. Блоковские пьяницы с лозунгом «истина в вине» на устах — мудрецы, — продолжил Рянский экскурс к истокам алкоголизма.
Ребята выпили.
— Может быть, все пьяницы — мудрецы, но, уверяю тебя, не все мудрецы пьяницы. Иначе не было бы цивилизации, плодами которой, как я погляжу, ты неплохо пользуешься, — возразил Славик.
Александр рассмеялся и налил снова.
— Ты задумывался когда-нибудь о том, что лежит в основе нашей жизни, является ее движущей силой? Не знаешь. Ну, хорошо, я подскажу. В основе жизни лежит компромисс. Прежде всего, мы сами — я, ты — продукт компромисса. — Он подбросил яблоко, ловко поймал его и положил в вазу. — Будучи ребенком, ты идешь на компромисс, жертвуя беспечным детством ради аттестата зрелости, затем в юности жертвуешь чудесными ночами, созданными для любви, в обмен на зубрежку, стипендию, диплом. Потом мы всю жизнь уступаем начальнику, жене. Наконец на финише к нам приходит старая с косой и заключает с нами самый главный компромисс: мы уступаем ей суетную жизнь и получаем взамен вечный покой и блаженство небытия. Потом цикл повторяется.
— Ну и что отсюда следует?
— А следует, дорогой мой, вот что: «Ракетодромами гремя, дождями атомными рея, плевало время на меня, плюю и я на время!» Ведь смерти все равно, с каким итогом я приду к ней, она всем платит одну цену. Значит, надо подороже ее продать, продать красивую жизнь…
«Правильно, — мелькнуло у Жанны, — жить надо только красиво, чтобы все у тебя было».
Славка вскочил, неожиданно для себя налил в рюмку коньяку, залпом выпил.
— А какая это такая красивая жизнь? — с вызовом спросил он.
— О! — Рянский многозначительно поднял указательный палец. — Это жизнь, не знающая неудовлетворенных желаний. Любых! — подчеркнул он.
— Любых? — переспросил Славка. — Значит, мы до-разному смотрим на жизнь.
— А как смотрит мой пылкий оппонент?
Славка на минуту задумался.
— Красивая жизнь та, в процессе которой приносишь пользу людям.
Саша и Жанна в ответ заговорщически переглянулись.
Рянский, насмешливо хмыкнув, предложил:
— Выпьем кофе?
— Нет, мне пора, я, пожалуй, пойду… — сказал Славка.
Его не удерживали.
Закрываясь, дверь больно ударила его в плечо, но он все же успел вскочить в трамвай, который, быстро набирая скорость, помчался по широкому, ярко освещенному проспекту.
До конца маршрута восемь остановок. На одной из них надо выйти. На какой именно, он не знал: это зависело не от него. Значит, садиться не стоит. Он остался на задней площадке, окинув рассеянным взглядом полупустой вагон, углубился в газету. Бои в Лаосе… Международный съезд хирургов… Стройтрест приглашает на работу главного бухгалтера…
Прямо на него шел высокий, очень худой мужчина в куртке и кирзовых сапогах.
— Пожалуйста, ваш билетик, — мягко, но настойчиво повторил контролер.
Куда запропастился этот проклятый билет? Только что держал его в руках.
Сидящая неподалеку девушка с удивлением, к которому примешивалась жалость, посмотрела на него. По-видимому, зайцы в ее представлении выглядели иначе.
Ему вдруг стало нестерпимо стыдно.
— Служебный у меня… — одними губами шепнул он.
— Служебный? — громко переспросил контролер. Пассажиры оглянулись. — Прошу предъявить.
Предъявлять не пришлось. Трамвай остановился, и он увидел, что надо выходить. Бросился к выходу, однако «кирзовые сапоги» преградили ему путь.
— Штраф платите! — схватив его за руку, шумел контролер.
Еще три секунды ушло на то, чтобы бросить на пол вагона заохавшего от боли контролера и выскочить из трамвая.
Он оглянулся, — улица была пустынна, вправо уходил темный узкий переулок. Кажется, туда. Прислушался и не спеша пошел вдоль невысокого забора. По ту сторону что-то загремело. «Пустое ведро», — подумал он. Перемахнуть через забор оказалось делом несложным. Но это было последнее, что он успел: тяжелый удар обрушился ему на голову. Он покачнулся, медленно опустился на колено и рухнул на землю…
— Как чувствуешь себя? — Туйчиев положил на тумбочку пакет с фруктами и склонился над кроватью.
— Хорошо, — одними губами прошептал Танич. — Извините, Арслан Курбанович… Сплоховал я… — он мотнул туго забинтованной головой.
— Ничего, все будет в порядке, — ободряюще улыбнулся Арслан.
— Найдите контролера… Я лежал тут, думал… Насколько позволяет разбитая голова, — Танич поморщился от боли, помолчал. — Наверняка он заодно с ним, с Самохиным…
Арслан удивленно вскинул брови.
— Да, да… Билеты проверил только у двух и пошел прямо на меня, а в вагоне ведь было человек двенадцать… Мимо прошел. — Танич закрыл глаза. — Мочки у него нет на правом ухе… Кирзовые сапоги.
— Я все понял, Лева. Сделаем как надо. Выздоравливай, — он дотронулся до руки Танича. — Ребята большущий привет тебе передают.
Из больницы Туйчиев поехал в трамвайно-троллейбусный трест, зашел в отдел кадров.
По приметам, сообщенным Таничем, начальник отдела, полная женщина с большими усталыми глазами, сразу же поняла, что речь идет о контролере Есипове, и протянула Туйчиеву его личное дело.
— Один из лучших наших работников. Шестнадцать лет на линии, — пояснила она.
Минут через сорок в маленькую комнату, в которой разместился Туйчиев, вошли двое мужчин. В одном из них без труда угадывался Есипов. Он радостно улыбнулся и подошел к следователю, протягивая ему руку.
— А где ваш товарищ? — спросил контролер…
— Наверное, скоро подойдет, — успокоил его Арслан.
— Простите, — сказал второй мужчина. — Я председатель месткома Гафуров. Сотрудников сейчас собирать или позже?
«Что за чертовщина? — удивился Арслан. — Какой-то спектакль», — но ничем не выдал своего удивления.
— Со сбором пока подождем, — ответил он.
Гафуров извинился и вышел.
Туйчиев смотрел на сияющего, как начищенный пятак, Есипова, потирая подбородок.
— Расскажите, пожалуйста, что произошло позавчера вечером в трамвае? — попросил он.
— Охотно. Я помог задержать преступника. Правда, он вырвался и пытался убежать, но его поймали.
— А поподробнее можно?
— Значит, так. Я вошел с передней площадки, там стоял сотрудник милиции.
— Кто?
— Ваш сотрудник, он был в штатском, стоял ко мне вполоборота и смотрел в зеркало, которое в кабине вожатого: ему оттуда весь вагон виден. — Есипов понимающе хмыкнул. — Уголовный розыск, говорит, не поворачивайтесь. Видите, на задней площадке парня в кожаной куртке, газету читает? Это опасный преступник. Попытайтесь задержать. У него билета нет. А мы подоспеем. Ну, я и попытался, — контролер кашлянул и, скривившись, потрогал шею. — Болит ужасно, всю ночь не спал.
— Откуда вам известно, что его поймали?
— А как же, — удивился Есипов, — он мне сам сказал.
— Кто он?
— Ну, сотрудник ваш. Встретил я его вчера часов в восемь вечера, совершенно случайно, у дома свояка, — объяснил Есипов. — Он еще меня не заметил, так я окликнул его. Обрадовался: спасибо, говорит, помогли вы нам очень. Приедем завтра к вам на работу, соберем всех и поблагодарим от лица службы.