Эпилог
Быть учёным – это всё равно, что быть Гёте. С этим рождаются.
Судьба моя сделала в жизни очередной крутой поворот: после ухода в отставку со службы в военно-морском флоте я устроился проректором по науке политехнического института во Владивостоке. Неожиданно ректор, пригласивший меня на работу, скончался от сердечного приступа, и учёный совет института единодушно выбрал меня ректором. Было это в 1992 году, в период развала СССР и передела собственности… как потом говорили, в лихие девяностые.
В один из августовских дней в мой кабинет заглянула секретарь и сообщила:
– Геннадий Петрович, к вам пришли…
– Если пришли – пусть заходят.
В открытую дверь вошли один за другим трое – декан горного факультета и двое неизвестных: сутуловатый, слегка прихрамывающий пожилой мужчина и второй – значительно моложе первого.
Я вышел из-за стола. Мы представились друг другу, обменялись рукопожатиями. Тот, что постарше, назвался советником директора Горного института ДВО РАН в Хабаровске Евгением Ивановичем Богдановым, а его коллега – директором этого же института Геннадием Валентиновичем Секисовым. Оба доктора наук, профессора, член-корреспонденты АН: только Богданов – Российской, а Секисов – Киргизской. Я попросил секретаря принести чай и поинтересовался причиной визита.
– Причина очень простая: кадры нужны, и не только горняцкие. Желательно – выходцы из Хабаровска, – заговорил Богданов.
Его поддержал Секисов:
– Как вы понимаете, институт предоставить квартиру и даже общежитие пока не может… А кадры нужны как воздух. С вашим предшественником мы достаточно тесно работали, – продолжал он.
– Валерий Петрович! – обратился я к декану. – Окажите всяческую помощь коллегам, вам ведь все карты в руки, зайдите в студенческий отдел кадров, поднимите списки, начиная с третьего-четвёртого курсов. Да, собственно, вы и без меня знаете, что нужно сделать. Вам этого достаточно? – обратился я к гостям.
– Да, мы примерно об этом уже договорились.
– Ну и славно, – заключил я главную тему разговора.
Мы допили чай, разговорились о проблемах высшего образования.
– Весьма печально, что началась какая-то вакханалия: инженеров, видите ли, много вузы выпускают, а вот юристов и экономистов мало. Перебор, мол, с инженерными кадрами, – начал разговор на эту тему Богданов.
– Нельзя допустить развала инженерного образования. Не по-хозяйски это, – поддержал его Секисов.
Я пожаловался коллегам:
– Бюджетных мест для подготовки инженеров выделяют явно недостаточно…
Я и представить себе не мог, сколько сил и здоровья уйдет на то, чтобы сохранить ту или иную инженерную специальность. Но это дело будущего.
А пока Евгений Иванович произнёс:
– Расскажу-ка я вам пару историй про русских инженеров. Вы знаете, что инженеры-мостостроители в императорской России свято следовали традиции, когда после спроектированного ими моста они становились под мост и ждали, когда над ними пройдёт первый паровоз? За всю историю не было ни одного случая, чтобы мост обваливался…
Далее он продолжил:
– А вот случай с профессором Степаном Тимошенко, автором известных учебников по сопротивлению материалов и теории упругости. Он эмигрировал сначала на Балканы, а затем, ещё в 1919 году, – в Америку. Пошёл наниматься в одну из мостостроительных компаний. В качестве пробного задания ему вручили проект моста для проверки прочности. Он просидел над проектом полночи и понял, что по такому проекту мост строить нельзя. Посреди ночи он позвонил в компанию и срывающимся от волнения голосом попросил не строить этого моста, т. к. расчёты недостоверны. Ему ответили: «Мост уже разрушился, а по ночам спать надо». На работу его, конечно, приняли.
– Весь мир изучал нашу систему образования, и нам не вредно поучиться у самих себя, – заключил Евгений Иванович.
Мы посмеялись над этой оказавшейся правдоподобной шуткой, а я горько заметил:
– А теперь некоторые так называемые учёные считают сопротивление материалов, или, по-студенчески, сопромат, лженаукой и пытаются исключить её из учебных планов.
Евгений Иванович снова вступил в разговор:
– Знаете ли вы подоплёку студенческой поговорки: «Сдал сопромат – можешь жениться».
На наше неопределённое покачивание головой он заметил:
– Так вот, в царское время разрешение на брак студентов давал ректор. В первую очередь оценивались успехи в учёбе. А так как сопромат считался трудной наукой, то отсюда и пошла поговорка: «Сдал сопромат – можешь жениться».
Я не к месту вспомнил, как нам преподавала сопромат Анна Иванова Полещук. Она ходила на лекции и практические занятия в форме гражданского морского флота. Среди студентов говорили, что она в Великую Отечественную войну ходила на судах, перевозящих грузы по ленд-лизу. Она буквально вбивала нам в голову, что без решения практических задач сопромат не изучить. Интересен был её приём обучения: для получения зачёта студент должен был решить двадцать практических задач. Кстати, и по высшей математике надо было «взять» двадцать интегралов.
– Вы не поверите, но высшую математику нам в стихах читала доцент Доценко.
– Высшая математика в стихах? – выдохнули почти одновременно гости.
– Да-да, – подтвердил я и добавил: – А первый учебник по начертательной геометрии написал преподаватель нашего политехнического института.
– Эту дисциплину студенты называли ничертанипетрия, – усмехнулся Богданов.
– В наше время тоже, – подтвердил я и добавил, разоткровенничавшись: – А знаете, я тоже не без греха – где-то на четвёртом курсе написал в стихах ответ на вопрос билета по какой-то экономической дисциплине. Экзаменатор был в восторге. Забрал мой вирши и демонстрировал коллегам.
– Ну, это уже слишком, – рассмеялись гости.
Мы ещё побеседовали немного, а потом распрощались, я проводил гостей до выхода из здания, где ещё раз тепло попрощался с визитёрами. Богданов задержал мою руку в своей и полюбопытствовал:
– А кто вас воспитывал?
– Жизнь, – коротко ответил я.
Если бы я знал, как жизнь «воспитывала» Богданова, то не позволил бы себе никогда так ответить. Больше мы с ним не встречались, а через год мне стало известно, что он окончил свой жизненный путь…
Несмотря на встречу накоротке, я часто вспоминал Евгения Ивановича Богданова и его высказывания об инженерном образовании.
В 2013 году в Хабаровске издательством Института горного дела ДВО РАН была выпущена небольшим тиражом документальная книга памяти, посвящённая 100-летию со дня рождения Е.И. Богданова.
Один экземпляр этой книги вручил мне председатель Президиума ДВО РАН Валентин Иванович Сершенко с дарственной надписью «Геннадию Петровичу Турмову, президенту Профессорского клуба ЮНЕСКО, от Президиума Дальневосточного отделения РАН.»
Авторы О.П. Самединова и Е.И. Богданова на основе домашнего архива семьи Богдановых представили в книге документы, фотографии, почтовую переписку с близкими ему людьми, а также воспоминания коллег Е.И. Богданова. Конечно, не воспользоваться некоторыми данными было просто нельзя.
Из нынешнего дня понять и почувствовать то время, в котором жил Е.И. Богданов, уже невозможно. То были совсем другие люди, и чувства, и мысли их были тоже совсем иные, даже если бы мы и жили рядом, и знали их длительное время.
Время уходит вместе с ними, и даже те, кто остаётся, в новых условиях превращаются совсем в других людей. Завершить эту книгу мне помогут слова художницы и поэтессы Людмилы Кулагиной-Акциновой[38], полные горькой печали:
Чем грешна ты Россия?
Не по разуму мне.
Каждый пятый – распятый,
Каждый третий – в тюрьме…
Она, как и Богданов, была узником ГУЛАГа, содержалась во владивостокской пересылке, и своеобразным девизом – призывом к жизни стали её стихи:
Не живите уныло,
Не жалейте, что было,
Не гадайте, что будет,
Берегите, что есть.
В пересылке Акциновы встречались с заключённым Евгением Богдановым.
Евгений Иванович не любил вспоминать, а тем более рассказывать о временах своего заключения, но после того, как он встретился в пересылке с удивительной четой художников, он всё-таки матери поведал о встречах.
Совсем недавно на просторах Интернета я прочитал «Открытое письмо Раскольникова Сталину». Оно было опубликовано 17 августа 2016 года, а датировано 17 августа 1939 года. В это время Богданов находился на Колыме, отбывая последние месяцы в качестве заключённого ГУЛАГа.
Приложения
Открытое письмо Фёдора Раскольникова Сталину
Советский дипломат Фёдор Раскольников узнал о своей отставке совершенно случайно – прочитав газету на вокзале в Берлине. Он сразу понял, что на родине его ждёт неминуемая гибель. Фёдор Фёдорович остался с семьёй жить в Париже, а 17 августа 1939 года Раскольников закончил работу над письмом Сталину, в котором он открыто критиковал существовавший в СССР режим. Ниже приведён полный текст письма:
Я правду о тебе порасскажу такую,
Что хуже всякой лжи…
Сталин, вы объявили меня «вне закона». Этим актом вы уравняли меня в правах – точнее, в бесправии – со всеми советскими гражданами, которые под вашим владычеством живут вне закона.
Со своей стороны, отвечаю полной взаимностью: возвращаю вам входной билет в построенное вами «царство социализма» и порываю с вашим режимом.
Ваш «социализм», при торжестве которого его строителям нашлось место лишь за тюремной решёткой, так же далёк от истинного социализма, как произвол вашей личной диктатуры не имеет ничего общего с диктатурой пролетариата.
Вам не поможет, если награждённый орденом, уважаемый революционер-народоволец Н.А. Морозов подтвердит, что именно за такой «социализм» он провёл пятьдесят лет своей жизни под сводами Шлиссельбургской крепости.