– Помочь? – спросил Хэин, который как-то под вечер зашел ее проведать, принеся с собой печенье.
Чиын взглядом согласилась, и он послушно присоединился к ней. От чистых, высушенных на солнце вещей исходил приятный запах геля для стирки.
«Такие свежие и чистые, прямо как она сама», – подумал Хэин.
– Что?
– Разве я что-то сказал?
– Такие свежие и чистые, прямо как она сама.
– Да нет, ничего… – покраснел Хэин, не заметив, что все это время бормотал вслух.
«Что же делать?»
– Зачем что-то делать. Я же такая свежая и чистая.
– Я просто часто разговариваю сам с собой. С окружающими не очень получается…
Чиын рассмеялась, видя замешательство Хэина. Какой же он искренний.
– А со мной, видимо, получается. Есть время сейчас?
– Да, конечно!
– Закончите тогда с футболками, а я пока приберусь на втором этаже. Спасибо.
С этими словами Чиын протянула ему стопку футболок и развернулась. Красные лепестки закружились вокруг них.
Странно. Отчего так сильно стучит сердце? Они стояли спиной друг к другу, сложив ладони на груди.
– Вместе мы быстро управимся. Буду благодарна за помощь. Что-то я сегодня устала. Со стиркой тоже поможете?
– Да, конечно. Я с радостью!
После этих слов красные лепестки слетелись к их ногам. Как в стихотворении Эмили Дикинсон. Сколько нужно времени, чтобы влюбиться? Почему сердце так бешено бьется? Чиын впервые испытывала такие чувства и ощущала себя неловко, но это была приятная неловкость.
– Цветы очень красивые.
– Правда? Благодаря им все эти годы я не чувствовала себя одинокой.
– Видно, как вы их любите.
– Уже скоро вечер, но солнце все еще согревает. Подходящий момент для сушки, – сказала Чиын и протянула Хэину белье, которое вынула из корзины.
Аккуратно встряхивая каждую футболку, он развешивал одну за другой на веревке. Предзакатный свет согревал спину. Ощущая его тепло, Хэин желал, чтобы это мгновение длилось вечно. Чувствовал ли он прежде что-то подобное?
Хэин всегда жил, сдерживая грусть, – лишь бы время шло быстрее. Не в его привычке было стремиться к чему-то. Его устраивал текущий порядок вещей. Теперь же он испытывал другие эмоции. Наверное, если в будущем ему захотелось бы пережить еще раз одно мгновение, он выбрал бы именно это.
– Здесь очень красиво, правда?
– Да, я даже думал сделать несколько снимков.
– Лучше запоминать глазами. И душой. Фотоаппарат не способен передать всю красоту момента. Не стоит терять ни мгновения. Нужно стараться запечатлеть происходящее в душе, – сказала Чиын.
Хэин кивнул. Их лица озарили улыбки от ощущения невероятной легкости. Они, не отрывая взгляда, смотрели друг на друга, стоя на крыше среди развешенного белья на фоне заходящего солнца. И им хотелось навсегда сохранить в памяти это мгновение.
Чиын спустилась с лестницы, как вдруг кто-то с силой постучал в дверь.
– Доставка!
Наверное, это те самые витамины, которые должна была выслать Юнхи. Чиын открыла дверь. С каждым шагом цветы на ее платье начинали двигаться.
Возвращая дядюшке Ёнхи чек, она снова обратила внимание на его запястья. Двое часов – как и в тот раз. Введя на электронных время вручения посылки, курьер замялся, будто бы хотел что-то сказать.
Наконец он, вероятно, решился, снял кепку и засунул ее под мышку. Затем достал из внутреннего кармана жилетки сложенный в несколько раз измятый листок бумаги.
– Я случайно наткнулся вот на это и сохранил. Я по адресу пришел?…
Очищаю душу от загрязнений, избавляю от болезненных воспоминаний.
Вы можете стать счастливее – я разглажу измятую душу и избавлю ее от самых разных пятен.
Жду вас в «Прачечной души».
Чиын прочитала надпись и кивнула. Склеенный скотчем листок разворачивали и сворачивали бесчисленное количество раз. Зачем он сохранил его? В любом случае у нее как раз осталась порция успокаивающего чая. Видимо, это тот человек, которому она сейчас нужна.
– Да, здесь прачечная души. Это старое объявление, я сделала его к открытию. Ваша последняя доставка на сегодня? Зайдете на чашечку чая?
– Да я весь грязный… Носился сегодня целый день с посылками.
– Вы ведь в прачечной. Так что я быстро помогу вам, заходите.
Курьер задумчиво почесал затылок. Чиын жестом пригласила его зайти внутрь и развернулась, как и всегда. Набраться смелости сделать шаг должен сам человек. Сделав глубокий вдох, Чиын отправила сигнал лепесткам. Прилетев с моря, они закружились вокруг прачечной. Курьер совсем не удивился. Это не первый раз, когда он видел их.
Ёнхи стал свидетелем того, как хоровод цветов кружился вокруг прачечной в день открытия. Он решил вздремнуть в машине, закончив с доставкой, а когда проснулся, то увидел это чудо. Не веря происходящему, он несколько раз потер глаза. Видел он и то, как Чэха с подругой оказались здесь.
Именно тогда к окну его грузовика подлетел листок, который он сунул в карман. С тех пор Ёнхи стал наблюдать за посетителями прачечной. Сам он прийти туда не решался. Да и не верил, что приезжая женщина может быть бескорыстно добра к незнакомым ей людям. Наблюдая со стороны, Ёнхи всегда был готов ворваться в здание и прийти им на помощь, если там случится что-то нехорошее. Во время доставки он скрупулезно записывал время, в которое посетители заходили в прачечную.
Однако ничего плохого не происходило – все клиенты выходили с умиротворенной улыбкой на лице. Кто-то вытирал слезы, кто-то делал глубокий вдох и стоял на крыльце какое-то время, но все выглядели бодрыми и воодушевленными.
Ёнхи беспокоила хозяйка прачечной. Каждый вечер на закате она поднималась на крышу и плакала. Ее слезы напоминали лепестки цветов. Такая женщина едва ли могла навредить кому-либо.
– Нельзя упускать такой шанс, – с решимостью на лице пробормотал он.
Отряхнув ноги, Ёнхи взял кепку в руки и посмотрел на часы. Семь часов семь минут. Стрелка шагнула на одно деление.
– Семь часов восемь минут.
На циферблат часов упала капля: начинался ливень.
Удивленный тем, что капли дождя такие крупные, Ёнхи, сам того не осознавая, быстро поднялся по семи деревянным ступенькам и остановился под цветочным навесом. Ему всегда было непросто открыть чью-нибудь дверь. Обычно ему открывали получатели или же он просто оставлял посылки и бандероли у входа. Взяться за ручку двери – для кого-то пустяковое дело, для кого-то – поступок, требующий немалой решимости и моральных усилий.
Ёнхи посмотрел на листья, дрожащие под натиском дождя, и перевел взгляд на часы: семь часов одиннадцать минут. Он зашел внутрь прачечной. Кому-то трех минут не хватит, даже что-бы заварить лапшу, а для кого-то это целая вечность. Остановившиеся давно часы в его сердце снова стали ходить.
Казалось, сейчас они взорвутся – его сердце и его часы.
Утро. Восемь пятьдесят пять утра. Стоя перед входной дверью, Ёнхи нервно посматривал на часы, тревожно проводя ногтем по циферблату. В девять часов он откроет дверь и выйдет из дома. А вдруг она навсегда останется закрытой?
– Ёнхи, ты время видел? Опять опоздал!
Ёнхи чувствовал, как пот стекает по спине, и школьная форма начинает промокать. Он «опоздун». Типичное наказание в прежние времена – стоять на коленях или бегать с поднятыми вверх руками. Жил он в десяти минутах от школы. Его отец работал в университете, мама была юристом, а старший брат Ёнсу учился на отлично.
Для всех членов их семьи приходить вовремя было главным жизненным кредо.
Все домочадцы разошлись по делам, а Ёнхи сидел, уставившись в одну точку, и медленно жевал оставшийся на столе сэндвич.
Ровно в десять приходила домработница и до двух убирала, стирала и готовила. В два десять она уходила. В это время Ёнхи иногда сбегал из школы домой.
– Брат учился лучше всех в школе. Ты и вполовину не такой. Родители – уважаемые люди. А ты что? Все, свободен, – так обычно отчитывал его школьный завхоз.
– М-можно… я без лишних назиданий пойду уже мыть туалет? – просил Ёнхи.
– Обойдешься! Вы двое – бегом драить туалет на первом этаже, а ты, Ёнхи, – в класс! И не вздумайте впредь опаздывать!
Старший брат когда-то учился в той же средней школе, и весь район знал о его успехах. На переменах одноклассники дразнили Ёнхи за опоздания и плохую учебу. А вдруг слух о том, что завхоз заставляет Ёнхи мыть унитазы, дойдет до его родителей, которые председательствовали в комитете развития школы? Этого завхоз опасался. Хотя, может, им стоило бы знать. Ёнхи поплелся в класс на втором этаже. Заглянув в щелочку, он понял: первый урок уже давно начался. Зажмурив на мгновение глаза, взялся за ручку, готовясь открыть дверь.
В классе стояла леденящая душу тишина. Ёнхи, стыдливо опустив голову, поприветствовал учителя и сел на свое место. Вот и начался урок. Тревога одолевала его. Он молил, чтобы звук стрелок часов заглушал биение его сердца.
Прозвенел звонок на перемену. Учитель положил книгу и вышел. Громкое тиканье часов прекратилось.
К Ёнхи сбежались одноклассники:
– Ты забыл, что должен был убрать класс перед уроком? Тебе непонятно объяснили?
Ёнхи, не в силах поднять голову, закрывал глаза, крепко прижимал к груди портфель. Нужно бежать. Скорее. Ёнхи кричал про себя, а снаружи ощущал, как отвратительно пахнущая жидкость стекает по волосам. Сегодня она хотя бы белая.
– О, что это у нас тут? Ручки промочил? Ну-ка давай слизывай, – закричал Чинсу, раздвигая рот Ёнхи и вливая туда полупрокисшее молоко.
– Кх-кх-х. Н-не надо…
– Что ты там сказал? Не надо, говоришь? Ну-ка, тащите его все сюда.
– Н-не надо, п-прости.
– Что я слышу? Ты осознал свою вину? Наверное, сейчас расплачешься и побежишь жаловаться родителям?
По щекам Ёнхи текли слезы, но никто из одноклассников не решался вступиться за него. Все боялись Чинсу, который дрался лучше всех в школе. Ёнхи в отчаянии смотрел на одноклассников, но все в страхе отводили глаза. Однажды кто-то из них решился позвать учителя, но позже его избил Чинсу.