– Я хочу забыть о том, как ждал ее. Когда за ней закрывалась дверь, мною всегда овладевал страх, но закричать я не мог.
– Тебе, наверное, было ужасно одиноко. И страшно.
– Да. И больше всего я боялся того, что мама никогда не вернется. Это для меня было самое страшное. В такие моменты я вспоминал фильмы, которые видел по телевизору. И думал, думал и снова думал. Так в моей голове стали рождаться рассказы, мне захотелось создавать фильмы. Просто смешно…
– Совсем и не смешно. Грустно.
– Да, грустно. Иногда приятно признать это, знаете?
– Знаю…
– Когда мама уходила, ее сердце тоже разрывалось на части. Я хочу стереть это воспоминание.
– Ты хочешь стереть чужое воспоминание?
– От своих тоже хочу избавиться. Раньше я не понимал, но, повзрослев, осознал, что мама пыталась любой ценой защитить меня. Тогда ей было меньше лет, чем мне сейчас. Всего двадцать девять.
– Какое интересное решение, похвально…
Чэха привык скрывать печаль за улыбкой, но дрожащие уголки губ выдавали его.
Чиын взяла из его рук футболку и великодушно предложила:
– Акция в честь открытия: один плюс один. Сегодня я избавлю от пятна твою душу, а в следующий раз приводи маму.
– Правда? Можно ее привести?
– Да, в любое время. Итак, пора начинать. Сейчас из твоей жизни навсегда исчезнет одно пятно и все воспоминания, которые с ним связаны. Уверен, что не будешь жалеть?
– Не буду. А дальше если и буду, то я справлюсь, – решительно ответил Чэха.
Он избавился бы от всех воспоминаний, будь это возможно. Забыл бы и тот день, когда занялся кино, и даже тот, когда получил приз на фестивале. Все, что так или иначе в его жизни связано с кино. Вместе с ним уйдет вся боль, которую испытывал тот маленький мальчик. А вместе с его болью исчезнет и боль мамы.
Мать и сын, пережившие тот день, когда ушел отец, каждую ночь, ложась спать, держались за руки и выживали лишь благодаря теплу, исходящему друг от друга. Чэха каждый раз молился, чтобы утро не наступило, ведь с его наступлением мама грустила оттого, что ей снова, уходя на работу, придется запереть дверь.
Чиын подошла к стиральной машине и развела руки в стороны. Следуя ее изящным, будто балетным, движениям, стиральная машина открылась и поглотила футболку Чэха.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь.
Чиын сосчитала повороты барабана. На ее глаза навернулись слезы. Прощай, одиночество. Прощай, маленький Чэха. Прощай то время, когда он любил кино.
– Ты знаешь, что в жизни самое главное? – спросила Чиын, смотря на то, как крутится барабан.
Чэха лишь в недоумении уставился на нее. Словно и не ожидая ответа, Чиын продолжила:
– Дышать. Вот что самое главное. Ведь когда мы дышим, мы живем, правильно?
– Неожиданно. Дышать, значит…
– Да. Как можно прожить без дыхания? Это самое важное. Мы дышим, едим, работаем, расстраиваемся, радуемся, ссоримся, ненавидим, временами любим, потом снова работаем, ложимся спать, идем куда-то, снова дышим. Чтобы хорошо спать, есть и улыбаться… нужно всего лишь дышать.
– Дышать…
– Да. Когда легко дышится, нам под силу преодолеть любую проблему. А наша жизнь – череда проблем, не так ли? Их всего лишь нужно преодолевать. Но побег – это не преодоление. Нужно все время смотреть проблемам прямо в глаза и решать их. Вот настоящее преодоление.
– Это ведь тяжело!
– Конечно. Безусловно! Любая трудность превращается в пятно, как годичные кольца у дерева, которые показывают, в каком климате оно произрастало. Нужно не бояться. Не переживать о том, что еще не случилось. Понапрасну не тревожиться за будущее. Кто знает, что нас ждет завтра. Важно жить именно сегодня. И так день за днем.
– Откуда вам все это известно? Вы хоть и выглядите чуть старше меня, но в вас столько мудрости, будто вы прожили тысячу лет!
Чиын усмехнулась. А он смышленый – она прожила не одну тысячу лет.
В этот момент стиральная машина громким хлопком оповестила об окончании программы и открылась. Прямо из барабана появилась дорожка, залитая светом и усыпанная красными лепестками, которые они уже видели ранее. Чэха не верил своим глазам. На цветах лежала футболка. Самое въевшееся пятно пропало, а другие отошли частично. Лепестки закружились вокруг его ладоней, словно подгоняя.
– Возьми ее и повесь на бельевую веревку на крыше. Взойдет солнце и согреет душу, уничтожив пятна.
Чэха взял футболку и ошеломленно замер на месте. К своему удивлению, он не чувствовал грусти. Впервые. Неужели эта стиральная машинка и правда смогла избавить его душу от пятна? Чэха, который каждый день прятал печаль за улыбкой, поднялся на крышу с недоумением на лице.
– Как странно… Эта необычная женщина и ее прачечная, – пробормотал он, спускаясь обратно, а затем обратился к Чиын: – А почему именно здесь, в Мэриголде, вы открыли прачечную?
Услышав его вопрос, хозяйка обернулась и ответила:
– Здесь красиво. На закате…
– Но ведь на свете полно других мест, где красивые закаты.
– Согласна. А еще в местной закусочной вкусный кимпап.
– Да вы шутите?! Вы, наверное, никогда не пробовали вкусный. Я вам обязательно покажу хорошие закусочные. Я много таких знаю. Слышали про местный корейский канал «Мишленовский стритфуд»? – принялся рассказывать Чэха.
– Как-нибудь сходим, – ответила Чиын и, оставив его, спустилась по лестнице.
Тем вечером закат тоже был особенно красив. В ее первый день в Мэриголде.
– Я хочу постирать запятнанную любовью душу, – сказала Юнхи, захлопнув книгу, за которой она коротала время в ожидании Чиын.
Юнхи работала в магазине косметики на первом этаже универмага и хорошо научилась угадывать характер человека по чертам его лица. Так она развлекала себя, сидя целыми днями в тесном помещении в ожидании клиентов.
Когда одолеваемый сомнениями Чэха поднялся на второй этаж прачечной, в комнате снова стало спокойно. Юнхи считала, что пространство создают не вещи, а энергетика людей, и это жилище производило впечатление, будто его хозяйка – целостный человек. По крайней мере, она не походила на того, кто будет лгать. Хотя поначалу волей-неволей прокрадывалась мысль, а не попали ли они с Чэха в сети какой-то мошенницы? Но, осмотревшись, Юнхи не обнаружила никаких товаров, которыми их могли бы сюда заманить. Может, здесь и правда очищают душу. Да пусть даже это будет ложь, но сейчас ей хотелось этому верить.
– Разве любовь оставляет пятна в душе? – спросила Чиын, поглаживая гостью по плечу.
Юнхи тянулась к ней, словно запуганная бездомная кошка, которую вдруг решили покормить.
– По правде говоря, я знала про всех женщин Хичжэ, но верила, что стану его последней любовью. Они ведь появились не сразу. Три года мы были без ума друг от друга. Переписывались до шести утра. Первая любовь. И у него, и у меня. Хичжэ любил мечтать. Мне нравилось слушать, как он с блеском в глазах рассказывал о своих идеях. Я всегда делала то, что должна была и могла. Не потому, что мне этого отчаянно хотелось. Хичжэ решил писать песни, поэтому я подарила ему ноутбук – взяла в рассрочку на год. Потом ему захотелось самому их исполнять, и я купила ему гитару. Но оказалось, нужны клавишные инструменты. Пришлось приобрести и синтезатор. Потом понадобился микрофон, чтобы записывать песни.
Юнхи рассказывала тихо, уставившись в пустоту. Когда она стала обеспечивать Хичжэ, они, естественно, съехались. Конечно, за это время произошло и много хорошего: они вместе ходили по магазинам, готовили еду, наслаждались дневным сном и непринужденной прогулкой в парке, смеялись до коликов.
Наблюдая за погруженной в воспоминания Юнхи, Чиын крепче сжала платок в руке. Что же такое любовь? Почему она заставляет нас всецело довериться другому человеку?
– Вы, наверное, думаете, что я совсем глупая. Но в тот момент я дышала им. Покончив с написанием текстов, он решил заняться вокалом. Потом актерским мастерством… Без конца посещал всевозможные курсы. Чтобы оплачивать их, мне пришлось устроиться еще на одну работу. Обслуживая посетителей кафе, я радовалась, что могу поддержать его начинания. Ведь если мне под силу зарабатывать, то почему бы и нет. Тем более на себя деньги мне тратить не хотелось. Его счастье становилось и моим. Хичжэ был моей мечтой. Может, именно в нем я стремилась обрести собственную надежду, которой у меня никогда не было.
Когда Хичжэ стал учиться на вокальных курсах, отношения с Юнхи испортились. Он все время пропадал, объясняя это тем, что телефон на занятиях приходится отключать. Юнхи во все это верила. Занявшись актерским мастерством, он вообще пропадал по несколько дней. Возвращался домой пьяным, отсыпался и, переодевшись, снова уходил. Так прошло три месяца, полгода, год… А случалось, наоборот, сидел дома целый месяц взаперти. Вся их близость сошла на нет. Как душевная, так и физическая.
– Я чувствовала холодность и жесткость его рук, которые касались меня из чувства долга. Конечно, случались моменты нежности и страсти. Но вскоре эти механические объятия стали вызывать во мне грусть, и я стала избегать их. Мы не были влюбленными, и друзьями тоже не были. Однажды вечером он вернулся пьяный и стал просить, чтобы я взяла кредит на свое имя. Говорил, мама заболела, обещал устроиться на работу и потом все вернуть. В тот день мы впервые за долгое время ужинали вместе. Хичжэ пожарил скумбрию и приготовил рагу из соевой пасты. Рис в тот момент казался особенно вкусным, и мы съели все до последнего зернышка, сидя друг напротив друга. В тот день нас, естественно, ждала невероятная ночь. Страстная и яркая. Тогда мне казалось, будто все это взаправду. Ведь тело не может обманывать.
Юнхи чувствовала горечь, но радовалась возвращению Хичжэ. Во всяком случае, так ей тогда казалось. Она верила, что они все забудут, счастливые дни вернутся и они наконец-то станут настоящей семьей. Не хуже, чем другие. Как ей всегда и хотелось.
На следующий день Юнхи отпросилась с работы пораньше, чтобы успеть взять кредит. Когда она открыла дверь, дыхание перехватило. Рядом с обувью Хичжэ аккуратно стояли еще чьи-то туфли. Не ее. Совсем маленькие. Похоже, у этой девушки миниатюрный размер ноги. Услышав доносившиеся из комнаты звуки, она крепко закрыла глаза. Не знала, что делать. То ли кричать, то ли сфотографировать их и обратиться в полицию. Или позвонить Чэха… Спустя несколько секунд Юнхи трясущейся рукой взяла туфли и ушла.