– Что, не наелись еще? – язвительно спросил Борис, и Петр Алексеевич поднял на него мутный взгляд покрасневших глаз. Затем опустил голову, пялясь на сушеную рыбу. Ту самую, что он час назад забрал у Ильи и швырнул на пол.
– Поди сюда, – разлепил он губы, и Борис перестал улыбаться. Он медленно приблизился к хозяину особняка, выжидательно глядя на него.
– Подними, – приказал Петр Алексеевич, и Борис послушно выполнил указание.
Королев сграбастал рыбу из рук мужчины.
– Ты обыскивал парня? – вкрадчиво поинтересовался он.
На лице Бориса отразилось изумление.
– Нет. Его из Деминска забирал Иван.
– Ага. А ты, значит, у причала в Радужном отсиживался, в машине суходрочкой занимался, – процедил Королев. – Нашел шестерку?
– Петр Алексеевич…
– Закрой хлебало, – оборвал его Петр Алексеевич. – Иван работает на меня, и я с него спрос держать буду. Ты впустил в мой дом этого щенка и даже не посмотрел, что у него в карманах!
– Он и так напуган. К тому же… Это всего лишь рыба, Петр Алексеевич, – осторожно заметил Борис.
Королев нехорошо улыбнулся.
– Рыба, говоришь? – задумчиво повторил он, словно обкатывая это слово на языке. – Ну-ну.
Борис успел заметить лишь легкую вибрацию воздуха и размытое движение, а спустя секунду его правую щеку хлестнула рваная боль. Он закричал, схватившись за рану, затем попятился назад, с ошалелым видом уставившись на окровавленную ладонь.
– Вот так, – удовлетворенно закивал Королев, сжимая в руках, словно нож, высохшую воблу. – Ты даже не представляешь, что может сделать закостеневший и спрессованный от времени и соли рыбий хвост.
– Ты спятил, старый маразматик! – сплюнул Борис, хватая со стола салфетки.
Петр Алексеевич лишь усмехнулся.
– Знаешь, когда я был пацаном, то тоже как-то сунул в шорты воблу, хвостом вверх. А потом зачем-то полез в карман, и этой е. ный хвост попал мне точно под ноготь большого пальца. Я тебе скажу, боль была несусветная. Все равно что иголку со всей дури загнать.
Он шагнул к Борису, и тот от неожиданности едва не упал, наткнувшись на кресло. Салфетка, плотно прижатая к рваной щеке, быстро размокла от крови.
– А теперь представь, что этим хвостом можно попасть в глаз, – прошипел Королев. – Или в глотку. Это почти как оружие, парень. Зэки в камерах делали стилеты из хлебного мякиша, добавляя туда соль. Получался одноразовый кинжал.
Прерывисто дыша, Борис смотрел на застывшего над ним толстяка с костлявой рыбиной в руке. Хвост от удара сломался.
В следующее мгновение Петр Алексеевич шумно выдохнул, моргнул, после чего положил воблу на пустую тарелку.
– Иди к Лиде, она заклеит дырку, – бросил он, потянувшись за салфеткой. – Потом возвращайся. Мне нужно серьезно поговорить с тобой насчет нашего гостя.
Борис пробубнил что-то невнятное. Он уже двинулся было к двери, как могучая рука Королева тяжело легла ему на плечо:
– И еще, Боря. Оставь в покое моего сына. У него сейчас непростой период. Слава богу, он немного отвлекся. Еще раз увижу, что ты подбиваешь к нему клинья, вырву яйца вместе с х..м. Прикажу Лиде пожарить их с грибами, и ты их съешь на моих глазах, с песней «Взвейтесь кострами» и счастливой улыбкой на устах. Врубаешься?
Борис кивнул, но сощуренные глаза сверкнули испепеляющей ненавистью.
Когда он вышел из гостиной, Королев вытер вспотевший лоб:
– Чертов педрила.
Илья долго не мог уснуть, ворочаясь в кровати и прислушиваясь к малейшему шороху. Пожалуй, за последние месяцы он впервые ночевал в цивилизованных условиях, но особой радости по этому поводу не испытывал.
«Папа про тебя говорил…»
«Мне тоже раньше бабушки нравились».
Приторно-сладкий, растягивающийся, как мутный кисель, голос сумасшедшего сына Королева все еще звучал в голове отдаленным эхом.
Раньше… а теперь что?
«Его тоже купают…»
Илья вспомнил худощаво-нескладного подростка, которого к срубу за руку вел телохранитель в бомбере, и раненое плечо встрепенулось свежей вспышкой боли.
«Все верно. Бедолагу специально привезли для этого психа», – подумал Илья, и на него накатила тошнота. Он повернулся на другой бок, плотнее завернувшись в мягкое одеяло.
Наконец усталость взяла свое, и сон, будто исполинский кондор, обнял его своими шершаво-тяжелыми душными крыльями.
Ему снился сон. Странный и даже жуткий.
Время, словно старую видеокассету, отмотали назад, и Илья вновь оказывается в роскошной гостиной Королева. Вот только сам хозяин коттеджа и Борис спят прямо за столом. Из раззявленных ртов веет мертвечиной, над их застывшими, словно восковые фигуры, телами беспокойно гундосят крупные мухи.
«Они мертвые!» – стучит в висках, и Илья осторожно трогает Петра Алексеевича за руку. Его кожа холодная, словно лед, но он все равно хрипло дышит, и его обвислая грудь вздымается в такт дыханию.
Скрипит дверь, Илья с тревогой поворачивает голову.
Лида.
Торжественно держа в руках поблескивающий серебром поднос с высокой крышкой, она бесшумно проходит к столу, мило улыбаясь.
«Главное блюдо», – беззвучно шепчут ее красивые вишневые губы.
– Я не хочу есть, – бормочет Илья. По какой-то неизъяснимой причине он совершенно не желает знать, что находится под крышкой.
Лида ставит поднос на стол, и он со страхом замечает, как вибрирует и дрожит крышка. Словно внутри… внутри что-то (или кто-то) есть.
Что-то живое.
«Унеси это», – хочет сказать Илья, но девушка, загадочно улыбаясь, уже снимает крышку.
К глотке мужчины подскакивает теплый ком.
На подносе лежит темно-синий шар.
Чертов шар из папье-маше, неуклюжий и покрытый вмятинами, словно дети им уже успели поиграть в футбол.
И этот шар пульсировал, сжимаясь и раздуваясь, напоминая гротескно-уродливое сердце. Внутри что-то шуршало и попискивало.
– Там крыса? – дрогнувшим голосом спросил Илья, отодвигаясь от страшного «блюда».
– Приятного аппетита, – хрипло говорит Лида, и он, цепенея, медленно поднимает глаза.
Никакой Лиды нет и в помине, перед ним та самая сгорбленная трясущаяся старуха в замызганном тряпье.
Нацелив на Илью кривой палец с обломанным ногтем, она гневно выдыхает:
– Ты обманул меня.
Илья отчаянно мотает головой. Преисполненный суеверным ужасом, он видит, как стремительно меняется окружающий мир – громадный стол, накрытый белоснежной скатерью, превращается в грязное, залитое липкой дрянью расшатанное убожество. Вместо бесчисленных мисок-тарелок-ваз, доверху наполненных изысканными закусками, – черствые, как подошвы кирзачей, лепешки и скрюченные рыбины, высушенные до окаменелости. Быстро темнеет – источником света теперь становится несколько свечей. Здоровенной люстры из хрусталя нет, как нет и дивана – Илья сидит на драном матрасе, провонявшем мочой, а с облупившегося потолка в серых разводах торчит кусок провода, замотанный изолентой. Только сейчас он замечает, что на нем арестантская роба, а из пробитого плеча все еще сочится горячая кровь.
Он снова у старухи. В той самой халупе с дырявым целлофаном вместо окон.
Королева и Бориса тоже нет – то, что он принимал за мужчин, оказывается всего-навсего блеклыми тенями, которые быстро растворились на обшарпанной стене.
– Я не виноват, – испуганно блеет он.
Старуха кудахчет безумным смехом, а шар неожиданно выкатывается с подноса и, огибая лепешки с воблой, неторопливо катится по столу.
– Лови мой колобок, – хрипит Наталья, и внутри шара что-то влажно чавкает. Из мельчайших микротрещин сочится дымящаяся кровь. Подкатившись к краю стола, шар, словно мокрая губка, тяжело шлепается Илье прямо на колени.
– У тебя еще есть время, – шепчет старуха. – До рассвета. И помни о тумане.
Илья пытается сбросить кровоточащий шар, но он словно прилип к ногам. Писк внутри становится громче и громче, раскаленными спицами пронзая барабанные перепонки, и он, зажмурившись, заходится в нечеловеческом вопле…
Он сел в смятой постели, выпучив глаза и судорожно хватая воздух ртом.
– Кошмар приснился?
Илья замер, вглядываясь в темноту. Сердце колотилось с такой силой, что казалось, вот-вот – и оно раздробит ребра, прорвав плоть, и, продолжая ритмично сокращаться, повиснет на липких артериях.
– Кто это? – спросил он наконец.
Тьма пришла в движение, приняв очертания человека, и Илья с облегчением распознал в ночном госте Бориса.
Тот бесцеремонно уселся на единственный стул в комнате, изучающе глядя на беглого зэка.
– И хотя Петр Алексеевич давно лег спать, я не советую включать свет, – сказал он, видя, как Труднов потянулся к лампе. – Лучше не привлекать к себе внимания. На участке может появиться охрана.
– Что тебе надо? – хмуро спросил Илья, спустив босые ноги с кровати.
– Есть разговор. Думаю, я на многое открою тебе глаза, – спокойно проговорил Борис.
Илья прищурился. Лунный свет, пробившийся сквозь мглистые тучи, высветил непроницаемое лицо его собеседника.
– Что у тебя на щеке? – спросил Труднов, заметив белеющий пластырь под скулой Бориса.
Скривившись, тот сделал в воздухе витиеватый жест рукой:
– Это неважно.
– А что важно?
– Я бы все-таки хотел узнать от тебя правду.
Илья шумно вздохнул, не скрывая раздражения:
– По поводу?
– Как все-таки умер Цапон?
– Я все сказал тогда, за столом.
Борис принялся неспеша разминать пальцы, похрустывая суставами.
– Может, ты сказал правду. А может, и нет… Мне сложно поверить, что у тебя напрочь отшибло память. Хоть что-нибудь ты должен помнить.
Илья пожал плечами и зевнул:
– Ты из-за этого сюда приперся?
– Тебе очень повезло, что Цапона грохнули раньше, чем он пристрелил тебя. Он шел не спасать тебя, а убивать.
Илье показалось, что он ослышался.
– То есть?
– Я не шучу. Королев заказал тебя. Но все сорвалось, и тебе удалось сбежать. Именно поэтому Иван (тот, что прибыл на катере в Деминск) сначала вообще хотел тебя завалить. Прямо там, на берегу. Никто не ожидал, что ты выживешь. Хорошо, что он решил позвонить Королеву, и тот поменял планы, решив, что ты пригодишься живым. В результате чего тебя привезли сюда. Ты сейчас дышишь только потому, что так решил Королев.