Ты их не выкидывала… Но я был тебе неинтересен. И я стеснялся к тебе подойти… Думаю, ты догадывалась, чьи это проделки…
Его пальцы судорожно сжались, слегка измяв шар, и он испуганно уставился – не порвал ли?
– И когда мои родители сказали, что мы переезжаем в Приморск, я думал, что умру, – горько произнес он. – Я пришел к тебе… Выпросил у мамы денег… Купил настоящие розы… Длинные, алые, как кровь…
Илья остановился, прерывисто дыша. Немного передохнув, он продолжил восхождение. С каждым шагом силы покидали его, и он с ужасом думал, что костлявая с косой буквально дышит ему в затылок. Но умирать, во всяком случае, этой ночью, в его планы не входило. Донести шар до самого верха. Он должен в своей жизни сделать хоть одно хорошее дело.
Ведь добрая старая баба Наташа верит в него.
«Осталось совсем немного… я скоро буду наверху».
– Я признался тебе в чувствах, – снова забормотал Труднов. – Сказал, что, вероятно, мы больше не увидимся. Протянул тебе розы. Ты улыбнулась и покраснела. Поцеловала меня в щеку. Забрала цветы и исчезла. А я на всю жизнь запомнил вкус твоих губ.
Илья оказался в крошечном помещении, под ногами лежала рамка, окруженная запылившимися осколками стекол.
– Таблица освещенности, – машинально произнес он, прочитав заголовок документа. Рядом сиротливо валялись громоздкие часы, заключенные в замысловатую конструкцию, и Илья зачем-то подумал, что они наверняка должны нивелировать влияние гравитации земли. Естественно, часы не работали. Проникающий сквозь узкое оконце лунный свет позволял разглядеть выцветший плакат по технике безопасности, пришпиленный к облезлой стене.
– Я уехал, – хрипло продолжил Илья, поднимаясь выше. – И больше мы не виделись. Я никогда больше о тебе не слышал. И только этой ночью я снова тебя вспомнил.
Вскоре он оказался в маячном помещении. Колпака с 360-градусным остеклением над крошечной комнатой уже давно не было. Сейчас здесь уныло завывал сумрачный ветер, ледяными иглами впиваясь в покрытую пупырышками кожу мужчины.
Сощурившись, Илья посмотрел на море. Бугристо-серые тучи исчезли, словно растворившись в предрассветном воздухе. В небе осталось единственное облачко фиалкового оттенка, и оно медленно плыло к берегу, подгоняемое ветром.
– Я любил тебя, – медленно проговорил Илья. – И всегда думал о тебе.
Он переступил ногами и снова с заторможенным видом посмотрел на шар.
– Ты умерла, Аяна? И там… внутри, твой прах? Зачем я должен был принести эту штуковину?
Облако быстро разрасталось, насыщаясь густым окрасом. И оно неспешно двигалось к маяку.
«Я должен посмотреть, что там».
Эта мысль возникла ниоткуда, ее словно принес бесприютно-соленый ветер. Так же, как старательно гонит сейчас сюда густое, как сироп, странное облако.
Пальцы ласково погладили измятый шар, покрытый микротрещинами.
«Это просто старческая причуда. Наталья сама так сказала».
Илья скосил взор на берег. На прибрежных камнях кишмя кишело от диких псов. Обезумев от запаха крови, звери в неистовстве продолжали пожирать тело Бориса.
Где-то вдали послышалось странное движение, сумрак пронзили огни фар.
Затаив дыхание, Илья поднес шар к уху. Прислушался и вздрогнул, услышав тихий шорох.
«Я его не тряс… не тряс… что там может шуршать?!»
Лунного света хватило, чтобы заметить три странные прорези на поверхности шара. Что это?
«Вентиляция?»
Ему стало не по себе. Илья осторожно нажал ногтем, прорвав плотную бумагу шара. Шорох возобновился, вслед за ним – тонкий писк.
Труднову показалось, что разум покидает его, отделившись от черепной коробки, словно воздушный шар, который торопливо направляется в сторону облака.
Между тем облако стало еще ближе.
«Еще минута, и оно накроет маяк, – отстраненно подумал Илья. – Не о нем ли говорила старуха?»
Он увеличил надрыв и мягко снял верхнюю часть поделки из папье-маше.
И остолбенело разинул рот, неверяще выпучив глаза.
Он едва слышал, как на берег выехал полицейский «УАЗ».
Он не видел, как неохотно разбрелись псы от полуобглоданного трупа Бориса, когда из автомобиля вышло четверо вооруженных бойцов спецназа ФСИН, выстрелами отгоняя собак-людоедов.
И он не видел, как странное фиолетовое облако туманно-ворсистой дланью коснулось верхней части корпуса маяка.
Весь мир мужчины, находящегося на грани потери сознания от зверской усталости и многочисленных ран, молниеносно сузился до размера бумажной полусферы, с легкостью помещающейся на ладони. Точнее, сузился до того, что было внутри.
На его слегка подрагивающей руке, в рваной половинке бумажного шара, сидело крохотное небесное создание, и, глядя на него, Илья неосознанно подумал о Дюймовочке. Длинные золотистые волосы, прямо как с фотографии на стенке халупы скрюченной старухи… Девочка размером с мизинец в опрятном платьице сидела на скомканной вате внутри картонного полушария. Она испуганно глядела на застывшего в изумлении Илью.
– Аяна… У меня глюки? – хрипло выдавил он. – Ты… живая? Аяна?
Он моргнул, пораженно уставившись на миниатюрную девочку. Казалось, не было тридцати с лишним лет, он вернулся назад, когда Деминск был живым городом. Аяну словно уменьшили и заморозили, введя в глубокую спячку, из-за чего все жизненные процессы девочки на этот период приостановились. А потом вновь вернули к жизни, будто бы повернув некий секретный тумблер.
– Ты все такая же прекрасная… Не изменилась.
Губы Ильи тронула невольная улыбка.
«Я сплю. Мне все снится. Я все еще у этого жирного борова Королева в его маленьком домике… Сейчас войдет Борис и начнет мне втирать, что я на самом деле белый и пушистый… а потом я пойду убивать… резать всех подряд…»
– Господи… Я вспомнил… То, что ты мне сказала на прощание… – тепло улыбнулся Илья. Он боялся лишний раз вздохнуть, чтобы не навредить крошечной девочке. – Помнишь? Мне хотелось плакать, когда мы прощались. И ты произнесла:
«Не плачь, потому что это закончилось. Улыбнись, потому что это было».
Он был готов закричать от счастья, видя, что девочка улыбнулась.
Раздался выстрел – один из спецназовцев застрелил пса, который не пожелал оставлять до костей объеденное тело Бориса. Двое бойцов включили фонари, и пронзительно-желтые лучи нервно заелозили по выщербленным стенам старого маяка, одновременно остановившись на одинокой фигурке Ильи.
– Эй, там, наверху! – мощно пробасил старший группы. – Быстро вниз с поднятыми руками!
Илья перевел туманный взор на людей, которые, пригнувшись, бежали к маяку.
– Зачем я должен был тебя принести сюда, чудо мое чудное? – мягко произнес он, вновь повернув голову к миниатюрному существу. – Твоя мама попросила меня…
Внезапно вспомнив о чем-то, он сунул руку в карман, выудив перстень.
– Я не возьму его. Все равно он мне не пригодится. Тем более меня скоро убьют.
Туман накрыл мужчину в тот момент, когда он бережно положил перстень на пол.
– Я люблю тебя, Аяна, – шепнул Илья, не отрывая взора от девочки. – И любил всю жизнь. И я улыбаюсь, потому что это было…
На его глазах выступили слезы.
Спецназовцы уже спешили наверх, их грубые ботинки гулко грохотали по ступенькам винтовой лестницы.
Перед глазами неожиданно потемнело, запахло озоном и свежескошенной травой. Пол под ногами куда-то стремительно провалился, и он истошно закричал, боясь уронить Аяну.
Через мгновение все вокруг стало огромным, потом его окутала плотная тьма.
Спустя минуту облаченные в черную униформу бойцы спецназа были наверху. Они были потрясены, увидев там странную девочку-подростка. Она забилась в угол комнаты, закрыв лицо руками и жалобно всхлипывая. Ни на какие вопросы она не отвечала.
Больше никого внутри не было.
Драгоценный перстень так и остался лежать на грязном полу маячной комнаты.
Облако степенно двинулось дальше, огибая дремлющий полуостров.
Когда растерянные бойцы вывели плачущую девочку наружу, дождь затих.
Когда берег опустел и останки Бориса увезли, завернув в черный мешок, на вершину маяка неслышно приземлилась чайка. Торопливо переступая своими перепончатыми лапами, птица визгливо крикнула и, внезапно клюнув что-то на полу, резко взвилась в светлеющее небо.
Странное дело, но еще никогда в жизни ей не доводилось пробовать такую вкусную пищу.
Расправив крылья, чайка величаво парила над успокоившимся морем.
Михаил Киоса. Мгновения
Кирилл подошел к переходу и остановился, дожидаясь, когда в нижнем кругу начнет бодро шагать зеленый человечек, а в верхнем – пойдет обратный отсчет секунд, отведенных пешеходам. Отсчет шел и сейчас, только цифры, сменявшие друг друга, горели красным.
Тело, размятое прогулкой, благодарило приятным теплом. Невысокий, крепко сбитый Кирилл любил погонять себя пешком и в последние две-три недели старался делать это регулярно, чтобы согнать лишний вес, набранный за осень и зиму. Прогресс пока что был незаметен, но он не огорчался: стрижка только начата.
Пятнадцать секунд.
Сущая ерунда по московским меркам. Ему тут же вспомнился светофор возле дома: там в ожидании зеленого сигнала можно было прождать две минуты.
Десять секунд.
Музыка в наушниках смолкла, и Кирилл полез в карман джинсов за плеером. Только что прослушанный им альбом в целом был неплох, но на место в золотой коллекции, которую он составлял на протяжении нескольких последних лет, не тянул. Крепкий середнячок, не более. Интересно, каким окажется следующий?
Пять секунд.
Со своего места Кириллу было видно, как зеленый круг на светофоре для автомобилистов замигал и погас, над ним загорелся желтый сигнал, который тут же уступил место красному.
Три секунды.
Мужчина рядом с Кириллом шагнул на дорогу и пошел на другую сторону. Вслед за ним с места сорвались еще несколько человек. Кирилл усмехнулся: и что, много сэкономили, торопыги? Что вы будете делать с этой кучей времени – целыми тремя секундами? А если какой-нибудь козел решил бы все-таки проскочить? Как раз бы успели на тот свет или за инвалидностью.