А затем парнишка по имени Павел снова поступил самым простым и доступным для себя способом решения проблем. Отскочив еще на пару шагов, он взял короткий разбег и со всей силы пнул банкомат в гладкий зеленый борт.
– Давай, блядина, вырубайся! – взвизгнул «спаситель», снова саданув по борту подошвой кроссовка.
Машину качнуло, неохотно сдвинуло с места, подвернуло. Руку Вяхиревой изломило так, что она опять закричала в полный голос. Но не успела Иришка обрушиться на малолетнего идиота, вздумавшего избить банкомат, пока ее рука находилась в железном прикусе, как…
Шкаф «Сберегательного Накопительного Русского банка» зарычал.
Не издал звук, похожий на рычание. Не заскрежетал и не загудел. Он зарычал так, как это делает раздраженный июльской жарой тигр в зоопарке. Как массивный бойцовский пес, загнанный в угол подворотни. Как нечто живое, плотоядное и не менее опасное, чем двое уголовников на пустынной парковке.
Паха застыл в нелепой позе и от удивления икнул – громко и пронзительно. Ира, сотрясаемая болью, оледенела. Ее руку теперь простреливало до самого плеча, но физические муки уже не казались самыми важными. Вяхиревой стало страшно, нестерпимо страшно. Настолько, что она была готова отрубить себе кисть, лишь бы оказаться как можно дальше от этого проклятого подвала…
– Это чо ща было?! – ошалело спросил Паха, глядя на банкомат так, словно тот был заминирован.
– Пашенька… родной… – пролепетала Ира, из последних сил удерживаясь, чтобы не оплыть на пол безвольной тушей. – Только не убегай… разбить… разбить его нужно.
– Разбить? – сонно повторил парнишка, а затем его светлые брови поползли на лоб. – На *** такие идеи. Вы хоть представляете, какой за это срочина светит?
– Да в жопу твой срок, – хрипло простонала Вяхирева, изворачиваясь так, чтобы взглянуть парню в глаза. – Все оплачу… свидетелем буду… только разомкни, Бога ради, эту блядскую щель!
Глаза застилали слезы, а в ушах ревело, как при пробоине в трюме корабля. Красный зрачок видеокамеры банкомата, казалось, смотрел на пленницу с показным сочувствием. В голове бились сотни мыслей, не находивших ответа: где охрана, почему в банк не поступил сигнал тревоги, как автомат может работать без подключения к электросети?
И что за рычание, ради всего святого, они только что слышали?!
Теперь Вяхирева почти висела на фасаде железного шкафа. Рука ее, потерявшая чувствительность до самого локтя, изогнулась под очень странным и опасным углом, позволив девушке опуститься на колено.
Кисть и запястье словно стерли волшебным ластиком, предварительно вколов слоновью дозу лидокаина. Упершись в раззявленные шторки, набухшая кровью манжета пальто начала морщиться складками – след от часиков на коже уже скрылся в голодной щели банкомата.
– Он меня всасывает… – всхлипнув, добавила Иришка и неожиданно улыбнулась Павлу. – Представляешь?
И поразилась: куда только делось острейшее желание вопить и сражаться, куда делись мгновенно пересохшие слезы? Паха шумно сглотнул и хрустнул тонкими разрисованными пальцами. Осмотрелся, на миг заставив Иру подумать, что решил сбежать.
Но тот почти сразу рванулся в отгороженную зону, где хранились дворницкие инструменты. Сорвал предупредительную ленту, схватил и тут же отбросил лопату. Выдернул из стойки железный ломик-ледокол. Потряс им, словно острогой, и ринулся обратно к банкомату.
Бежал Паха дурно. Прицельно, решительно, будто хотел с разбегу таранить, но в раскоряку, разболтанно. Только и успел крикнуть:
– Отвернись!
А затем подскочил к «бабломёту» и, не дожидаясь, пока охнувшая Ирка спрячет лицо за воротником, с размаху шибанул по зеленой боковине, будто в лапту играл.
Иришка ждала лязга. Колокольного грохота и звона битого стекла. Но вместо этого по подвальному холлу прокатился странный глухой звук, будто ударили по чему-то костяному, словно черепаший панцирь. Или скорлупа, очень прочная и вовсе не полая.
Паха выматерился, фыркнул, размахнулся и ударил еще раз, теперь оставив на углу агрегата внушительную вмятину. Банкомат снова ответил костяным эхом. А затем запоздало завибрировал от основания до видеокамеры, заставив раздробленные кости Вяхиревой отплясывать в унисон. Девушка снова закричала.
Продолжая брызгать слюной, парнишка перехватил лом, будто метательное копье. Подскочил сбоку, зарычал и обеими руками вогнал лом в жестяной борт. Сбоку, на уровне того места, где прятался втягивающий механизм; даже не подумав, что в случае успеха может запросто пригвоздить и израненную кисть Вяхиревой…
Та еще раз вскрикнула, ожидая скрежета пронзенного листового железа. Но железный прут с топориком на конце вдруг с липким хлопком утонул в массивном теле банкомата, словно то было слеплено из пластилина или гигантского куска сливочного масла.
Паха, по инерции провалившийся вперед, едва не разбил нос о зеленый угол. Устоял на ногах, отстранился, все еще держась за свое грозное оружие, и в полнейшем непонимании уставился на утопленный в автомате лом.
А тот вдруг дернулся вверх.
Железное копье повело в сторону, неспешно потянуло к задней стенке, и через секунду оно прочертило стенку банкомата с такой же легкостью, как соломинка прочерчивает песок. Без скрежета, дыр или рваных краев. За ломиком-ледорубом, будто след за кораблем, оставался короткий хвост легкой ряби, тут же растворявшийся и через долю мгновения обретающий привычный вид окрашенной стальной пластины.
Глаза Павла выкатились из орбит. Рот открылся, готовый исторгать самые чудовищные звуки, какие Иришка только слышала от мужчин. Но вместо этого на волю выбрался лишь леденящий в своей беспомощности всхлип.
Парнишка отпустил инструмент, заживший собственной жизнью. Отступил на несколько шагов и побледнел так, что на лице не осталось ни кровинки.
– Он живой… – разобрала Вяхирева, оцепенело наблюдавшая за действиями спасителя.
– Живой, – повторил Паша и неловко грохнулся на костлявую задницу.
– Живой… – пробормотал он, спиной вперед отползая к травелатору.
Ира хотела закричать, но охрипшее горло не позволило. Она все еще не верила увиденному, пусть и искоса, сбоку. Она начисто отрицала факт, что у юного грабителя тоже могли начаться галлюцинации. Но она видела – и наблюдала в ту же самую секунду, – как затянутый до середины лом покачивается в борту банкомата, как зубочистка плавает по губам сомневающегося человека.
– Не убегай… – едва слышно шептала Иришка, пытаясь подняться на ноги и подламывая каблуки. – Только не убегай, умоляю…
Сейчас она отдала бы любые карты, деньги и драгоценности – да что угодно на свете! – лишь бы Паха, сопливый грабитель Паха не оставлял ее здесь один на один с этой чудовищной мразью, принявшей облик электронного финансового помощника и заманившей ее в ловушку, чтобы…
Чтобы что?
«Чтобы съесть», – услужливо подсказало перетруженное сознание, едва не свернувшись до размеров булавочной головки.
Словно прочитав ее мысли, Паха вскочил. Может быть, чтобы вновь броситься на выручку попавшей в беду даме. Может быть, чтобы дать деру и никогда не вспоминать проклятый ТЦ, парковку и банкомат, лишь кажущийся таковым. Ира этого никогда не узнала…
Нечто, затянувшее ее руку, издало короткий звук «тьфум».
Ломик выстрелил из борта «бабломёта», словно стрела. Длинная рукоять ледокола угодила парнишке прямо в солнечное сплетение, с легкостью пробив куртку, кости и плоть. Сила удара была такой, что Павла прошило навылет, а окровавленный лом вылетел из спины и с грохотом вонзился в гипсокартонную стену за траволатором. Почти располовиненный массивной насадкой для колки льда, Паха рухнул на алый от крови бетон, едва не распадаясь на две сырые блестящие части.
Ира поперхнулась. Протяжно замычала, сильно прикусив язык. И завопила, надрывая перетруженные связки и пойманной птицей забившись в смертоносном железном силке.
Она не стала жертвой сбоя системы. И рука ее застряла не в бездушном механизме, по стечению обстоятельств зажевавшем многострадальные пальцы Иришки Вяхиревой. Она оказалась добычей хищника, и сейчас тот неспешно пожирал ее, не забывая обезболивать рану…
Девушка рванулась вновь. Наплевав на боль, на хрустящие суставы, на брызжущую из-под манжеты кровь, на искусанные губы и вырванные ногти. Она лупила банкомат по фасаду и борту, пинала сапогами, но все больше убеждалась, что единственное спасение – оторвать себе руку.
Придя в сознание через минуту, Иришка обнаружила, что вместе с рукавом пальто в щели «отделения для выдачи купюр» скрылась треть ее предплечья…
– Помогите! – снова закричала она.
Заколотилась, задергалась, насколько позволяла зажатая рука; отчаянно замахала в камеру на потолке, до сих пор отказываясь верить, что та отключена. Закричала вновь, закашлялась, со стоном упала на отбитое колено.
Иришка Вяхирева, еще час назад известная подписчикам, как Ирэн Джи Гумилева, погибала в подвале торгового центра рядом с трупом своего несостоявшегося грабителя от сущности, в которую не верила…
Приподнявшись, девушка сквозь ярко-алую пелену уставилась на живой капкан. С немыслимым, невесть откуда взявшимся хладнокровием рассудила, что еще несколько минут, и ее затянет до локтя, больше не позволив ни нагнуться, ни присесть.
Хрипя и бессвязно ругаясь, Ира дотянулась до сумки, уже измазанной кровью, набежавшей под ноги. Продолжая бормотать и хлюпать вязкой слюной, принялась перебирать вещи.
С мучительным стоном отбросила пилку для ногтей, ножнички и кусачки. Она прекрасно осознавала неотвратимость собственной гибели. Но, в отличие от кинематографических персонажей, все равно не могла заставить себя применить ни один из этих инструментов, чтобы добровольно расстаться с рукой…
Пальцы наткнулись на пузатое, холодное и граненое. Подвывая, Ира поднесла к лицу флакончик дорогой туалетной воды. Победно зарычала, осененная догадкой, стиснула зубы и направила распылитель на хищную щель.
Правильно утопить клапан удалось лишь с третьей попытки. А затем из флакона вырвалось пахучее облако, осевшее на пережеванном сукне рукава, изорванной плоти предплечья и пластике шторок, лишь притворявшихся т