Рост означал жизнь, был синонимом жизни.
Фелсенбург не дал своим созданиям установку защищать достоинство и качество жизни подопечных. Машины подчинились его приказу в том виде, в каком он был сформулирован – а как иначе? Человечество почти уничтожило себя во имя собственной безопасности. Если бы не Бог-Император, мы провели бы вечность в виде мозгов в пробирках, смотря бесконечные сны под бдительным взором картезианских деймонов, неспособные вырваться из уютных объятий Морфея.
– Они воспроизводят мериканские опыты? – спросил я, с трудом выговаривая слова. – Создают нового… нового деймона?
Валка поерзала на месте и вернулась к переключателям.
– Мутации в рецепторах активина и гормонах роста…
Ее губы продолжили беззвучно шевелиться, пока она читала дальше. Трехмерные модели разнообразных белков закружились на мониторе.
– Не уверена, – помотала она головой. – Это не в моей компетенции.
Валка быстро, насколько могла, перелистала прочие записи на терминале. Я знал, что каждая страница, каждое изображение, каждая клеточная модель и каждый отчет о биопсии отпечатывается в ее идеальной памяти. Мы с ней были далеки от точных наук, но данные можно было представить тем, кто в них разбирался.
– В одном уверена. – Валка распрямилась и посмотрела из-под маски на нас со Стасом. – Тут не производят оружие.
– Земной пепел! – выругался один солдат, отскакивая от круглого окна у правой стены.
Двое товарищей поймали его, прежде чем он споткнулся о скамейку посреди комнаты. Латной перчаткой он указал вдаль, в сумрак. Очевидно, он лишился дара речи и никак не мог вновь обрести равновесие.
Мне не хотелось даже гадать, что так напугало опытного и натренированного имперского легионера, но я все равно приблизился к окну. За круглым стеклом лежала маленькая комната с герметичной дверью в дальней стене. Комнату заполнял бледный желтый свет от потолочной светосферы, слишком тусклый, чтобы осветить содержимое комнаты. Но, потрогав пальцами стекло, я понял, что ошибаюсь. Свет не был тусклым. Это стекло было тонированным, настроенным так, чтобы не пропускать свет в темную лабораторию.
– Там что-то есть! – воскликнул солдат. – Оно движется!
В этот момент за стеклом действительно что-то пошевелилось; я различил слабое, расплывчатое движение, как будто кит лениво перевернулся на волнах.
– Найдите, как открыть, – приказал я, сам ощупывая стену вокруг стекла в поисках кнопки или переключателя, снимающего тонировку.
Валка оказалась наблюдательнее всех. Стекло из матового превратилось в прозрачное, и я отшатнулся от жуткого зрелища. На койке, привинченной к полу слева, лежал пациент. Кроме койки, в комнате был только туалет и грязный умывальник. Я вздрогнул, вспомнив о своей камере под Народным дворцом Ведатхарада, но не отвернулся. Не мог отвернуться от раздутого ужаса на кровати.
Перепад света, должно быть, потревожил существо, потому что оно перевернулось на бок, опираясь на кривую конечность, лицом к нам. Я выругался похлеще легионера. Моя челюсть в ужасе отвисла. Существо было – когда-то было – человеком. Глаза оставались человеческими, влажными от боли и одиночества, но голова! Голова была так раздута и вытянута, что напоминала сорокафунтовую бутылочную тыкву. Местами еще торчали клочья волос, а плоть – и кость под ней – вспузырилась и распухла настолько, что несчастный больше не мог поднять ее с кровати. Его губы шевелились, но если звук и был, то мы не слышали. Он поднял одну кривую руку. Из локтя росла вторая, крошечная кисть, пальцы которой напоминали пальцы новорожденного, ярко-красные и пухлые. С них капала какая-то прозрачная жидкость – наверняка вонючая.
– Закройте! – скомандовал я, отворачиваясь, и услышал, как стекло вновь затонировалось.
Мою память баламутили бледные руки, поднимающиеся из темных глубин. Такими – кривыми, распухшими и белесыми – были руки Братства. Деймон с Воргоссоса, пережиток времен мерикани, был созданием из человеческой плоти, истерзанной древними порочными искусствами. Теми же искусствами, что не позволяли мерикани пробудиться от их железных снов.
Братство было артефактом мериканской империи, последним из поганых деймонов, еще сохранившим работоспособность и свободу – если, конечно, император не лукавил и Горизонт в самом деле отключили. Маги МИНОСа были сродни ему – тоже своего рода артефакты. Наследники черного достояния Фелсенбурга.
– Нужно сжечь здесь все дотла, – твердо заявил Стас.
– Сначала работа, – пресек я ход его мыслей. – Мы уже потеряли слишком много времени.
Не успел я сказать это, как дверь напротив круглых окон открылась и вошел худой серокожий мужчина в типичном бело-сером халате МИНОСа. Он замер, увидев нас; его серые глаза-бусинки заметили на полу оглушенную коллегу. Для нас его появление тоже стало неожиданным, и мы застыли как вкопанные. Мужчина выглядел так, будто только что проснулся и умылся. Дверь за его спиной выехала из кармана и закрылась, вновь слившись со стеной.
– Не стреляйте! – воскликнул он, падая на колени. – Не стреляйте!
Эти простые слова заставили солдат вспомнить о простейших действиях. Стрелять они не стали, потому что преступно стрелять в сдающегося, и добропорядочность победила здравый смысл, пусть и на миг. Оказалось, что и миг – это слишком долго. Двое гоплитов прицелились в мужчину, а третий обошел его, чтобы обыскать.
– Я не вооружен! – поспешил сообщить тот.
По одежде и знакомым металлическим глазам я понял, что он маг. Нужно было сразу же его оглушить, но с каждой секундой наша скрытная операция грозила обернуться бойней, и нам нужны были ответы.
Поскрипывая подошвами по резиновому коврику, я обошел лабораторный стол посреди комнаты и посмотрел свысока на пленника.
– Назовите себя, – потребовал я.
– Аббертон. Я простой ученый… ай! – взвизгнул он, когда солдат Стаса принялся хлопать по нему ладонями. – Говорю же, я не вооружен!
Солдат отобрал у ученого стилус и бросил на пол, прежде чем связать руки за спиной.
Сам толком не понимая, что делаю, я подошел к магу еще на два ярда и занес руку. Бронированным кулаком я ударил Аббертона наотмашь, сбив с ног. Лишь солдат не позволил ему упасть.
Я навис над исследователем, не обращая внимания на струйку крови, вытекшую из уголка рта.
– Что вы здесь творите? – спросил я с грозным взглядом. – Что вы делаете с этими людьми?
К моему удивлению, ученый не заскулил и не заплакал. Его глаза повернулись ко мне, и я не увидел в них ни шока, ни боли. Должно быть, какой-то механизм блокировал реакцию периферийных нервов.
– Лишь то, что необходимо, – ответил он.
– Вы пытаетесь воспроизвести мериканские методики продления жизни? – спросила Валка.
– Продления жизни? – переспросил Аббертон, сверкнув глазами. – Ох, имперцы… мелко же вы мыслите.
Я снова его ударил.
Аббертон даже не моргнул, подтвердив мои подозрения о блокировке чувств.
– Вы разрабатываете нейронный субстрат для пересадки искусственного интеллекта? – задала новый вопрос Валка.
Маг вдруг поник и сплюнул кровь мне под ноги. Я заметил желтоватый осколок зуба. Нам пришлось подождать ответа. Глаза мага скользнули к опухоли под стеклом, к тонированным стеклам наблюдательной камеры. Несмотря на его иммунитет к физической боли, я почувствовал во взгляде тень ужаса.
– Вы же не открывали? – произнес он и снова сплюнул.
Красное на черном.
Я покосился на дынеподобную массу в изолированной капсуле.
– Открывали что? – уточнил я.
Мы ничего не открывали, не делали ничего подобного. Не поднимали тревогу, и Валка – сама маг и демониак, хорошо разбирающийся в машинах, – не выказывала беспокойства. Но я чувствовал, что отвечать этому человеку будет ошибкой.
Мое молчание сразу оправдалось сполна.
– Идиоты! – вскочил Аббертон, не обращая внимания на гоплита за спиной. – Теперь нам всем крышка!
Он успел сделать полшага, прежде чем солдат схватил его и опустил на костлявые колени, на всякий случай слегка придушив. Аббертон немного посопротивлялся, но бросил, осознав, что попытки тщетны.
– И почему же? – забросил я новую наживку.
– Вирус! – захлебываясь, ответил Аббертон. – Вирус передается воздушно-капельным путем! Если вы его выпустили…
Меня как ножом в сердце ударило. Вирус. Все-таки здесь производили оружие, только не атомное, не химер и не прочие военные машины. Нет. То, что они здесь создавали, было гораздо страшнее, изящнее и более зловеще.
Чума.
– Это результат вируса? – спросила Валка, ее шок был очевиден даже под шлемом.
– Ретровируса! – ответил Аббертон, снова сверкнув глазами в тусклом желтом свете. – Я его создал! Я и мои коллеги. Для ложи.
– Ложи? – переспросил я.
В ответ маг лишь постучал по табличке с латунными шевронами. МИНОС.
– Рак… в виде вируса? – нарушила Валка напряженную, шаткую тишину.
В ее голосе звучал страх, какого я не слышал никогда прежде.
Глаза ученого, пустые и непроницаемые, как у акулы, снова сверкнули.
– Эл-Тэ-Аш-восемьдесят один создан, чтобы выводить из строя население целых планет. Он атакует гены-привратники, стимулирует гипофиз, способствует делению клеток. Росту костной ткани. Если вы нарушили образец…
– Если так, то почему не поднялась тревога? – спросил я.
Маг удивленно моргнул.
– Как нам попасть в башню связи? – рявкнул я.
– Куда?
Я достал пистолет и прицелился Аббертону между глаз.
– Если убить вас, ваш разум перескочит куда-нибудь еще?
Пусть маг не чувствовал ни боли, ни крови во рту, но все равно вздрогнул в крепких руках гоплита.
– Я… да.
Я наставил пистолет на опухолевую массу в изолированной капсуле, и Аббертон стал бледен, как смерть.
– У моих солдат непроницаемая броня, – сказал я. – Говорите, как нам попасть в башню связи.
Взгляд Аббертона метался между моим лицом и капсулой. Ученый закашлялся, когда гоплит крепче стиснул ему горло.