Лориан с болезненной гримасой закинул одну ногу на другую и принялся массировать икру.
– Ничего не поделаешь. Ждем. – Он резко простонал. – Кстати, вы пропускаете самое интересное.
– А происходит что-то интересное?
Коммандер стиснул губы.
– Это небольшое… представление станет отличным отвлекающим маневром, чтобы мы могли доставить императора в безопасное место, – ответил он.
Я удивленно моргнул, не понимая, о чем речь.
– Мы можем унести ноги, пока Бледные заняты транспортом с беженцами.
– Только при Валке такого не говори, – сказал я, и мое сердце словно схватила холодная липкая рука.
– Ну нет, мне еще пожить хочется.
– Уверен? – ухмыльнулся я.
Мы наблюдали, как техники подсоединяют топливный шланг к шаттлу. Один подал сигнал коллеге у дверей. Ненадолго мы с Лорианом остались одни в тесной шахте.
– О чем ты думал, возражая Бартошу? – спросил я.
Лориан на миг взглянул мне в глаза; его бесцветные глаза блестели на бледном бескровном лице. Он тяжело вздохнул.
– Видимо, я должен сказать вам спасибо.
– Не стоит, – ответил я. – Просто будь осторожен. Кроме вас с Валкой, у меня никого не осталось. – Я отвернулся, чтобы рассмотреть угловатый, некрасивый транспортный шаттл. – Не рискуй так, не пререкайся со стратигами перед императором.
– Вы пререкаетсь.
– Ты не я, – сказал я и снова посмотрел на коммандера.
– Знаю, – ответил Лориан, – но они… просто теряли время даром.
– Не ты ли только что сказал, что остается лишь ждать?
Земля над нами снова содрогнулась от далекого взрыва, будто подтверждая мои слова.
– Это было до того, как мы согласились на этот фарс. – Лориан опустил ногу. – Похоже, император не собирался менять мнения. Бартош и Райнхарт своей нерешительностью только затянули время.
– Они устали, – сказал я. – И напуганы.
– Бартош родился напуганным. Лучше бы застрелился после Береники.
– Это не тебе решать, – сказал я, удостоверившись, что никто из техников не слышит нас. – Мало кто из придворных бывал в настоящих сражениях.
– Ну да, – согласился Лориан. – Они нас посылают.
– Думаю, император наконец-то понял, что это нужно менять. Поэтому он здесь. Поэтому он сражается.
– Ага, – согласился миниатюрный коммандер. – Но его методы ведения войны угробят и его, и нас заодно.
Что на это ответить? Райнхарт говорил, что император пошел на такой риск из-за меня. Получается, это мои методы ведения войны грозили угробить нас всех?
– С Лином получилось поговорить? – спросил я после того, как в очередной раз отгремели взрывы.
– По радио-то? Нет. – Лориан вытер глаза длиннопалой рукой. – Валка обещала попробовать усилить сигнал, но ей практически не с чем работать. Городская электросеть уничтожена. Линии связи оборваны, да и в любом случае Бледные блокируют все частоты. Мы немы и глухи.
Коммандер посмотрел на керамический плиточный пол и продолжил:
– Зато телеграф работает. По крайней мере, Лин знает, что и когда мы задумали. Готов по сигналу отправить лихтеры, но, повторюсь, мне этот план не нравится. Все равно что играть в друажу, не видя доски и объявляя ходы из соседней комнаты.
– На Бассандера можно положиться, – ответил я и невольно усмехнулся. Смешок вышел короткий, плоский, но искренний. Вот так перемены – «положиться на Бассандера». После Рустама. После Воргоссоса. После сражения на «Демиурге». – Доверимся ему.
– Лорд Марло!
Повернувшись, я увидел в дверях у терминала бритоголового юношу, спешащего ко мне. Я присмотрелся и понял, что это не человек, а гомункул, один из императорских пажей, генетических евнухов, обслуживавших Соларианский престол. Раньше я видел их только в белых напудренных париках и всегда полагал, что они с рождения лысы, но этот парень, проведший два года в бункере, опроверг мои предположения. Без ухода и необходимости соблюдать придворный протокол у него отросли брови и короткий ежик волос.
Волосы были ярко-рыжими, как угасающее пламя.
Я едва не принял гомункула за одного из имперских принцев. Волосами, изумрудными глазами и бледной кожей он напоминал Александра и его братьев. Я задумался. Неужели императорских слуг выращивали из того же генетического материала, что и самого императора? Я вдруг вспомнил старого Салтуса, длиннорукого матроса с «Эуринасира».
«Мы оба гомункулы, – говорил он мне. – Оба выплеснулись из одной бутылки».
– Милорд, – отдышавшись, обратился ко мне паж. – Милорд! Господин Никифор послал за вами! Идемте скорее! В командный пункт! Там голограмма!
– Говорите внятно, сирра, – поднял я обе ладони, успокаивая разгоряченного пажа.
Гомункул торопливо кивнул и сглотнул.
– Ваша светлость, там Бледные! Их вождь на связи!
– Где император?
– В командном пункте, ваша светлость, но Бледный отказывается с ним говорить!..
Паж запнулся, покосившись на механиков, занятых заправкой транспорта. Они остановились, прислушиваясь и приглядываясь.
– Он требует вас!
Ведомый за руку страхом, я последовал за евнухом по людным коридорам и винтовым лестницам к центру бункера, где располагалось водохранилище и командный пункт. С каждым шагом я все сильнее ощущал взгляды прохожих, слышал, как летит в спину нам с Лорианом шепот солдат и выживших придворных в перепачканных роскошных одеждах. Пару раз кто-то попытался дотронуться до моих наплечников или бока, до моего порванного плаща.
Я едва находил силы это терпеть.
Меня считали спасителем, но мое прибытие в это сырое подземелье лишь приблизило роковой конец. Если паж говорил правду, если Дораяика сам явился сюда… мне не хотелось ни думать об этом, ни видеть надежду во множестве глаз.
Дверь в императорский штаб была открыта, и, покосившись на экскувиторов, я увидел в их хромированных доспехах свое темное отражение. Их белые накидки посерели от долгого пребывания под землей, стали напоминать крылья ночных мотыльков. На секунду я посмотрел в лиловый глаз, отразившийся от зеркальной маски рыцаря.
Каким пустым показался он мне, каким безжизненным и бесцветным стал от одной лишь мысли о новой встрече с Дораяикой!
Но когда спектральный образ посреди тусклой комнаты повернулся ко мне навстречу, я увидел не Дораяику. И даже не Хушансу, этот красноглазый легион.
На многоногом железном троне восседал князь Угин Аттаваиса. На нем не было старых кобальтовых доспехов, в которых оно появилось на вече аэтаванни. Их сменила белая ребристая броня с символом шестипалой когтистой руки на груди. Аттаваиса больше не было князем. Не было аэтой.
Оно стало вайяданом: воином, любовником, генералом и рабом. Пальцем «Белой руки» Пророка.
– Daratolo! – воскликнуло оно, увидев меня. – Ты жив! А я думало, Хушансе привиделось.
Аттаваиса говорило, перебирая пальцами золотую цепочку. Что-то у него под ногами стонало и шевелилось, и я с ужасом понял, что это мужчина. Лицо раба было избито, один глаз заплыл и сочился гноем, а черно-желтый от синяков живот был неестественно раздут.
Я отвел взгляд от полуголого раба, незаметно сжав кулаки под плащом.
«Страх отравляет».
Я промолчал, не доверяя своему языку. Посмотрев сквозь голограмму, сквозь рогатую спинку трона Аттаваисы, сквозь окна и звезды, я увидел на другом конце комнаты императора, а рядом с ним – внимательно глядящего на меня Никифора. Все присутствующие как будто застыли; мужчины, женщины, солдаты и дипломаты, простые техники, герцогиня и сам кесарь ждали, как я себя поведу.
А я молчал.
– Очевидно, боги сохранили тебя для своих целей. – Аттаваиса обнажило прозрачные зубы; его язык высунулся и изогнулся вверх в зловещем предвкушении. – И теперь доставили ко мне.
– Раб, где твой хозяин? – раздался спокойный голос, и я лишь через несколько долгих секунд понял, что мой; тон был удивительно сдержанным. – Если ваши боги и привели меня сюда, то уж точно не для того, чтобы беседовать с кем-то вроде тебя.
Аттаваиса вздрогнуло и подтянуло цепь, на которой держало раба. Мужчина упал к ногам бывшего князя, и Аттаваиса поставило когтистую ногу на спину несчастного, как на табуретку. Точно так, как в моих видениях Дораяика поступил с императором.
– Нам известно, что ты встретился со своим императором, – произнес вайядан, использовав слово на галстани.
Страх покинул меня. Теперь мои догадки получили подтверждение. Дораяики не было в системе Перфугиума. Мой разум прояснился, стал холодным, как ветер в горах Анитьи.
– Сдавайся, и мы позволим твоему императору свободно уйти, – сказало Аттаваиса.
Его слова ударили меня будто молния, и я оглянулся, ища взглядом схоласта или советника, который переведет речь вайядана императору. Но рядом с кесарем никого не было. Он смотрел на меня. Примет ли он такое предложение? Сможет ли отказаться?
– Что оно говорит? – спросил молодой офицер из свиты императора, кажется трибун.
Открыв рот для ответа, я заметил среди собравшихся Валку. Ее глаза почти горели в полумраке, голова едва заметно повернулась сначала в одну сторону, затем в другую.
«Нет».
Когда-то давно один отважный и глупый юноша был вынужден переводить, пока инквизитор Капеллы по имени Агари допрашивал сьельсинского офицера в пыточной камере на Эмеше. Этот юноша по глупости солгал. Обманул инквизитора, обманул сьельсинского пленника, обманул все человечество – в надежде совершить подвиг, добиться прогресса в бесконечной войне между людьми и нелюдями. Ему удалось одержать небольшую трудовую победу и получить задание. Но он почти не задумывался о том, какой опасности подверг себя этой ложью.
Я учился на своих ошибках.
– Оно говорит, что дарует императору свободу, если я сдамся.
Слова произвели тот эффект, на который рассчитывало Аттаваиса. Зал мгновенно взорвался гомоном голосов, предложений и приказов. Зубы вайядана засверкали на голограмме, словно звезды за его спиной.
– Пусть сдается! – выкрикнул один старый дипломат.