иной.
На пикосекунду Праху захотелось повести себя грубо и не принимать определенный облик. Он мог бы нависнуть над Самаэлем, дергать за его светлые локоны, крутить за кружева на рукавах. Таким образом он мог заявить о своей досаде и получить от этого удовольствие.
Но подобный метод ничего ему не даст.
Вздохнув, Прах выбрал и сформировал свое обличье – но не внешний вид человека и не облик ангела, над которым посмеялся Самаэль.
Прах превратил себя в дракона.
Его крылья, если бы он их развернул, закрыли бы собой все владение. Его покрытая шипами и колючками голова сидела на длинной шее, покрытой черной чешуей. У него были рога, как у антилопы, и усы, словно у сома, а его грудь закрывали серебристые пластины.
Он весил не больше, чем пони, но психологическая война – это тоже важно.
– Целое владение, – сказал Прах. – Весь этот рай – только для твоего существа.
– Моего существа? – Самаэль выгнул шею, чтобы посмотреть на Праха, но, похоже, ничуть не испугался. Облик был всего лишь маской, которую можно в один миг отбросить. Прах вполне мог вообразить, как сейчас Самаэль твердит эту истину.
– Для Мэллори, – прошипел Прах. – И для его фамильяра-василиска. Ты отправил моих дев к ним.
– «Моих дев»? Они же девы мира, а не твои. Неужели ты недоволен тем, что они получили помощь и немного знаний?
– Она – не Бен Кеноби, а, скорее, une belle quelque нечто sans merci[4].
– Но вопрос остается прежним, милейший Прах.
Когда Самаэль развернул руки, то сделал это для того, чтобы приподнять бедро, балансируя на пальцах одной ноги и пятке другой. На ногтях его пальцев был симулированный прозрачный серебристый лак.
Прах мог бы сказать, что Самаэль солгал, но на самом деле это было не так. Он кое о чем умолчал, но даже по самому строгому определению умолчание это не являлось предоставлением ложной информации. А ведь именно это запретили им древние, еще сохранившиеся программы. Должно быть, создатели даже не могли себе представить, что мир не только распадется на фрагменты, но и его модули захотят обманывать друг друга.
– Да, – сказал Прах, потому что должен был это сказать. – Я недоволен твоей помощью. И я недоволен Мэллори.
– Ну, значит, не повезло тебе, – ответил Самаэль. Он шагнул вперед, подпрыгнул на кончиках пальцев и поцеловал покрытую чешуей щеку Праха. – Брат, я знаю, что ты хочешь остаться последним ангелом. Но об этом мечтаю и я.
Риан очнулась разбитой и липкой от пота, но это пробуждение оказалось лучше предыдущего. В лесу было тихо. Птицы умолкли, и тень под деревьями стала длиннее. Должно быть, панель закрыла солнца, и Риан разбудили внезапно начавшиеся прохладные сумерки.
Она незаметно пошарила у себя за спиной и нашла – не Персеваль, на коленях которой она заснула, – а теплый деревянный гриф гитары Мэллори.
Риан никогда не играла на таком инструменте. Училась она на детских пластмассовых гитарах, которые годятся для плебеев. Но эту сделали из настоящего, а не искусственного дерева, и у нее был совершенно другой звук.
Риан от всего сердца благодарила судьбу за то, что ей разрешили поиграть на этом инструменте. И еще больше она была благодарна Мэллори за то, что он оставил гитару рядом с ней. Вероятно, тем самым он предлагал довериться ему, и Риан была не в той ситуации, чтобы отказаться.
Риан осторожно перекатилась на спину. Земля была мягкой, но за ночь Риан отлежала бедро, и теперь оно болело. А мышцы рук и ног, живота, спины и шеи болели еще больше. К ее левой руке было что-то привязано. «Интересно, сколько дней я пролежала?» – подумала Риан. Персеваль восстановилась невероятно быстро.
Но Персеваль была возвышенной.
Риан лежала, страдая от головокружения, вдыхая маслянистый запах цветов миндаля и дожидаясь, пока листва перед ее глазами перестанет вращаться (если напился, вспомнила Риан, поставь одну ногу всей ступней на пол, и она подняла колено, чтобы поставить ногу на одеяло). Вдруг она услышала, как что-то тяжелое быстро бьет крыльями по воздуху, удаляясь от нее. Она надеялась, что это Гэвин решил сообщить остальным о ее пробуждении.
Сердце Риан забилось быстрее. Во рту у нее пересохло, а вот корки на ее глазах и губах были не очень большие.
Возможно, ей хватит сил подняться и найти воду.
А может, ей и не придется это делать.
Звук шагов, мягких и уверенных. Кто-то приближался к ней, и это не Персеваль. Риан с удивлением поняла, что уже знает, как ходит ее сестра. Риан приподнялась на локтях, и перед ней появилось лицо Мэллори – бледный овал, который в сумерках казался перламутровым.
Некромант плюхнулся на мох и опавшую листву рядом с Риан и сел, скрестив ноги. Худые ловкие руки разворошили одеяла и вытянули наружу ее руку; следя за его бесстрастными действиями, Риан вдруг обнаружила, что ее рука перевязана. Она увидела трубки и иглы, которые Мэллори вытащил столь же ловко, как и врач во Власти.
«Как дома», – почти подумала Риан. Но это же не так, верно?
– Спасибо, – сказала она. – Как долго я болела?
Лицо Мэллори ненадолго приобрело отсутствующее выражение; так выглядели возвышенные, когда обращались за информацией к своим внутренним мирам.
– Семь часов.
– Ой. Но у меня грипп? Тот же самый, что и у Персеваль?
С которым она полдня пролежала без сознания.
– Персеваль ослабела, – ответил Мэллори. – А ты была просто голодной и уставшей.
«Но Персеваль – возвышенная», – едва не сказала Риан, но успела прикусить язык. Она уже могла представить себе, как ловко поднимутся изогнутые темные брови Мэллори, могла представить и ответ, в котором не было необходимости.
Забавно, что деревья зашуршали, когда Мэллори помедлил, хотя ветра тут не было. Это странно; владение выглядело достаточно большим, чтобы в нем возникали конвекционные течения, а падение температуры должно было вызвать циркуляцию.
Но с другой стороны, это был странный лес, тщательно контролируемый, тихий, открытый и наполненный светом. Риан сняла со щеки упавший на нее лепесток персикового дерева. Многие деревья показались ей очень старыми; их ослабевшие с возрастом ветки поддерживались с помощью столбиков и ремней.
– Это один из древних раев, – сказала Риан.
– Первый, – согласился Мэллори – а может, поправил ее. Иглы, трубки и то, к чему они были подсоединены, исчезли в рюкзаке, который пока лежал рядом с гитарой. – Тебе нравятся деревья?
– Они прекрасны. Ты заботишься о них?
– Здесь только я, – ответил Мэллори, и это заставило Риан вспомнить про Гэвина. Но возможно, Гэвин, конструкт колонии, по стандартам Мэллори не считался ни спутником, ни собеседником. – Они – библиотека.
– Библиотека? – Риан снова подняла взгляд на шепчущие ветви. – Ты хочешь сказать, архив? Библиотека из деревьев?
– Библиотека из деревьев. – Мэллори тоже посмотрел вверх. – Но мы потеряли индекс-указатель. Вот…
Некромант встал и шагнул в сторону; его ноги оставили вмятины в почве. Встав на цыпочки, Мэллори сорвал абрикос, мягкий и пушистый, размером чуть крупнее его большого пальца. Затем он опустил фрукт на подставленную ладонь Риан; от прикосновения его пальцев у нее внутри что-то екнуло.
Не сводя глаз с Мэллори, Риан положила все еще теплый бархатистый фрукт в рот и отделила зубами мякоть от косточки. Абрикос был сладкий, чуть переспевший, но не такой сочный, как она надеялась. Риан выплюнула косточку на ладонь, пожевала мякоть и проглотила.
Вихрь музыки, человеческий голос, наводящее дрожь крещендо барабанов и электрогитары. Музыка – древняя, чужая, совершенно ни на что не похожая – заворожила Риан. Она почувствовала, что ее симбионт принимает новую информацию, интегрирует ее, делает ее частью мяса и костей Риан. Музыка окружила ее со всех сторон, но даже пока Риан ее слышала, она ощущала ее как целостный образ, она уже знала ноты и аккорды. Если бы ее руки были достаточно обучены, Риан могла бы сыграть эту музыку. Она могла бы ее спеть, если бы у нее был подходящий для этого голос. Она могла бы переписать аранжировку, воскресить ее и изобрести ее заново, если бы была композитором.
Это была песня, и Риан ее проглотила.
В конце концов она нашла обратный путь. Слезы обожгли ей глаза, так прекрасна была эта музыка. Теплая ладонь легла на затылок Риан. Она успокаивала, и от ее прикосновения по спине Риан побежали мурашки. Сглотнув, она слизнула соль с губы и постаралась придумать нужные слова.
– Ты один здесь живешь?
– Совсем один, – ответил Мэллори и поцеловал Риан в губы – легко, вопросительно.
Риан не могла отвести взгляд от глаз Мэллори – в полумраке они были более черными, чем раньше, – и от колдовских кудряшек цвета красного дерева.
– Как же мне повезло! – сказал Мэллори и снова поцеловал Риан.
Риан считала себя вполне сведущей в делах любовных. Ей было шестнадцать, и она уже не раз тискалась, целовалась и заходила дальше поцелуев – в «гробах», за портьерами и даже в постелях. Ей казалось, что она уже знает, как это делается.
Она не была готова к тому, что Мэллори отстранится, не доведя, по мнению Риан, поцелуй даже до середины. Он быстро прикусил нижнюю губу Риан, а затем прижал к ней палец. А затем она увидела его глаза – темно-карие и прозрачные, словно кофе, с зелеными и янтарными крапинками, плавающими в глубине. Она почувствовала дыхание Мэллори на своих губах.
– Подожди, – сказал некромант и поцеловал ее рядом с пальцем, призывающим ее молчать. – Нежно, Риан. Сладкая моя, задача не в том, чтобы разделаться с этим как можно быстрее.
Риан кивнула, чтобы показать, что она поняла, и поцеловала кончик пальца Мэллори, а затем отстранилась.
– Прежде чем мы… э-э… Где тут можно пописать? Я долго спала, и… – Она указала на красную точку на своей руке – на то место, где ей ставили капельницу.
– Все кусты к твоим услугам, – сказал Мэллори и, покопавшись в рюкзаке, достал лопатку и туалетную бумагу.