– У меня, как и у сэра Персеваль, есть дела во Власти, – напомнил он.
Бенедик кивнул.
– Брат, если ты вернешься во Власть, пока Командором остается Ариан, то такими делами лучше заниматься, когда за твоей спиной – армия.
Молчание. Риан сжала запястье Персеваль и не отпускала до тех пор, пока Персеваль не обхватила пальцы Риан, своими, более длинными. Тристен постучал по столу каждым ногтем по очереди, и Риан опустила взгляд. Как это предсказуемо. Мужчины объединились против них.
Затем, в наступившей тишине, снова появился слуга. Как всегда молчаливый, он поставил перед Риан тарелку с заменителем яйца и поджаренным хлебом и снова ускользнул.
Риан отпустила руку Персеваль и взяла вилку. Об усталости и раздражении нужно забыть: ей нужна пища. Она надеялась, что на кухне найдется добавка.
– Ну хорошо, – сказала Персеваль, снова спасая Риан. – Значит, пойдем в мой дом в Двигателе.
Как быстро текут года, как быстро ход времени теряет смысл. У каждого из нас есть цель; мы рождены, чтобы исполнить ее, мы созданы для этого, или нас притягивает к ней какое-то врожденное бесконечное желание, объяснить которое мы не в силах. Горстка несчастных должна самостоятельно найти ее – или создать, но число этих неудачников в наше время становится все меньше, ведь по милости наших предков мы созданы, чтобы занять свое место в системе мира.
У каждого из нас свое предназначение. Мы наперегонки мчимся к нашим целям, сражаемся за них, достигаем их.
Или терпим поражение.
Послушай, Персеваль. Ты слышишь, как перед тобой, перед звездами разворачивается твоя долгая, бессмертная жизнь?
Милая, у меня столько знаний, которые я должен передать тебе.
Молодежь не верит в финалы. Она не верит в смерть. Она не верит во время. От любого события ее отделяет вечность, и двадцать лет – это много.
В таких обстоятельствах апокалипсис может показаться притягательным. Смерть – это фетиш, легкий вкус жизни на грани.
Ее не существует.
И поэтому дни тянутся долго, и, хотя время удерживает нас, юных и умирающих, мы не чувствуем, как цепи тянут нас к концу.
Но старики, Персеваль… Старики простили время. Сколько бы времени у тебя ни было, его слишком мало. Даже если ты живешь тысячу лет – это почти удалось мне и точно удастся тебе – это неважно. Если ты не сдашься и не отложишь свои инструменты, если ты не станешь сидеть сложа руки, то, возлюбленная, в момент смерти ты все равно будешь чем-то занята.
Мир – это дыба, и все мы привязаны к ней.
И это прекрасно, это справедливо.
Ведь все спешат только тогда, когда времени совсем не осталось.
Прах ощутил чье-то присутствие где-то на периферии, и из завихрения воздуха послышался голос:
– Обдумываешь судьбы миров, мой дорогой брат?
– Азрафил, – ответил Прах. – Приветствую тебя, Ангел клинков. Я ждал брата Самаэля.
Прах прервал размышления и сгустился – не в своих покоях; Азрафил не обладал смелостью Самаэля и поэтому не решился зайти в домен Праха. Они встретились там, где их края соприкасались, в одной из пустот в великой модульной структуре мира.
Азрафила называли Ангелом клинков, но оружия он не носил. Когда он обрел плотную форму, то превратился в давно знакомый Праху аватар, и это заставило Праха на долю секунды задуматься. Почему они все еще выбирают человеческий облик, если так редко общаются с людьми?
Это, разумеется, было заложено в их дизайн. Неосознанное поведение.
Часть программы, своего рода «мусорная» ДНК.
Азрафил выбрал облик мужчины – хрупкого, не обладающего крепкими мускулами Самаэля. Его голая голова блестела, скорее отполированная, чем бритая. Он оделся в черное – перчатки, ботинки, длинное, похожее на колонну пальто с широкими лацканами – и это лишь подчеркивало его стройность. Он казался слишком маленьким, резко контрастирующим с аурой злобы, окружавшей его. Но Прах знал, что внешность обманчива.
– Полагаю, мы не будем спорить о том, в какой тяжелой ситуации мы оказались?
На сарказм – если судить по слегка прищурившемуся левому глазу Азрафила – Прах решил не реагировать.
– Тебе нужна помощь.
Это было неизбежно. Родные появлялись только в тех случаях, когда им что-то было нужно.
Азрафил улыбнулся; уголки его рта поднялись до ушей, и выражение лица стало жутким даже по стандартам ангелов.
– Знаешь, брат, я ведь не убил Метатрона. – Длинный палец в перчатке постучал по виску, точно по ямке клиновидной кости. – Я оставил его при себе, это очень удобно. И теперь у нас с ним все хорошо; с тех пор как мы повздорили, он ни разу не покинул меня.
– Полагаю, что это не угроза.
– Иаков, как можно считать мои слова угрозой, если мы оба прекрасно знаем, чем все закончится? Если мы выживем, если мы сохраним этот мир, то один из нас неизбежно поглотит другого.
Прах принялся разглядывать свои ногти. Огромное колесо мира вращалось в свете солнц; по его решетчатым поверхностям плыли тени. Холод космоса на Праха не действовал, и его аватар никуда не двигался; он был заякорен на невидимом крае самого Праха.
– Думаешь, останемся только мы с тобой?
Неподвижность Азрафила пугала; он парил в пустоте, сложив руки на груди и слегка наклонив голову набок.
– Ты уже начал похищать слуг Самаэля и тем самым вполне четко заявил о своих намерениях. Сколько осталось тех, кто может противостоять одному из нас? В конце концов останешься либо ты, либо я.
Прах хмыкнул.
– Мне нужно почаще бывать здесь, – сказал он. – Смотри!
Солнца сплелись в любовных объятиях, которые предвещали их смерть; карлик, доминирующий партнер, сверкал, словно алмаз, в центре своего зарешеченного аккреционного диска, а красный гигант был испещрен зловещими пятнами. Сияющие цвета аккреционного диска были столь же чудесны, как и у неба на закате, – инфракрасные на внешних краях и чисто-белые в середине, а между ними – алый, пунцовый, а также сверкающий оранжевый, который поразил эстетические программы Праха в самое сердце.
– Какая роскошь, – сказал Азрафил. – Жаль, что придется отсюда уйти.
– Да и все равно скоро эта картина исчезнет.
Азрафил кивнул и позволил молчанию затянуться и лишь затем заполнил его.
– Но мы тем временем объединим ресурсы. Мне кажется, что мы должны это сделать. Бороться за королевский титул будем после того, как спасем королевство.
– Забавно, – сказал Прах. – Совсем недавно Самаэль пришел ко мне с очень похожим предложением…
Нападение было внезапным, но не стало для Праха неожиданностью. Азрафил атаковал весь передний край Праха – он рвал и кусал, пытаясь ошеломить противника в ходе стремительного натиска. Но Прах заранее подготовился и сфокусировался, одновременно изображая смятение. А когда Азрафил набросился на него, Прах поддался, отступил, создавая пустоту в своем центре, чтобы Азрафил в нее упал.
Азрафил был не настолько глуп, чтобы с головой нырнуть в ловушку. Он ударил туда, где Прах пытался его обойти, а Прах не обладал достаточно большими размерами, чтобы охватить его целиком. Они сблизились и молча вступили в бой. Невооруженный глаз наблюдателя увидел бы только пустоту, через которую они двигались; их бой был невидимым и проходил на сверхзвуковых скоростях. А затем они, словно дерущиеся коты, снова расцепились, подтягивая к себе свои разорванные края.
В ходе боя Прах позволил своему аватару прийти в негодность и не потрудился забрать его. Азрафил тоже распался на части, и Праху показалось, что они оба изранены в одинаковой степени. Прах привел себя в порядок, втянул в себя края и представил себе, как Азрафил выплевывает выбитые зубы.
Картинка его порадовала.
– Это было глупо, – сказал Прах.
– Только потому, что я не победил, – ответил Азрафил, и, соблюдая все меры предосторожности, они начали выходить из боя.
В лесу звенела тишина, и Риан была рада возможности побыть в одиночестве. Она привыкла проводить время в компании, но эта вынужденная близость утомила ее.
Она не знала, насколько большим может быть рай, но этот наверняка заполнил собой целый трюм. Риан хотела погулять среди черных, голых деревьев, потрогать холодную кору, снова услышать, как под ногами скрипит снег. Хотя бы недолго.
Она не знала, вернется ли она.
И если они отправятся в путь почти сразу, то ей, по крайней мере, нужно найти Гэвина.
Бенедик предложил ей лыжи, но она не знала, как ими пользоваться. Снег на самом деле оказался не таким уж глубоким, но его верхний слой постоянно проламывался, отчего по нему было сложно ходить. С другой стороны, он был скользким, и из-за этого лодыжки и стопы Риан болели. Кроме того, Риан совсем не ожидала, что у снега будет свой, совершенно особенный запах. Снег – это же просто вода, верно?
Гэвин не оставлял следов, и поэтому она бродила по лесу, надеясь, что рано или поздно они наткнутся друг на друга. Клубы пара, вырывавшиеся из ее рта, висели в воздухе; отраженный свет делал их серебристыми. Одно из внешних зеркал было наклонено под таким углом, что Риан слепла каждый раз, когда смотрела вверх, поэтому она быстро отказалась от этой привычки. Среди деревьев летали большие черные птицы. Силуэты птиц постоянно привлекали внимание Риан и заставляли ее поворачиваться в их сторону.
И конечно, как только она сдалась и побрела обратно, с трудом передвигая ноги (мышцы икр завязывались в узлы от усилий), – она нашла его. Он сидел на высоком пне рядом с тропой, положив хвост на когти, словно старик, который решил полюбоваться хорошим деньком.
– Привет, – сказала Риан и привалилась бедром к пню, положив на него локоть. Она была рада, что у нее появился повод отдохнуть.
– Привет, – отозвался Гэвин. – Какие новости?
– Мы собираемся идти в Двигатель. Ты вернешься к Мэллори?
– Я останусь с тобой, если ты не против.
– Ну конечно. – Ей даже думать не пришлось. Его слова развязали крепкий узел в ее груди. – Куда ты подевался?