– Как они вообще двигали эту штуку?
– Ты хочешь сказать, как мы будем ее двигать?
Риан сглотнула и попыталась не поддаваться отчаянию героя Ынга и своему собственному благоговейному страху.
– Он же огромен.
– Таков наш мир, – ответила Персеваль. В солнечном свете ее крылья-паразиты казались бронзовыми, полупрозрачными и блестящими одновременно.
Прежде чем они покинули дом их отца, Персеваль снова позволила Риан побрить ей голову, и кожа на голове Персеваль постепенно приобретала такой же цвет, как и остальное тело.
– Чтобы пересечь его из конца в конец, понадобится пять дней, – добавила Персеваль. – А каким ты его себе представляла?
Риан покачала головой и прикрыла глаза от солнечного света. Если она бросала взгляд на солнца – быстро, потому что даже симбионт не помогал ей полностью адаптироваться к их сиянию, – то не могла понять, стали ли они ярче или ближе и изменились ли вообще. Свет, который лился на нее, был суровым, а тени – острыми, словно куски вулканического стекла.
Говорить было не о чем. Никаких слов не было. Внутри Риан закипало желание заполнить тишину, но она понимала, что оно – мелочное, и поэтому подавила его в себе. Да, сейчас можно было бы что-нибудь сказать, оставить свой след на этой картине, но тот, кто это сделал, лишь выставил бы себя жалким, нелепым слабаком.
– Спасибо, – сказала Риан, когда насмотрелась вдоволь. Ощущение полета заставило ее вспомнить о том, как Персеваль вынырнула из шлюза вместе с ней. Риан вдохнула всей грудью – просто потому что могла это сделать, и ей показалось, что это правильно. – Он выглядит бескрайним.
– Мы должны его спасти, – приглушенным голосом сказала Персеваль.
Риан подумала, что может и не отвечать – что Персеваль и так поймет, что она согласна.
– Идемте, – сказал Тристен, когда стало ясно, что девушки очарованы зрелищем. – Нужно найти место для ночлега.
После этого они шли почти в полном молчании. Гэвин время от времени что-то кудахтал про себя, а Персеваль по-прежнему крепко держала Риан. Когда они добрались до противоположной части арки и спустились, она наклонилась и прошептала на ухо Риан:
– Я рада, что ты меня спасла.
Иногда люди говорили очевидные вещи, но смысл их слов был совсем неясен.
– Я тоже рада, – ответила Риан.
И тогда Персеваль обеими руками схватила ее за предплечье и отшвырнула от себя.
Сила тяжести в коридоре была слабой, но ощутимой. То ли скользя, то ли летя, словно снаряд из катапульты, Риан врезалась в Бенедика, который уже поворачивался, чтобы схватить ее. Она приземлилась ему на руки, и он пошатнулся, но Тристен не дал ему упасть.
– Отойдите. – Персеваль встала в нескольких метрах выше по трубе; ее руки, висевшие вдоль тела, были сжаты в кулаки. Крыло развернулось, превратилось в два клинка за ее спиной. Гэвин, медленно взмахивая крыльями, парил в воздухе между частями Крыла, словно огромный мотылек. – Пожалуйста.
– Персеваль…
– Отойди! – Она опустила голову, и на ее шее выступили жилы, словно на нее давил какой-то невероятный груз. – Это все крылья.
Риан, возможно, бросилась бы вперед, но на ее плече лежала рука Бенедика. Он потянул ее назад, потащил к шлюзу в нижней части арки. Как только у Риан прошел шок, она забилась, пытаясь добраться до Персеваль.
Но ей это так и не удалось.
Крыло сократилось. Крылья-паразиты забились в конвульсиях, Персеваль разжала кулаки и судорожно потянулась вперед, оказавшись в центре дерзкого темного пятна.
В следующее мгновение распростертые крылья Гэвина, его вытянутый хвост и когти врезались в стенки трубы. Между лапами выросла паутина из тоненьких ниточек; они были словно кристаллы, стремительно движущиеся через перенасыщенный раствор. Труба позади него раскололась. Если Персеваль и пыталась что-то выкрикнуть, то ее слова утонули в потоке вырывающегося наружу воздуха.
Бенедик обвернулся вокруг Риан, когда их обоих сбило с ног. Он крепко обхватил ее, закрыл своим телом, и, пока они кувырком летели к паутине, в центре которой находился Гэвин, Риан увидела, как Персеваль падает в объятия Врага; ее крылья разделились и отчаянно хлопали. Фрагменты, окружившие Персеваль, были наполнены преломленным солнцем, словно кусочки разбитого кристалла.
21«О, дитя!» – сказал он, исполненный печали
Ты жаждешь цвета, красоты,
тебе быстро наскучил
Мир праха и камней
и слишком болезненной плоти.
Когда крыло доставило Персеваль в объятия праха, она была холодной. Иней покрыл ее ресницы, кристаллизуясь из влажного воздуха трюма, словно бледная тушь. Прах обхватил Персеваль, приводя в движение воздух вокруг нее и создавая трение, а с ним и нежное тепло. Он насытил атмосферу кислородом, увеличил уровень освещения, подготовил помещение для человека женского пола.
Крыло нагрело ее кровь; создание связи завершилось, и Персеваль отныне срослась с протезом, как когда-то – с искусственно выращенными крыльями.
Когда она согрелась, но все еще оставалась без сознания, Прах зашел в своего аватара, с особой тщательностью выбрал для него одежду – и с помощью Крыла поставил Персеваль на ноги. Крылья-паразиты подвели ее к постели и аккуратно уложили, крепко сжимая ее в своих тенях. Защита и сдерживание.
Персеваль была одета в черное. На ее плечах висели лямки, но Прах вежливо попросил Крыло снять с нее останки рюкзака, которое Крыло порвало в ходе борьбы. Крыло выплюнуло ошметки на пол, и, пока аватар Праха стоял над Персеваль, сам Прах отнес рюкзак на переработку.
Вдруг он понял, что его анкор почти не годится для смертных гостей. Практически одним движением он превратил себя в стул, стол, диван, принес чистую воду, фрукты и протеины.
А затем устроился поудобнее и стал ждать.
Через несколько минут она пошевелилась. Крыло и ее собственная колония симбионтов, теперь неразделимые, очищали кровь Персеваль, напитывали кислородом ее ткани, ремонтировали клеточные стенки, разорвавшиеся в ходе заморозки, ликвидировали урон, который нанесли организму его собственные вскипевшие жидкости. Ее травмы будут залечены еще до того, как она их ощутит.
Прах позаботится о том, чтобы Персеваль больше никогда не знала боли, никогда не голодала и ни в чем не сомневалась. И он постарается сделать так, чтобы она ни о чем не печалилась, хотя это гарантировать было сложнее.
Ее лоб не закрывали волосы, которые нужно убрать, но он все равно протер ее лоб прохладной влажной тряпкой.
– Просыпайся, любимая.
Ее веки открылись, словно ставни на окнах. Прах отличался богатым воображением; в его программе хранилась вся литература строителей, которая показалась ему ценной или интересной. На мгновение он представил себе, что видит солнца в ее глазах.
Но конечно, это был просто поэтический образ.
Но все, что, как ему казалось, он видел, умерло, когда она в страхе отстранилась от него.
– Не бойся, – сказал он. – Никто не причинит тебе вреда, Персеваль Конн, ведь для меня ты – драгоценность.
Она очнулась в тепле и комфорте, словно в материнских объятиях. Но что-то было не так – голос, рука на ее лбу. Открыв глаза, она не узнала ни комнату, ни человека, который стоял над ней. Повсюду были чужие, холодные запахи.
Нежилые запахи.
Мужчина был темноволосый, с прозрачными глазами, прекрасно одетый, некрасивый и невысокий. Он пробормотал какие-то нежные слова и снова погладил ее лицо.
Она немедленно ему поверила – и поняла, что никаких логически объяснимых причин верить ему нет.
– Риан?
– Она в безопасности, – ответил он. – И принцы тоже. Слуга моего брата защитил их.
– Слуга твоего брата…
– Самаэля. Василиск – его существо.
– Космос! – воскликнула Персеваль и в ужасе отпрянула. Ее эмоции требовали доверять ему, и ей было сложно думать и преодолевать их одновременно. Возможно, все дело в феромонах или же в эндорфиновом коктейле, который дают ей крылья-паразиты. Нужно было отрубить их раньше – там, на снегу, даже если в ее распоряжении был только затупившийся, сломанный клинок Тристена. – Ты – Прах.
– Иаков Прах, – сказал он. – Корабельный разум, душа корабля. Синтетическое сознание. Распределенный человек. Я к твоим услугам, любимая.
– Я не… – Что-то сдавило ей грудь, когда она собиралась сказать «не твоя любимая». Ей было больно.
Она ахнула.
Неужели именно так чувствовала себя Риан, когда Персеваль не захотела ее поцеловать?
Это просто коктейль химических веществ: дофамин, норэпинефрин, серотонин, окситоцин и вазопрессин. Просто препараты, воздействующие на мозг, – эволюционный ответ, призванный повлиять на существ, заинтересованных в собственном благополучии, метод заставить их рискнуть всем, чтобы произвести на свет потомство. Ее симбионт мог бы – и должен был – заблокировать это воздействие. Но на ее программу что-то повлияло.
Крыло. Ну конечно.
Персеваль стиснула зубы.
– Я не твоя любимая. Я не люблю тебя.
Она подалась бы назад, но ей помешало Крыло. Она словно пыталась вырваться из ватных уз; изловчившись, она могла бы ударить головой о подушку или лягнуть пятками кровать, но все остальные движения были ограничены.
Прах наклонился и поцеловал ее в лоб. Его губы оказались прохладными и упругими, нечеловечески идеальными, в то время как у Риан они были теплыми и влажными.
После короткого невинного поцелуя по ее телу покатилась волна тепла.
Персеваль плюнула Праху в лицо.
Попав в него, слюна исчезла; он с улыбкой отстранился.
– Любимая, – сказал он. – Заяви о своих правах на меня, и я исполню твою волю. Я твой по закону, по праву твоего происхождения. Просто позволь мне владеть тобой. Персеваль. Любимая.
Персеваль заскрипела зубами.
– Дай мне подняться. Твое чудовище причиняет мне боль, – сказала она.
– Ты не сможешь сбежать.