Это пространство пересекали скрученные пролеты, которые объединялись в миниатюрные парки и разделялись, словно рукава реки, – огромная спиральная филигрань, вокруг которой Крыло несло Персеваль. Она слышала, как крылья – не ее собственные – бьют по воздуху, а когда она направила Крыло обратно, Прах поднялся в воздух и поравнялся с ней. Его крылья были очень похожи на те, которые Ариан отсекла от Персеваль, – перепончатые, мягкие и пыльные, покрытые нежными волосками.
Персеваль хотела их потрогать. Она отругала себя и снова подумала о том, что на самом деле это желание – не ее собственное.
Но, с другой стороны, откуда ей это известно? Откуда ей, в конце концов, известно, какие желания – ее собственные, а какие внушены ей извне? Возможно, подумала Персеваль, ей все равно захотелось бы потрогать их, ведь они так похожи на те, которые она утратила.
– Что думаешь?
Персеваль расправила крылья и позволила им нести ее.
– Всему этому нет места на планете, – сказала она. – Никто и не предполагал, что все это однажды окажется на земле.
– Она не только смелая, но и умная, – сказал Прах. – Те, кто сделал меня, – те, кто сделал Исрафеля, главной и лучшей частью которого я являюсь, – создали это, чтобы своим видом оно вдохновляло всех. Кроме того, это лаборатория. Деревья – не все, что растет в моем саду.
Поток теплого воздуха коснулся лица Персеваль. Она наслаждалась полетом, движением – и не верила своему ликованию. Если Прах может вызвать у нее чувство…
Неужели он навсегда лишил ее радости? Или заставил усомниться в ней, что, в общем, одно и то же?
– Эти слова наводят на определенные размышления, господин Прах.
– Иаков, возлюбленная, – сказал он, и конец одного из его крыльев коснулся Крыла, когда Прах стал набирать высоту. – Следуй за мной.
Что еще ей оставалось? Она выполнила тот же поворот с планированием, что и он, – ловко, словно на своих собственных крыльях. Она чувствовала ветер перьями, ощущала, как он давит на крылья сверху и снизу. Лететь в невесомости – совсем не то, что в среде, где есть сила тяжести. Здесь вся энергия превращалась в скорость.
Они пронеслись мимо одного из изогнутых мостов толщиной с дерево, задевая листья кончиками крыльев. Прах летел стремительно, и Персеваль прикладывала все усилия, чтобы не отстать от него. Значит, это гонка.
Она может наслаждаться соревнованием. Это она себе позволит. Особенно если представит себе, как бьет его крылом, заставляя его врезаться в деревья.
Она изгонит из себя ту свою часть, которая поморщилась от этой мысли.
А затем Прах нырнул, и она села ему на хвост – до тех пор, пока он резко не замахал крыльями, создавая обратную тягу. Персеваль едва не пролетела мимо, почувствовав, что ее резко сдавили тиски гравитации.
Но в детстве она на спор летала в разрушенных трюмах, где сила тяжести могла меняться без предупреждения, и поэтому справилась – и справилась бы даже без помощи Крыла. Вслед за Прахом Персеваль пролетела между деревьями и неожиданно оказалась на поляне, где, похоже, сила тяжести действовала. Ноги Персеваль легко, словно перышки, коснулись земли.
Стоявший рядом Прах – уже бескрылый – поправил свой костюм.
– Отлично, – сказал он.
Она бы возгордилась, услышав подобную похвалу от матери – и даже от Тристена или Бенедика. Ей захотелось раздуться от гордости.
– Я не буду искать твоего одобрения, – сказала Персеваль, сжав кулаки и вздернув голову. – Не заставляй меня мечтать о нем.
Прах бросил взгляд вбок и подмигнул ей.
– Следуй за мной.
Она так и сделала, и он повел ее под деревом, на алых ветках которого висели любопытные чудны́е фрукты опалового цвета, от которых исходил запах тухлого мяса. Ветки деревьев оплели ползучие побеги с огромными, приторно-сладкими цветами, похожими на ипомею.
Прах повел ее вокруг ствола, на лестницу под аркой. Лестница привела их под землю, и они начали спускаться по спирали в темноту – или в то, что было бы темнотой, если бы на втором пролете Прах не засветился мертвенно-бледным сиянием. Свет был серебристый, он концентрировался в ладонях Праха, и благодаря ему Персеваль прекрасно видела, куда ей идти.
Спускались они долго.
– Что это за путь? Куда мы идем? – один раз спросила она, но он лишь улыбнулся ей; необычный свет создавал над его глазами жуткие тени.
– Чуть дальше, – ответил он. – Чуть ниже.
«Может, он собирается меня изнасиловать?» – подумала Персеваль. Возможно, эта мысль должна была прийти ей в голову раньше, но она не привыкла думать о подобных вещах. Она поклялась, что будет сопротивляться изо всех сил, если он поднимет руку.
Но вот вопрос: думает ли машинный разум о сексе?
Персеваль понятия не имела. И поэтому наблюдала за ним.
Судя по эху, она понимала, что впереди открытое пространство, и, когда они дошли до конца лестницы, тусклый свет ее спутника растворился во тьме.
– Я пришел, – объявил Прах.
«Не сказал ли он это ради меня?» – подумала Персеваль. Может, он и машинный разум, но, кроме того, он безумен, словно дядюшка-холостяк, – и даже более безумен по сравнению с таким дядей, как Тристен Конн. Но пока она размышляла, зажглись сплоченные ряды огней – последовательно, начиная с дальней части комнаты.
Комната была какой-то несоразмерной. Возможно, она окружала весь трюм, в центр которого они только что прилетели; она выгибалась, уходя вверх и прочь во всех направлениях.
– Всю эту мощь, – сказала Персеваль и посмотрела на Праха, – всю эту энергию ты потратил на…
– На свою миссию, – ответил он. – На миссию «Лестницы Иакова».
Не глядя, Прах протянул руку и стиснул ее пальцы. На этот раз она его не остановила.
Он повел ее вперед, и она пошла с ним.
Они остановились перед рядом холодильников.
– Открой один, – приказал Прах.
Не отпуская его руку и не совсем понимая, чего ожидать, Персеваль нащупала ручку на белой двери и потянула. Затрещал иней; ей пришлось напрячься. У воздуха, который исходил от двери и холодил ей ноги, был затхлый запах.
Возможно, в прошлый раз дверь открывали несколько десятилетий назад. Или веков.
Внутри находились пробирки. На каждой – этикетка с надписями, сделанными четким шрифтом; у каждой – крышка определенного цвета.
– Образцы генетического материала, – сказал Прах, когда она непонимающе посмотрела на него. – Биологическое разнообразие мира. Или, по крайней мере, все, что строители сумели запихнуть в свой ковчег.
Сокровище. Персеваль сглотнула. Сокровище. Сердце «Лестницы Иакова». Причина, по которой он был создан.
– Зачем ты мне это показал?
– Когда ты станешь моим капитаном, ты должна будешь это знать. Закрой дверь, любимая. Это еще не все.
Она закрыла дверь и позволила вести себя дальше. Дальше находились гробы со стеклянными крышками. «Это всегда плохой знак», – подумала Персеваль.
– Их тоже открыть?
– В этом нет необходимости, – ответил Прах и одним движением руки стер иней с ближайшей крышки.
Персеваль наклонилась над гробом, ожидая увидеть лицо и уставившиеся на нее замороженные глаза. Но Прах снова удивил ее: в гробу на чем-то похожем на белую шкуру ягуара лежал жалкий комок алых перьев.
– Что это?
– Вымершие виды, – сказал Прах. – ДНК. Это – замороженный алый ара и шкура снежного барса. – Он указал вдаль: – Там у меня подставки для зонтиков, сделанные из ног носорога, и шляпы, украшенные перьями странствующих голубей.
Персеваль выдохнула – и от облегчения, и от раздражения, вызванного накопившимся адреналином.
Он улыбнулся.
– Кажется, ты была встревожена.
– Меня преследовали картинки из «Белоснежки», – призналась она.
Его улыбка стала еще ярче, и он широким жестом указал в другую сторону:
– А замороженные люди – вон там.
Персеваль подумала, что он шутит и что в данный момент уже ничто не должно ее шокировать. Но затем она заметила ряды ящиков, что-то вроде огромного аптекарского шкафа, и присела на край гроба, не обращая внимания на холод.
– Что это за люди? Твои враги?
– Добровольцы.
– Ты хочешь сказать, что они… добровольно дали себя заморозить? А разморозить их можно?
– Ну… – Прах пожал плечами. Ей показалось, что он делает это очень артистично, – но она тут же подавила в себе эту мысль. – Мы не создали технологию, которая позволяла бы извлечь их из криогенного стазиса живыми. Но их ДНК по-прежнему свежая, а все остальное неважно.
– То есть это… мертвецы с Земли? Самоубийцы?
Прах покачал головой:
– В полет они отправились добровольно. Но возможно, они не знали, на что именно они соглашаются, когда подписывали договор.
Персеваль оступилась, вставая, и оперлась о крышку гроба, чтобы не упасть.
– Они не знали?
Прах нежно коснулся ее виска; этим жестом можно было бы убрать на место выбившийся локон – если бы у нее были локоны.
– Нет, конечно. Эти люди знали, что они – избранные, что в ходе холодного путешествия среди звезд они будут воссозданы в облике бога. Вряд ли они понимали, насколько серьезны связанные с этим технические проблемы.
– Ох, космос. – Персеваль пошатнулась и упала бы, если бы он ее не поддержал. – Тут их, наверно, тысячи.
– Во всех криогенных комплексах мира? Возлюбленная, там их почти семьсот тысяч. – Он пожал плечами – на этот раз еще более элегантно. – Я даже не знаю, сколько холодильников вышло из строя после смерти Метатрона, а Самаэлю к тому же пришлось использовать часть их в качестве сырья – извлечь из них воду, углерод и аминокислоты. Мы не рассчитаны на то, чтобы так долго сидеть здесь, а взрывы привели к каскадному отказу систем.
Персеваль всегда думала, что «потерять дар речи» – это просто образное выражение. Она покачала головой и отстранилась от Праха. Он отпустил ее, но не слишком далеко, да и Крыло оставалось у нее за спиной.
– Ты убил семьсот тысяч людей?
– Я не убивал их. И Исрафель тоже. Их убили строители. Заморозили и отправили к звездам.