– Самаэль сказал, что мир – программа форсированной эволюции.
– Самаэль слишком много болтает.
Если Персеваль сказала бы так про Риан – ну, прежде всего, это было бы неправдой, но, кроме того, она бы сказала так с любовью в голосе. А в словах, сорвавшихся с губ Праха, чувствовался холод пустого дыхания Врага.
На миг Персеваль ясно увидела его – направленный на нее взгляд серых глаз, его протянутую руку. Она увидела его без пелены химически индуцированного доверия: холодный шок адреналина очистил ее сознание. Она внимательно вгляделась в него, зафиксировала изображение, сохранила его, а также записала эмоции, которые ощущала в этот момент. Часть ее симбионта по-прежнему принадлежит ей и отреагировала так, как и следовало бы.
А может, весь симбионт принадлежит Персеваль и по-прежнему был верен ей, а сейчас, как и она сама, отражает натиск Крыла.
– Как можно форсировать эволюцию?
– Если хочешь, чтобы твои внуки стали ангелами? – Он провел пальцами по краю Крыла, и Персеваль это почувствовала.
Она сделала шаг назад.
Прах обвел вокруг себя рукой, указывая на трюм и все его жуткое содержимое.
– На что ты не пойдешь ради этой цели? – спросил он. – Отправишь ли ты их в полет к звездам, из которого нет возврата, – чтобы они либо вырастили крылья, либо погибли?
– Строители хотели создать богов?
– Я – их память, – сказал Прах. – Времени у них было в избытке. Они обладали всеми необходимыми инструментами. Как видишь, они были в достаточной степени безжалостны в создании мутаций. Там, где не работали инструменты, помогала ионизирующая радиация. У них была только одна цель – создать вас по облику и подобию божию. Но этот ледяной мавзолей принадлежит не мне.
– А кому же?
– Я же говорил. Мертвецы принадлежат Самаэлю.
Риан соскользнула в кратер и затормозила, пытаясь не думать о том, что при этом станет с ее руками – и что радиация сделает с ее телом. Она напомнила себе, что теперь она – возвышенная. Одна из монстров.
Судя по тому, что рассказал им Самаэль, никто даже не подозревал, какие они чудовища.
Она выживет. А если ее плоть покроется волдырями и облезет с костей, ну так что? Она вспомнит, как Персеваль утащило в холод, и тогда огонь уже не покажется ей жарким.
Бенедик спустился вторым, а затем их примеру последовал Тристен. Гэвин парил в воздухе рядом с ним. Если василиска и беспокоило то, что бурлящий водоем, скрытый в трещине, горячий – и не только из-за температуры, то он никак этого не выказал, а просто кружил снова и снова сквозь завесы над дымящейся водой. Крупицы нигде не было видно. Похожее на тигра существо бесследно растворилось в воде.
Риан оглянулась на Тристена и Бенедика. Ноги мужчин были длиннее, чем у нее. А у Гэвина были крылья.
– Готовы? – спросила она, когда Тристен то ли спрыгнул, то ли соскользнул к началу тропы.
Возможно, это было глупо, но Риан показалось, что она должна это сделать. Она отвернулась от отца и побежала.
Поначалу она могла бы сказать, что это легко. Тропа шла под уклон, вдоль реки, над которой поднимался пар. Вдоль нее против течения двигалась волна бело-голубоватого света. Риан была в хорошей форме и раздражена. Если Бенедик и окликнул ее, то она его не услышала.
Риан ориентировалась на поток света. В ее голове мелькнула мысль о том, что она могла бы проанализировать только что полученный опыт и подождать. Но с тем же успехом можно было бы накинуть упряжь на ветер; как сказал бы Голова, Риан была сыта по горло – настолько, что совсем не хотела ждать новой порции.
Она бежала. И слышала топот шагов у себя за спиной.
– Полагаю, ты знаешь, куда идешь? – спросил Тристен, бежавший в метре позади нее. Похоже, Бенедика он обогнал.
– Ты говоришь, как чей-то папа.
– Кто знает? Может, однажды выяснится, что я в самом деле твой папа.
Риан рассмеялась – и из-за этого почувствовала себя предательницей. Сохранить свой гнев и непреклонность она бы могла – они заряжали энергией ее каждый шаг, но ее страдание уступало ритму бега. Внутри ее поднялась темная волна; это в ней поднялась мрачная решимость; ее артерии словно были сжаты кольцами гнева.
Риан это приветствовала.
Тристен не ответил, а просто позволил ей бежать дальше.
Тропа была неровной, и Риан приходилось прыгать и карабкаться, чтобы следовать за смертоносным потоком по уровням корабля. С силой тяжести творилось что-то странное; Риан бежала вниз, но река рядом с ней текла вверх. Риан подумала, что если она прыгнет в реку, то прежде чем ее мясо поджарится и отстанет от костей, она почувствует, как вода несет ее вниз, обратно к началу.
Но какими бы сбивчивыми ни были ее шаги, они создавали ритм для медитации. Слева от нее возвышался разорванный металл – жуткий, покрытый пятнами; из него сочилась ржавчина. Под ее ногами – раздавленные переборки, которые великое множество ног отполировало до гладкости.
Риан протиснулась через узкий лаз между острыми пластинами вывороченного настила и скользнула с выступа вниз, на широкую площадку. Ржавчина окрашивала ее одежду, рисовала узоры на ее покрытой ссадинами коже. Когда они доберутся до Двигателя, Риан будет такой же «горячей», как и Крупица. Возможно, ей дадут позолоченный свинцовый гроб. Возможно, они насыплют в ее ладони бесцветные алмазы и топазы, чтобы ее лучезарное прикосновение окрасило их в зеленый и голубой – в цвета покинутой родной планеты.
В цвета, бушующие в этой смертельно опасной реке.
Риан сделала шаг в сторону и тяжело задышала, уперев руки в колени. Бенедик прыгнул, приземлился рядом с ней, опустившись на корточки, а затем таким же эффективным движением встал. В этой комнате было хорошее освещение, позволявшее ее рассмотреть, – голубые волны света текли по стенам, словно отражаясь от реки, но в данном случае их источником была сама река.
Легкие Риан горели, хотя ей казалось, что ее мышцы до сих пор сильны. Желчь и горечь поднялись по ее горлу; желудок выворачивался наизнанку. Кожа на ее руках поднималась, образуя пузырьки, похожие на чечевицу. Воздух уже был разреженным, и концентрация кислорода в нем продолжала падать; как ни втягивала Риан в себя в воздух, как бы она ни выдыхала его, она не могла надышаться.
– Когда мы ослепнем? – спросила она у отца и подумала о том, не растет ли у нее первая молочно-белая катаракта.
– Доза не превышает четырех зивертов, – ответил Бенедик. – Симбионт защитит тебя.
– На какое-то время.
– Когда он перестанет это делать, о тебе позабочусь я, – сказал Бенедик.
Гэвин полетел над водой; ползучий свет отражался от нижней поверхности его крыльев, и поэтому василиск сиял, словно голубой драгоценный камень. Тристен соскользнул к Бенедику и Риан.
– Бегите дальше, – прохрипел он, выпрямляясь.
Но Риан стошнило. Она согнулась, все еще упираясь руками в колени, и между ее зубами вытекали едкие, нитевидные ручейки слизи и желчи. Пузыри на ее ладонях лопнули. Ее руки заскользили на собственном внешнем слое кожи, влажной от вытекавшей лимфы.
Когда Тристен взял ее за локоть, она почувствовала, что из его кожи тоже сочится жидкость.
– Беги дальше, – сказал он. – Ради Персеваль.
Риан выплюнула еще один комок рвоты и заставила себя выпрямиться.
– Гэвин! – позвала она. – Веди нас!
В ответ он лишь скользнул вбок, повернул и направился к берегу. Затем он пролетел над площадкой и дальше, прочь.
Они последовали за ним; их ноги уже покрылись волдырями. Затем стошнило Тристена; отвернувшись в сторону, он извергал из себя рвоту, не переставая бежать. От бега вниз по склону тряслись ступни, лодыжки, бедра, колени. Сила тяжести менялась от уровня к уровню, а иногда даже на каждом шагу. Они шатались. В тех местах, где тело Риан касалось одежды, от него отделилась кожа.
Снова и снова на Риан накатывала тошнота. Когда она попыталась смахнуть волосы со лба, в ее ладонях остались клочья волос.
Пол скрипел и дрожал под их ногами; от ржавых металлических пластин отделялись хлопья; зазубренные края ломались, если Риан со спутниками пробегали слишком близко от них.
Еще через час Бенедик опустился на колено. Риан хотела подойти к нему, но он выставил руку, останавливая ее. У него начался долгий приступ тошноты, и в конце концов пена, которая текла из его рта, стала синей – цвета его крови.
Он встал и согнулся, уткнув кулаки в живот. Его снова затошнило. Риан была готова поклясться, что в нем уже ничего не осталось, но он все-таки что-то нашел.
Капли своей собственной синей крови.
У Риан закружилась голова, и она пошатнулась. От увиденного у нее тоже начался рвотный позыв; мышцы сократились, словно кто-то ударил ее в живот. Риан снова протянула руку отцу, и на этот раз он взял ее и позволил потянуть себя дальше.
Когда пошел четвертый час, Риан подумала: если бы две недели назад кто-то сказал ей, чем она будет заниматься во имя любви к непорочной принцессе, она бы рассмеялась ему в лицо. Когда пошел пятый час, ее суставы ныли, а на ладонях появились такие волдыри, что руки не могли удержать бутылку с водой и тем более снять с нее крышку, Риан подумала: вот что дала мне Персеваль. Когда пошел шестой час, она думала только о боли, о тошноте и о том, чтобы не упустить из вида Гэвина и Бенедика и Тристена – из предела слышимости.
Когда пошел седьмой час, она уже не думала. Она двигалась вперед, страдая и очищаясь, – освежеванное, окровавленное существо, которое бежит, спотыкается, а затем бежит снова.
А Гэвин вел их вперед – вперед и вниз, через преисподнюю.
23Во имя Твое
Пора, пора уж мне огни тушить,
Что толку эту рухлядь ворошить!
Когда они спустились – или поднялись – от реки к двигателю, Риан уже час вела Тристена за руку. Он качался и не мог идти сам, и его бледная кожа от