Огненный ад был прекрасен.
– Позволь мне создать тебя заново – по своему подобию, – сказал Самаэль. Он говорил в пустоту, двигая губами; присутствие Врага его не тревожило. Риан слышала его даже за лязгом летящего лифта; его четкий, спокойный голос говорил прямо ей в ухо.
Риан порадовалась тому, что на ней доспехи, ведь если бы она держалась за лифт только силой своих собственных рук, то уже бы свалилась от шока. Она обернулась, цепляясь за стойку, – и широко раскрыла глаза.
– Что именно ты предлагаешь?
– Сделать тебя сильнее Праха, – ответил он. – Сделать тебя ангелом.
Риан посмотрела по сторонам, бросила взгляд на Тристена в его ослепительно белых доспехах. Он отвернулся и, похоже, ничего не замечал. Возможно, Самаэль как-то изменил его восприятие. Возможно, он появился только перед ней.
– Еще одним союзником, которого ты можешь съесть?
– Кто знает… – сказал Самаэль. – Может, ты победишь и меня. – Он пожал плечами. – Но ты же знаешь, что говорят про возраст и коварство против молодости и навыков.
– Нет, – сказала она.
Он наклонился к ней.
– А что помешает мне все равно это сделать?
– Тебе нужно согласие.
Риан не угадывала – знание дал ей герой Ынг; это требование – жестко запрограммированное, не поддающееся упрощению, – было с самого начала встроено в Исрафила. Что бы ни собирались сделать ангелы, прежде всего им требовалось получить согласие объекта, или Капитана, если действие затрагивало нескольких людей.
– Если ты позволишь, я покажу тебе то, что вижу. – Самаэль обвел руками круг от путеводных звезд до мира. – Весь гул жизни машин, все сознания, которые кружат на шкуре мира, сияя в диапазоне, который ты не видишь. Посмотри направо.
Риан посмотрела туда, куда он указал, – и успела заметить, как огромная часть «Лестницы Иакова» отрывается от корабля, словно отпиленная ветка – от дерева. Пока часть корабля, вращаясь, летела прочь, Риан увидела, что атмосфера не выходит наружу, что внутри не светят огни. Эта часть корабля начала разламываться на более мелкие куски, и они пришли в движение. Они будут разобраны на фрагменты, они усилят живые части корабля, сделают его настолько прочным, чтобы он мог выдержать натиск волны, или же их превратят в моноволокна, которые – если небеса или фортуна будут на их стороне – помогут поймать магнитосферу взорвавшейся звезды и создать ускорение.
Но это же не совсем так, да? Ударная волна в любом случае создаст ускорение.
Вопрос, стоявший перед ними, заключался в том, будет ли это ускорение в крошечных кусочках… или полезное ускорение, которое позволит миру снова отправиться в полет.
Кусочки отрывались – от лифта, от мира. Риан пыталась не смотреть на них, пыталась не представлять себе, что эти кувыркающиеся части – не выпавшие ржавые болты, а нечто большее.
– Это не причина жертвовать собой ради тебя.
Лицо Самаэля перестроилось вокруг острого края его улыбки.
– А как насчет того, чтобы пожертвовать собой ради мира? Для того чтобы победить их, понадобятся все ресурсы, которые у нас есть.
– «Их».
Простое местоимение. Оно не должно было сбросить Риан так глубоко в холодный колодец страха, что голос ангела полетел за ней, словно эхо.
– Да, – сказал Самаэль. – Ариан и ее союзник-ангел тоже идут на вечеринку. Если мы правильно рассчитали время, то окажемся на месте уже после того, как другие претенденты слегка размягчат друг друга, и мы сможем забрать их останки. Потрясающе, правда?
Когда Риан бросила на Самаэля свирепый взгляд, он просто пожал плечами.
– Золотко, я – ангел. Мне пятьсот лет. Я не хочу умирать.
– Даже если такова божья воля? – бросила она.
– Если такова божья воля, мы почувствуем это на своей собственной шкуре, верно?
Отвернувшись, Риан включила микрофон языком и быстро передала Тристену слова Самаэля. Поначалу он молчал, и Риан увидела как задвигались его доспехи и шлем: ее дядя покачал головой.
– Ты его не слышал, – с отвращением сказала Риан. – Ну конечно, ты мне не веришь…
– На самом деле… – Тристен подтянул себя к ней, цепляясь руками за надстройку лифта; его белые доспехи мерцали, словно звезды, – если не считать красноватых пятен, где на броню падал свет одной из путевых звезд. – Я тебе верю, – сказал он. – Но ехать быстрее мы не можем.
Она открыла рот, чтобы обвинить его. В ней копились слова. Отрицание. Гнев.
Он – взрослый, возвышенный. Принц этого мира. Старший живой сын Аласдера Конна.
Если он ничего не может сделать…
…значит, ничего сделать нельзя.
28Поцелуй ангелов
Мир к миру, пепел к пеплу, прах к праху
В твердой и неизменной надежде на адаптацию.
Персеваль повернула голову и позволила ангелу поцеловать ее. Она закрыла глаза, дыша приоткрытым ртом, и ждала, что будет дальше.
Поначалу ничего не произошло. Короткий, целомудренный поцелуй. Прах прижался к ней, затем отступил.
И вдруг она почувствовала, что ее дыхание очистилось, а следующий вдох – наполнил грудь, которую уже не сдерживало страстное желание. Персеваль сделала глубокий вдох, задержала дыхание, позволила воздуху течь.
Она снова владела собой. В течение одной долгой, чистой секунды, она ликовала, и если бы крылья тоже принадлежали ей, она бы развернула их.
А затем Прах коснулся ее плеча и назвал ее «капитан».
И Персеваль поняла, что больше никогда не будет собой.
Она подготовилась к вторжению, к тому что ее вырвут из себя, раздавят, изнасилуют, проткнут. Но все оказалось совсем не так. Она почувствовала, что постепенно растворяется. Края ее сознания словно скользили в разные стороны, становились хрупкими, а затем превращались в частицы. В порошок.
В прах.
Персеваль раскрошилась. Рассыпалась. Разделилась на части. Растеклась. Рассеялась. Она утекала прочь – ядро, средоточие, эго стало тенью, через которую может проникнуть даже звездный свет. Персеваль словно превратилась в одни лишь пальцы без глаз, сплошные края без центра. Она почувствовала, как весь мир проходит сквозь нее или как вся она проходит сквозь мир – корабль и его обитатели уже ничем не отличались друг от друга. Она ощутила все дефекты мира, почувствовала, где его металл устал от боев, от бесконечного воздействия энтропии.
Прах был с ней. Вращаясь вдоль сетей, узлов, балок и решеток мира, она ощущала всю диффузную сущность Праха, всю его холодную ангельскую волю.
Она знала, где корабль выдержит, когда основная путеводная звезда превратится в сверхновую. Она видела, где никакой ремонт не поможет, где корабль неизбежно разрушится. Она ощущала границы других ангелов и те места, зайти куда она не могла.
Она почувствовала, как с одной стороны приближается Ариан. С другой стороны шли Риан и Тристен, чтобы вернуть ее домой. Слишком поздно, слишком поздно. Персеваль оплакала не свою потерю – ведь она их не потеряла, а горе, которое они испытают от ее имени.
Словно капля масла, упавшая в лужу, Персеваль растеклась тонким слоем. И растворилась в мире.
Довезти Риан и Тристена до конечной точки лифт не мог, но доставил их к внешнему корпусу самого мостика, который находился в самой сердцевине мира. Когда лифт с лязгом остановился, вибрируя и напрягаясь так, что Риан чувствовала неслышный визг уставшего металла сквозь подошвы, она поначалу не смогла отцепить свои перчатки от балки. Но Тристен, сверкая доспехами, остановился рядом с ней и осторожно разжал каждый палец с нежностью, которая, как показалось Риан, была доведена до совершенства в течение нескольких десятилетий.
Он взял ее за руку. На миг они застыли в невесомости лицом к лицу, а когда Риан вгляделась, она увидела, как его бледное лицо за щитком шлема перекосилось, – Тристен подмигнул ей.
А затем маска закрылась, и в течение двух долгих секунд, пока не сомкнулась ее собственная броня, Риан смотрела на свое собственное отражение в блестящей белизне панциря. Включились частицы-датчики, соединенные с ее симбионтом, и они создали сферическое поле зрения, которое почти полностью дезориентировало Риан. Но броня подбодрила ее: нескончаемый поток данных, проходя через великое множество фильтров, становился понятным. Тристен отпустил руку Риан, и она подумала, не пожал ли он ее на прощание. Призрачный аватар Самаэля парил над ними, рядом с тем, что, по мнению Риан, могло быть только входом в шлюз.
Тристен пошел прочь.
Доспехи Риан последовали за ним.
Войти оказалось просто. Самаэль просто протянул руку – не потому, что ему это было нужно, а для пущего драматизма – и открыл дверь шлюза. Когда доспехи доставили Риан внутрь, ей в голову вдруг пришла мысль о том, так ли легко будет выбраться.
И нужно ли будет выбираться.
Оказавшись внутри, они двинулись по затянутому паутиной коридору. Здесь было темно, но доспехи в свете не нуждались. Под ногами хрустели панцири насекомых, и доспехи расходовали внутренние запасы воздуха. В ходе разговора с броней Риан поняла, что местная флора давно погибла от темноты и засухи, а с ней и фауна.
Но, похоже, не раньше, чем у мух и пауков произошел популяционный взрыв.
– Броня?
– Готова к работе.
– У тебя есть имя?
– Этому комплекту не дали названия.
– Ой. – Риан подождала, словно надеясь, что броня сама заполнит паузу. Но в голове она слышала только эхо своего беззвучного голоса. – А тебе хотелось бы получить имя?
Она, разумеется, не могла почувствовать, как броня медлит, обрабатывая вопрос. Даже возвышенные не обладали такими быстрыми рефлексами. Возможно, броня просто сфокусировалась на непростой задаче – следовать за остальными во мраке.
Белые доспехи Тристена поблескивали в ультрафиолете. «Почему он выбрал белый цвет? – подумала Риан. – Для большего пафоса? Или чтобы вызвать огонь на себя?»