– Впусти их, тупой ублюдок.
Ариан сделала выпад, предполагая, что противница, как и раньше, подпрыгнет. Но на этот раз Персеваль бросилась в сторону и почувствовала, как «Невинность» глубоко впивается в одно из крыльев. Как и раньше, сейчас будет боль, шок, а затем…
Она растянулась на полу, заскользила по слою паутины и покатилась. Оставшиеся крылья защищали ее, как только могли, но она все равно набила синяки на локтях и ногах и больно ударилась лодыжкой о кресло штурмана, пока пряталась за консолью, Ариан ухватилась за спинку кресла и перепрыгнула через него. Во время прыжка «Невинность» повело в сторону, и на долю секунды внимание Ариан рассеялось.
Одно крыло Персеваль было отрублено выше локтя, но все остальные наклонились вперед, резко согнулись в суставах, словно пальцы гитариста, и пока Персеваль падала на спину в пыль и обломки, крылья сомкнулись и скользнули через броню в грудь Ариан. Из ее спины появился измазанный в голубой крови плюмаж длиной метр или больше.
В ярком хроме шлема Ариан Персеваль увидела свои широко раскрытые глаза и щетину на бритой голове…
А затем Крыло резко расправило свои крылья, и дочь Аласдера Конна порвало на куски.
За шипением воздуха, который входил через уже открытую дверь, Персеваль услышала, как щелкнули вылетевшие суставы и как с сочным мясным шлепком разорвались мышцы.
Ионизированная атмосфера наполнилась треском статического электричества; может, Ариан и была побеждена, но Азрафил продолжал сражаться.
И вдруг, словно бой был галлюцинацией, броня Риан твердо встала на обе ноги, и дверь, за которой находился мостик, открылась. В коридоре повисла тишина; тусклые лампы, моргнув, ожили, и тени скрывали почти столько же, сколько и показывали. Но в комнате над поверхностями летали молнии, и Риан разглядела какую-то изящную, высокую фигуру, закутанную в порванные крылья и покрытую синей кровью. Фигура поднималась на ноги.
Вскрикнув, Тристен шагнул вперед, наводя оружие на Персеваль. «Нет», – подумала Риан, двигаясь вперед, предвидя предательство и уже понимая, что помешать ему она не сможет. Возможно, какой-нибудь ангел успеет вмешаться. Возможно…
– Ты жива, – сказал он, и его голос дрогнул.
Тристен опустил оружие и протянул к ней другую руку, словно собираясь поддержать или обнять Персеваль. Она повернулась к нему; ее глаза были широко раскрытыми, безумными.
И Риан снова выдохнула – сквозь пелену мерзкой ненависти к себе за то, что усомнилась в нем. Но затем, словно звезда после затмения, появился Самаэль. Одной рукой он крепко сжимал другую, и Персеваль замерла.
– Риан, – сказал голос в воздухе перед ней. – И только Риан.
– Прах, – сказал Самаэль, как будто это нуждалось в объяснении. И Риан кивнула.
Когда Риан повернулась, то почему-то обнаружила, что безликая маска Тристена смотрит прямо на нее.
– Вы все идиоты, – сказала Риан.
Он выпрямился.
– У тебя есть все, что нужно.
Риан кивнула. Она переступила через порог и двинулась в сторону Персеваль, а затем коснулась перчаткой обнаженного плеча Самаэля и сказала в свой шлем:
– Ангел, я готова. Я даю согласие.
Она не увидела, ответил ли он. Ее отвлекло движение в ее руке – датчики брони не могли определить ни вес, ни температуру предмета, который она держала. Риан удивленно посмотрела вниз и едва не выронила предмет.
«Милосердие».
Сглотнув комок, Риан пошла вперед.
Двигаясь по мостику, она аккуратно поднимала и ставила ноги, чтобы поднимать поменьше пыли. Персеваль, окутанная крыльями, словно беседка – колючими побегами, протянула к ней руки.
Подойдя поближе, Риан увидела обрубок одного из крыльев, из которого капала густая синяя жидкость. Персеваль заметила, что держит в руках Риан, и широко раскрыла глаза, словно увидела осколок абсолютной тьмы. Персеваль опустилась на колено, и Риан сделала еще шаг – но затем Персеваль снова встала, и Риан поняла, что ее сестра просто наклонилась за «Невинностью».
А это значит, что куски брони и разбросанные повсюду куски мяса, из которых сочится синяя жидкость, – это…
– Ой, – сказала Риан и подавила рвотный позыв, чтобы ее не стошнило внутри шлема. – Да пошло оно все в космос, – добавила она и на всякий случай подняла щиток. Кровь возвышенных пахла машинным маслом; эта вонь не помогала справиться с тошнотой, но на самом деле и не усиливала ее.
А затем Риан оказалась совсем близко к Персеваль. Персеваль положила ей руку на плечо, и Риан подалась к ней. Она не могла ощутить прикосновение сквозь слои керамики и титана, но она понимала, что это чувствует ее броня.
– Закрой глаза, – сказала Персеваль.
Риан закрыла глаза – на три минуты, по данным ее симбионта. И пока она ждала, она чувствовала, что Самаэль работает в ней, движется сквозь нее, меняет ее. Разбирает ее на части.
Ее края расплетались, и она почувствовала, что Персеваль тоже разваливается на части. Она чувствовала и то, что Персеваль не хотела ей показывать – как Персеваль собрала симбионта Ариан, как ее собственный симбионт выслеживал его в каждом уголке мостика и пожирал. А с ним и Ариан.
А вместе с Ариан – и Аласдера.
– Значит, теперь ты Капитан, – сказала Риан, не открывая глаза. А затем произнесла ее имя – в последний раз. Ласка. – Персеваль.
Голос Персеваль был хриплым, сдавленным.
– Я уже не совсем Персеваль.
– Ничего, – ответила Риан, пока невидимые компоненты Самаэля трансформировали ее клетка за клеткой.
Персеваль снова коснулась ее брони. На этот раз Риан это почувствовала.
Самаэль изменял и броню, или же это делал ее собственный симбионт, получив инструкцию от ангела.
Герой Ынг в голове Риан был настроен решительно. Ангелов нужно интегрировать. Самаэлю не хватит сил, чтобы сделать это в одиночку. И ни ему, ни Праху, ни Азрафилу нельзя доверять.
Риан была с ним согласна – и хотела показать ему, что в случае необходимости она тоже может быть безжалостной к себе.
– Прах. Он заставил меня возжелать его, – сказала Персеваль.
Персеваль пожала плечами; ее крылья поднялись и опустились.
Риан вспомнила про Мэллори; он, возможно, – существо Самаэля, а может, и нет. В любом случае он дал ей Гэвина, а также героя Ынга.
Риан почувствовала, как ангел работает внутри ее.
– Дай ей сливу, – сказал Самаэль. – Накорми ее вирусом. Освободи от цепей Праха.
Слива лежала в мешочке, привязанном к поясу Риан. Она засунула руку в мешочек, вытащила маленькую помятую сливу. По большому пальцу потек сок – липкий, словно кровь под ее ботинками.
Что-то насторожило Персеваль – то ли действия Риан с фруктом, то ли тон ее голоса.
По изгибу ее бровей, по наклону головы Риан видела, что Персеваль что-то заподозрила. Что она заинтригована.
И встревожена.
«Все принцессы, ангелы и короли – чудовища, – подумала Риан. – Даже если они тебе нужны. Даже если они дают тебе крылья».
Но она научилась кое-чему у Персеваль, и у Тристена, и у Конрада Ынга. Кроме принцесс, чудовищ и королей, есть также рыцари и герои.
И все свелось к смерти и к тому, за что ты решаешь умереть.
Она не смогла бы сделать это сама, но за дверью стоял Тристен, и с ней был герой Ынг.
Ирония, конечно, была в том, что его ей дал Самаэль. А Самаэль не мог победить Праха. И ни одному из этих ангелов она не хотела бы доверить ни свою жизнь, ни жизнь мира.
Решение было только одно.
Слизав мякоть сливы с пальцев, Риан – с помощью героя Ынга – крепко взяла под контроль Самаэля и запрокинула голову, чтобы принять поцелуй Персеваль.
Поначалу Персеваль не понимала, что она чувствует. Это был не поцелуй и не выворачивающее наизнанку воспоминание о желанных-нежеланных поцелуях Праха, а скорее спазм, неподконтрольный ей поток всего, который тек не в Персеваль, а сквозь нее. Если, объединившись с Прахом и став его Капитаном, она была вынуждена покинуть саму себя, то сейчас что-то вычищало ее нутро.
Риан была там, внутри ее, со всей ее изобретательностью и умом, со всей ее болью и храбростью. Внутрь Персеваль проникла любовь Риан, ее тоска, ее упрямая решимость; от этого у Персеваль сдавило грудь, а в глазах защипало. Вместе с Риан был Самаэль и кто-то еще – герой Ынг, спокойный и целеустремленный.
Она почувствовала, что они сплелись внутри ее, отвязали Крыло от ее души и отбросили в сторону. Она почувствовала, как они нанесли удар Праху – атаковали в тех местах, где он был интегрирован с ней. Она предполагала, что они разобьются о его права на нее, словно вода о ладонь. Но они все остались здесь: Самаэль со своей алчностью и преданностью; герой Ынг, который оплакивал остальных, о которых он мечтал и которых он никогда не увидит. Риан, сияющая от любви, коснулась Персеваль, проходя мимо. Да, она была разочарована, но все равно действовала, принимая Персеваль такой, какая она есть. Они пробивались сквозь Персеваль, бежали, словно река, отталкивали прочь барьеры, наполняли ее своей силой и прокладывали чистые каналы в ее сознании.
Прах оказался в осаде: он все еще вел бесшумный бой с Азрафилом и при этом был вынужден защищать тех, кто находится на мостике. Его ограничивала не его собственная слабость, а хрупкость человеческих тел.
Персеваль, возможно, испугалась бы, если бы с ней не было Риан – Риан, которая с помощью героя Ынга разобрала на части Самаэля, используя его собственный вирус и его же знания о том, как воевать с ангелами, – а затем превратила его во что-то другое и загрузила в Крыло и в Персеваль. Персеваль почувствовала направляющее прикосновение Риан, когда Самаэль врезался в Праха с той стороны, откуда тот не ожидал – изнутри.
Риан использовала их объединенную силу и ресурсы не для того, чтобы поглотить Праха, и даже не для того, чтобы дотянуться сквозь него и сожрать Азрафила, – но чтобы исправить его – а точнее, исправить их обоих, заразить и усложнить их. Крыло развалилось на куски, превратилось в порошок из наночастиц; его направляющий принцип был вырван и поглощен.