– А когда вы пришли, были три?
– Да.
– Четвертая в зеленой кофточке?
– Да.
– Одна из тех, кто следит за нами. Поэтому я и не разрешала себя провожать до барака. И если я сейчас с вами уйду и не вернусь ночевать и тем более не выйду утром на работу, меня кинутся искать. Мы можем прямо сейчас уехать? Есть поезд?
– Ленинградский поезд днем, в двенадцать часов.
– Вот видите! Я могу уйти только в выходной.
– Когда он у тебя? – спросил Саша.
– Послезавтра.
– Рискованно ждать, – сказал Глеб, – не обязательно ехать поездом, можно пароходом, а потом где-нибудь пересесть.
– Милый Глеб, у них свои люди и на вокзале, и на пристани, даже на автобусной станции. У нас кое-кто пытался уехать, поймали. Важно, чтобы здесь хватились возможно позже, поэтому бежать надо в выходной. – Она усмехнулась. – Какое слово – «бежать»…
– Мне оно нравится, – пытался пошутить Глеб.
Саша встал.
– Послезавтра утром мы ждем тебя у нас дома. Постарайся прийти пораньше, могут возникнуть другие варианты.
– Я буду ровно в девять. Как вы понимаете, без вещей. – Она улыбнулась, наконец-то это была ее прежняя застенчивая улыбка. – Придется вам, Глеб, справлять мне новый гардероб.
На следующий день Глеб оформил увольнение. Семен Григорьевич поморщился, но никуда не денешься – человеку надо к новому месту службы. Глеб ему сказал, что уедет дня через три, а сам взял билеты на завтра, на ленинградский поезд, были у него знакомые в городской кассе, все сделали.
Вечером дома, собирая вещи, Глеб говорил Саше:
– Хватятся ее, а она уже в Калинине, пока расчухаются, она уже Дубинина Елена Ивановна. Звучит?
– Звучит.
– Всесоюзный розыск? Это милиция, прописка, отделы кадров. В загс не сунутся. Тем более ее старый паспорт перечеркнут и отдадут мне, девки знакомые, а я его сожгу. Заберем ее сына, а там, глядишь, и своего соорудим. Как думаешь?
– Дело нехитрое.
Глеб закрыл наконец чемодан, поставил на него баян, подсел к столу.
– Ну что, по прощальной?
– Учти, при Лене тебе придется с этим сократиться.
– Не беспокойся. Все будет в пределах разумного. Ведь мне, дорогуша, уже под тридцать. Как это твой Пушкин говорил насчет женитьбы?
– «Кто в двадцать лет был франт иль хват, а в тридцать выгодно женат».
– Вот за это давай и дернем!
Они выпили. Глеб закрыл бутылку, поставил в шкаф.
– Все! Тебе оставляю.
Снова сел за стол.
– Не хочу, дорогуша, произносить лишних слов…
– Твоя молчаливость мне известна, – рассмеялся Саша.
– Вот именно. Но скажу тебе так. Когда я ее на почте увидел, сразу понял – это моя судьба. И не в том дело, что красавица, языки знает, дело, дорогуша, совсем в другом…
Он помолчал, потом продолжил:
– Ведь она одной с тобой породы – деликатная. Но в ней это вызывает у меня нежность, благоговение, извини за такие высокие слова. Ты мужчина и должен быть в этом мире бульдогом с мертвой хваткой. А она женщина, она бульдогом быть не может. Вот Ульяна твоя…
– Возьми ее себе.
– Не важно чья. Ульяна – бульдог. А Лена – женщина, я ее защищать хочу, оберегать от этого хамского мира. Я когда услышал, что она шпалы таскает, хотел пойти туда и перебить всех этих директоров и прорабов – сами, сволочи, таскайте, вот какое состояние у меня было. Одного не могу себе простить: почему две недели назад, как только получил письмо из Москвы, сразу не увез ее. Оробел, дорогуша. Такая женщина! Как подойти? Как сказать? Как предложить? А узнал про Каневского, сразу решил: надо выручать, спасти во что бы то ни стало. Любит не любит, не имеет значения, главное – увезти отсюда… А теперь, слышал? «Вы мне близкий человек». А?! «С вами я была бы счастлива». Как, дорогуша?! Тебе кто-нибудь говорил такие слова? Мне нет, никогда!
– Лена замечательная, – сказал Саша, – я много лет ее знаю. Я рад за тебя и рад за нее. А теперь давай спать ложиться. Привыкли с тобой дрыхнуть до полудня, а завтра рано вставать…
В девять часов они были готовы, но Лена запаздывала. Глеб подходил к окну, смотрел, не идет ли, метался по комнате.
– Что-нибудь задержало, – успокаивал его Саша, – сейчас придет.
Время подошло к десяти, потом к одиннадцати… Поезд через час…
– Может быть, она прямо на вокзал поехала? – предположил Глеб.
– Такой глупости она не сделает, скорее всего отменили выходной.
В двенадцать часов они поехали к Лене.
На завалинке, опираясь на палку, сидела та старуха, что разговаривала с ними в прошлый раз. Увидев Сашу и Глеба, тихо сказала:
– Идите, идите, ребята, нету Лены.
– Когда ее забрали?
– Вчера, идите, идите.
Они не двигались с места.
Старуха поманила Глеба пальцем.
– Сынок, а какой она нации?
– Русская она.
– А веры-то какой? Православной или еще какой?
– Православной.
– Дай ей Бог, – прошептала старуха.
5
В вестибюле здания НКВД на улице Егора Сазонова они заполнили анкету: Будягина Елена Ивановна, 1911 года рождения, адрес – поселок Нефтегаз, кто запрашивает – Дубинин Глеб Васильевич, степень родства…
– Напиши – жених, – посоветовал Саша.
– Нет, напишу – двоюродный брат, так вернее.
– Не лезь в родственники к Будягину, понял? Пиши – жених!
– Женихом может назваться всякий, пошлют к едрене фене. А родственнику? Пусть попробуют не выдать справку!
– Только не задирайся. Без эксцессов!
– Сам знаю, дорогуша! Главное, ты не суйся, всю музыку испортишь.
Он подошел к окошку, постучал, сдал анкету.
– Ждите!
Ждали они долго, хотя народу в вестибюле было немного. Выходили по очереди на улицу покурить, Саша купил на углу в газетном киоске «Правду», проглядел: победы Гитлера в Европе, нерушимая дружба с Германией, убийство Троцкого, совершенное «одним из его ближайших людей и последователей… Его убили его же сторонники, с ним покончили террористы, которых он же учил убийству из-за угла, предательству и злодеяниям».
Сами, конечно, и убили! Всех считают идиотами.
Глеб ходил взад и вперед по приемной, нетерпеливо поглядывая на окошко.
– Дубинин!
Глеб подошел. Саша встал сбоку.
– Паспорт!
Саша схватил его за руку – не давай!
– Зачем вам мой паспорт?
– Справки выдаются при предъявлении документа, удостоверяющего личность.
Глеб вынул паспорт, оттолкнул Сашу, протянул.
Окошко захлопнулось.
Они отошли в сторону.
– Зачем ты им отдал паспорт?! Сказал бы – нет с собой. Сейчас ухватятся – нашли в Уфе родственника Будягина. Давай мотать отсюда, пока не поздно! Добудешь в Калинине новый паспорт.
Он потянул Глеба к выходу, но тот опять оттолкнул его.
– Положил я на них с прибором! И пока не узнаю, где Лена, отсюда не уйду.
Переубедить его было невозможно. Глеб, всегда такой осторожный, теперь шел напролом.
Рядом с окошком открылась дверь, в ней возник толстый приземистый энкаведешник в очках. Поднял к глазам бумагу:
– Дубинин!
– Я Дубинин.
Энкаведешник внимательно посмотрел на него, открыл дверь пошире и, придерживая ее рукой, сказал:
– Пройдемте!
– Зачем?
– Там вам скажут зачем, пройдемте!
Глеб приблизил к нему искаженное гневом лицо.
– А почему там, почему не здесь?
Энкаведешник отступил на полшага, снова поднял к очкам бумагу.
– Вы наводите справку о… Будягиной Елене Ивановне?
– Да, я.
– Вот вам там и дадут справку.
Саша подошел к ним:
– Глеб, на работу опаздываем.
Энкаведешник воззрился на него:
– А вы кто?
– Товарищ. Шли на работу, попросил зайти с ним сюда. Вот зашли.
– И идите. Товарищ вас догонит. Пройдемте, гражданин Дубинин.
– Глеб! – Саша схватил его за рукав.
Энкаведешник грубо оттолкнул его плечом и, войдя вслед за Глебом, захлопнул дверь.
Ненависть, отчаяние, сознание собственного бессилия душили Сашу. Кричать, протестовать? Выскочит дюжина амбалов с квадратными мордами, скрутят, изобьют, утащат в камеру, а оттуда путь известен. Власть в стране захватила банда уголовников, как с ней бороться?! Идти на верную смерть? Никому ничего его гибель не даст, никто о нем даже не узнает.
Саша вышел на улицу, остановил машину, назвал адрес Семена Григорьевича. У него с Глебом давние отношения, к тому же Семен вел занятия в клубе НКВД, какие-то связи наверняка возникли, может, нажмет на нужные кнопки, выручит Глеба?
Семен Григорьевич выслушал Сашин рассказ, обещал что-нибудь узнать. А к концу дня сообщил, что ничего узнать не удалось, и, глядя мимо Саши, своим красивым, актерским голосом добавил:
– Ваши две группы, Сашенька, закончу я сам, а вы сегодня можете получить у Нонны расчет за отработанные часы.
Так. Избавляется от него. И Глеба выручать не будет.
– Ну что ж, – согласился Саша, – могу получить расчет. Но это еще не все, Семен Григорьевич.
Тот выжидающе смотрел на него.
– Расчет – это еще не все, Семен Григорьевич, – повторил Саша, – нужно выдать мне справку: работал у вас с такого-то по такое-то, сделать отметку в паспорте об увольнении, да, кстати… – Он вынул из кармана пиджака документы, нашел профсоюзный билет, открыл его. – Точно, у меня профсоюзные взносы не уплачены за последние три месяца. Вот какой я безответственный должник.
– Саша… Но вы понимаете?! Вам придется здесь задержаться.
Саша пожал плечами:
– Я никуда не тороплюсь. Может быть, найду другую работу.
Брови у Семена Григорьевича поползли вверх.
– Я считал вас более благоразумным. Вашего ближайшего друга арестовали. И женщина, которую вы мне рекомендовали, также арестована.
– Ай-ай-ай, – засмеялся Саша, – какое гнездо, оказывается, вы у себя свили, Семен Григорьевич.
Он наслаждался его испуганным видом. Хочет, чтобы Саша мгновенно смылся. Нет, не смоется! Не убежит, не удерет! Уедет, когда захочет. Посадят? Сажайте. Но бежать сломя голову он не собирается. Да, он бессилен, ничего не может сделать для Лены и Глеба, но так просто он их не бросит.