означало, что тварь стоит к нему лицом.
Внезапно Женя ощутил противоестественное, вроде занозы, желание – подойти к замещалке! Ноги его непроизвольно шевельнулись, он сделал шаг вперед, к черной фигуре.
«Нет! Нет! Нет!» – мысль захлебывалась в каких-то неестественных потоках, затопивших его. Еще маленький шаг вперед. Еще. Женя не видел этого, но почувствовал, как внутри черноты, залившей силуэт замещалки, кривится на ее лице злая, самодовольная и презрительная ухмылка.
Женя не понимал, что сейчас произойдет, но предчувствовал, что это будет что-то кошмарное. Предчувствие жадно присосалось к сердцу.
Паника, охватившая Женю, его и спасла. Он в ужасе закричал, и звук собственного голоса вырвал его из оцепенения. Женя нелепо дернулся, развернулся, бросился к двери, ударился ногой обо что-то, чуть не упал и побежал прочь, думая, что вот сейчас его сердце подпрыгнет до самого горла и вылетит вместе с рвотой изо рта. Пока бежал, на задворках сознания крутился припев из какой-то дурацкой песни: «Капитан Паника не даст нас в обиду».
Прошло три с лишним месяца, и он встретил замещалку в четвертый раз. Мама собиралась в Германию. Это была командировка по обмену опытом между торговыми портами. Посылали группу начальников разных рангов, в том числе и маму; она была одним из замов начальника центрального района порта. И вышло так, что Женин день рождения, 16 марта, пришелся на эту командировку.
Собираясь в поездку, мама сказала, что договорилась на работе с какой-то своей сотрудницей – назвала фамилию, Женя не запомнил, – чтобы сделать домашний торт на Женин праздник.
– Помнишь, – спрашивала, – в прошлом году на твой день рождения торт у нас был? Обалденный такой, тебе еще понравился очень. Помнишь?
– Помню, – отвечал. – Хороший был торт.
– Ну вот, это ж я у нее и заказывала. Сестра ее торты на заказ делает. В общем, сестра эта к вам подъедет и торт завезет.
Торт прибыл, когда праздник был уже в разгаре. За окнами все помутнело из-за ливня. Белесая стена воды. Женщине с тортом открыл дверь дядя Леня, мамин младший брат, жуткий бабник. Спросил у пришедшей имя и тут же начал опутывать ее клейкой паутиной своего внимания. Она порывалась уйти, но дядя Леня не позволил. Затащил ее за праздничный стол, со всеми познакомил, налил вина, предложил какой-то двусмысленный тост, все выпили. И тут только Женя узнал в пришедшей Анжелу Федоровну. Замещалку.
«Черт!» – мысленно ругнулся он.
Похоже, замещалка его не узнавала. И он сделал вид, что не знает ее.
Торт был огромен. Его искренне хвалили, когда дело дошло до чая. Дядя Леня по-кошачьи урчал над ухом у Анжелы:
– Все-таки было бы опрометчиво отпустить вас прежде, чем попробуем, согласитесь. А вдруг он… того? Кому тогда претензии предъявлять, а? Или, напротив, кому аплодировать?
– Божественный торт, – авторитетно сообщила бабушка Галя.
А когда праздник естественным образом угас, и дождь почти прекратился, и все разошлись, замещалка растерянно сидела за столом с мобильником в руке и виновато говорила Жениному папе:
– Диспетчер сказал, что к нам на Балку никакой транспорт еще несколько часов ходить не будет, дороги затопило. Магистральная, Портовая и Мира – все затоплены. И через Мефодиевку не проедешь, тоже затоплено. Ждут, когда вода спадет. Пока заказы туда не принимают.
Папа сказал, что она может переночевать здесь.
– У Женьки в комнате ляжете, а Женька – со мною. Щас организуем.
Лежа потом в темноте, рядом с храпящим отцом, на разобранном родительском диване, Женя рассматривал блики уличного света, упавшие на стену вперемежку с тенями от деревьев, и думал:
«Получается, я еще в прошлом году ее торт ел. И через месяц после этого в школе с ней пересекся, когда она по литре замещала. А теперь она в моей постели спит. Подобралась, тварь, так близко, что… Даже не знаю – что».
От этаких мыслей стало не по себе.
Замер, прислушиваясь к безмолвию ночной квартиры – не донесется ли какой звук из его комнаты, где спала – или бодрствовала, кто ее знает! – эта женщина. Но было тихо. Только негромкий отцовский храп чуть портил тишину, образуя легкую рябь на ее поверхности.
Женя заснул.
Часа в три ночи проснулся, словно выдернутый из сна вонзившимся в него крючком на леске. Было неприятное чувство, что его пристально рассматривают. Двойная дверь в комнату родителей плохо закрывалась. И сейчас он видел сквозь щель что-то белесое, припавшее к створкам со стороны коридора. Это была она, замещалка. Стояла там и смотрела на него. Вдруг захотелось встать и выйти из комнаты, и Женя, покрывшись мурашками от ужаса, что еще немного – и не удержится, и встанет, дрожащими руками натянул одеяло на голову.
– Нет, – вслух прошептал он сам себе, и стало легче; страх не отступил, но, по крайней мере, уже ничто не подталкивало встать.
Как заснул второй раз, он уже не помнил.
Утром, когда проснулся, оказалось, что дверь в его комнату открыта, и там никого нет. Папа на кухне разогревал мясное рагу, остатки вчерашнего пиршества, на вопрос – «А где эта?» – ответил:
– Да час назад ушла. Ты спал еще.
Вечером того же дня, когда подошло время сна, Женя с сомнением лег в свою постель. Здесь прошлой ночью лежала замещалка и, казалось, оставила вмятину после себя. Свой след и метку. С виду поверхность постели ровная, но Жене все мнилось, будто он чувствует кожей рельеф чужого отпечатка. И словно лежит не на своем месте. В сонном мареве чудилось ему – то ли уже во сне, то ли еще перед ним, – что сквозь обивку вот-вот прорастут гибкие руки, начнут шарить по телу, потом обовьют, вцепятся мертвой хваткой и втащат вглубь дивана, который разверзнется, как трясина.
Спать в собственной постели, помеченной замещалкой, стало неприятно. Сон сделался рваным, снилась теперь какая-то непривычная и смутная дрянь, часто страшная, от которой Женя просыпался по нескольку раз за ночь. Во сне постоянно взмокал от пота, майка холодной влажной тряпкой липла к телу. Ноги почти каждую ночь сводило судорогами, от которых он опять-таки просыпался – уже со стоном и, стиснув зубы, несколько минут корчился, массируя себе икры и ступни, пока не пройдет боль. Вдобавок часто стала болеть голова.
Однажды, приняв душ, Женя выбрался из ванны и, обтершись полотенцем, встал перед зеркалом, разглядывая в нем свое нездоровое лицо. Глаза покрасневшие, под ними тени с прожелтью, кожа бледная.
В глубине отражения шевельнулся халат на вешалке. Женя обернулся: да нет, нормально все, показалось.
Когда повернулся к зеркалу, то увидел отражение женщины, замершей позади. Оглянулся еще раз: никого. Однако в зеркале за спиной продолжала стоять она. С первого взгляда Женя ее не узнал, а со второго понял: замещалка.
«У меня глюки?!» – метнулась мысль. И тут же другая мысль, словно бы спокойно высказанная кем-то со стороны, возразила: «Да и похрен! Глюки – так глюки».
То ли замещалка шептала ему вслух, то ли ментальным ветерком вдыхала в самый мозг, – так или иначе, он услышал вот что:
– Теперь я буду замещать здесь. И знаешь кого? О, ты не знаешь! Но я тебе расскажу. Такие вещи надо знать. Каждый живет под присмотром своего демона. Говорят, что и ангелы тоже кое за кем присматривают, но это, по-моему, уже фантазии. Какие, к черту, ангелы! А вот демоны – факт. Норма бытия. У тебя тоже есть демон. Точнее, был. А теперь вместо него буду я. Договор подписала на замещение. Большая удача, должна сказать! Когда тебе доверяют людей замещать, это одна степень доверия, но когда – демонов… Тут доверие, которое так просто не заслужишь. И я теперь всегда буду с тобой. Незаметненько так – ни тени, ни отблеска, ни шороха, ни скрипа. Ты просто будешь знать, что я рядом. И я буду знать, что ты – знаешь.
У Жени вдруг мучительно защекотало в носу, и он судорожно громко чихнул.
– Видишь, – сказала замещалка, – захотелось мне, чтоб ты чихнул, и пожалуйста. Послушный мальчик сделал, как ему велено. Так и будем жить. Что сказать, о чем подумать, что сделать, где у тебя почешется, где засвербит, где потечет, где ойкнет – будешь все команды выполнять. Скажем, захочу, чтобы хвостик твой поросячий заторчал, – и заторчит.
Женя почувствовал, как тепло прихлынуло к паху, опустил глаза и увидел неприлично напрягшийся свой отросток. Страх пополам со стыдом охватил его, и Женя нервозно и глупо прикрыл срамное место ладонью.
– Меня можешь не стыдиться, – ядовито ухмыльнувшись, шепнула замещалка, и Женя увидел в зеркале, как она, приблизив губы к его правому уху, высовывает свой отвратительный, необыкновенно длинный язык, каких не бывает у людей, и тот, будто жирная улитка, лезет к нему в ушную раковину. И правое ухо почти полностью глохнет, будто его заткнули ватой.
С тех пор Женя постоянно чувствовал рядом с собой едва уловимое чье-то присутствие, словно бы легкий омерзительный запашок, только не носом обоняемый, а каким-то подспудным чувством. По ночам, когда лежал без сна, то почти видел рядом с собой в постели замещалку. Видел не глазами, а опять-таки чем-то подспудным – то ли мыслями, то ли еще чем. Иногда она молчала, иногда бормотала что-то неразборчивое, а иногда говорила с ним. От разговоров Женю тошнило почти физически, словно каждое слово ее было куском какой-то гнили, и ему приходилось эти куски, через отвращение, глотать.
Замещалка иногда была стервозно раздраженной непонятно на что, иногда мрачной и смурной, а иногда игривой до похабщины. Бывало, сквозь игривость проступала у нее черная едкая злоба, оставлявшая словно бы ожог на самом сознании.
Часто она что-то нашептывала Жене, когда он лежал, застыв на границе меж сном и бодрствованием, и слова ее не запоминались, но утром он вставал с тяжелой головой и ощущением, будто, как мешок, набит грязью и отбросами.
Днем, когда шел по улицам или ехал в городском транспорте, и взгляд натыкался на случайных людей, которые чем-то привлекали внимание, какой-то мелочью в своем облике, то голос замещалки тут же начинал нашептывать ему про этих людей такие гадости, такие гнусные тайны, что хотелось немедленно прихлопнуть каждого из них, как мерзкое насекомое.