Мой хохот внезапно треснул, будто лед, взломанный снизу, и я почувствовал, как из-под смеха полыхнуло черным пламенем ужаса и ярости. Я выдернул себя из Майи, вскочил и с силой ударил ее, лежащую, ногой. Майя завизжала от боли. Затем я ударил ее кулаком в лицо. Мое тело действовало самостоятельно. Я силился остановить себя, но не мог: сознание меркло от ярости, тело не подчинялось мне. Казалось, оно душит меня, смыкается на мне, словно челюсти хищника, вцепившиеся в добычу.
Я вынырнул из этого кошмара и проснулся, не понимая, что случилось. В магической схеме, которую создала Майя, произошел какой-то сбой, что-то пошло наперекосяк.
У меня мелькнула догадка о том, что же именно произошло в ту ночь, но она требовала подтверждения, а подтверждение можно было получить только там, встретившись с Майей и Тимом. Я, однако, страшился этой встречи, старался отсрочить ее как можно дольше. Мне не хотелось никуда ехать, я даже надеялся – и это была подлая, постыдная надежда, – что Майя сама напишет, чтобы я не приезжал, и тем самым снимет с меня всякие обязательства.
Надо сказать, что Тим, вернувшись из армии, послал мне из Новороссийска одно письмо на электронную почту, а с ним фотографию, где он снят вместе с Майей на берегу моря, за спиной бухта и горы на дальнем ее берегу. В письме он кратко написал, что они с Майей ждут меня в гости. Это письмо я получил в конце ноября, тогда же и ответил на него, что обязательно, мол, приеду к вам. Но это я писал уже после того, как Майя рассказала мне о своей колдовской схеме, в которой использовала Тима, и в моем ответе на приглашение не было искренности.
Теперь же я просто затаился, не писал никаких писем: ни бумажных – для Майи, ни электронных – для Тима. Ждал, что кто-нибудь из них сам напишет мне. Ждал также, увижу ли я Майю во сне еще раз, и каким будет этот сон?
Наконец в середине декабря Майя приснилась мне. Она выглядела не как обычно: исхудавшая, бледная, глаза, обрамленные тенями, болезненно блестят, спутанные грязные волосы падают на лицо. Бросившись ко мне, она лихорадочно целовала меня потрескавшимися губами, по ее телу пробегала дрожь, и это была не только дрожь желания; мне показалось, что она дрожит еще от чего-то, не имеющего отношения ко мне.
Наше совокупление было коротким и торопливым, каким-то звериным, но наслаждение, которое испытал я в этот раз, оказалось сильнее обычного. В нем чувствовалось что-то ядовитое и смертельно опасное, что придавало ощущениям особую остроту.
После этого сна ко мне приходили мысли о самоубийстве. Навалилась какая-то жуткая тоска, словно бы небо превратилось в каменную плиту и прильнуло к земле, а меня сдавило меж двух гигантских плит. Я чувствовал себя заживо похороненным, доживающим последние дни или даже часы на бескрайнем кладбище, в которое превратилась вся поверхность планеты. Живой мертвец, я ходил среди мертвецов, совершал бессмысленные действия без причины и цели. Вся так называемая жизнь была бредом, который мерещился моему омертвелому разуму; видения жизни ползали в нем, будто черви в гниющем мясе.
Я увидел недалеко от своего дома, как дети хоронят под деревом мертвую собаку. Следующие три дня меня тянуло на эту собачью могилу. Я останавливался над ней и стоял, ни о чем не думая, просто чувствуя собаку, лежащую там, под землей, совсем неглубоко, неподвижную и мертвую.
Когда минула ночь после третьего дня, проснувшись утром, я обнаружил, что лежу в обнимку с мертвой псиной. Я сразу же все понял: ночью опять ходил во сне, только на этот раз вышел из квартиры, спустился во двор, выкопал из земли собачий труп и притащил его в постель.
Что ж, подумал я, глядя на оскаленную пасть мертвой твари, как сказал поэт, «если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно»; то же и с мертвыми собаками – если их откапывают и тащат в постель, значит, это тоже кому-нибудь нужно. Человек существо такое – нужды его могут принять самую замысловатую форму. Я сильнее прижался к трупу, погрузил лицо в его длинную грязную шерсть, вдохнул запах разложения и вновь окунулся в сон. Последнее время спал я куда дольше обычного.
Родители устроили страшный скандал, почувствовав запах дохлятины, а потом увидев этот лохматый ужас в моей постели. Я с философским спокойствием перенес всю бурю эмоций. Не хотелось ни спорить, ни ссориться, ни оправдываться. Равнодушно отнес я собаку на место, бросил в неглубокую ямку, откуда ночью ее доставал, даже не забросал землей, пусть лежит на виду, и вернулся к себе. Отец с матерью смотрели на меня как на сумасшедшего, но мне плевать – кем угодно согласен выглядеть в чужих глазах.
Только где-то в глубине, под пластами спокойствия, шевелился страх. Там, в какой-то дальней камере моего сознания, сверлила жуткая мысль, что со мной происходит что-то недопустимое, что я в ловушке, и мне нужно из нее выбираться.
Писем от Майи не приходило, зато пришло электронное письмо от Тима: «Чувак, ну ты где? Приезжай хоть на праздники. Вместе встретим Новый год, посидим, выпьем, как люди. Я уж тебя заждался. Да и поговорить нам есть о чем».
С этим письмом в меня словно запала искра жизни. Я как будто вдохнул воздуха после удушья. И решил: надо ехать во что бы то ни стало! Если я так и буду сидеть в своей норе, в этом жутком омертвении, то однажды убью себя – шагну из окна, повешусь, наглотаюсь отравы, обольюсь горючей жидкостью и подожгу себя… А встреча с Тимом – брезжило предчувствие – вернет меня в нормальное человеческое состояние.
Тридцать первого декабря, во второй половине дня, я был уже в Новороссийске. Снега здесь ни клочка, мороза тоже нет, этот южный городишко встретил меня досадным для такой поры теплом.
Я не сообщал Тиму, когда именно собираюсь приехать. Не сделал этого из суеверного опасения, что если что-то пообещаю заранее, то, как пить дать, ничего не выйдет – возникнут препятствия из ниоткуда, а я не смогу их преодолеть и нарушу обещание. У меня уже бывали подобные ситуации. Поэтому сначала я решил добраться до Новороссийска, а потом уж позвонить Тиму и обрадовать: вот, дескать, и я!
Выйдя из автобуса на автовокзале, я достал мобильник и послал Тиму вызов. Но вместо соединения с ним вклинился в чужой разговор. Два мужских голоса переговаривались друг с другом, и я хотел уж отключиться, но что-то меня остановило, что-то в их разговоре показалось странным, тревожным до холодного зуда где-то в желудке. Сначала не мог сообразить, почему этот разговор незнакомцев так меня притягивает, но понял потом: они говорили обо мне.
– Он уже приехал? – спросил один.
– Да, должен быть уже здесь, – отвечал другой. – Сейчас начнет звонить Тимофею. Или уже звонит. Тот пока не в курсе, что он приехал. Так вы будете его покупать?
– Еще не знаю.
– Берите. Товар хороший, подготовленный, как положено. Майя постаралась, сделала больше, чем мы рассчитывали. Сначала синхронизировала его с Тимофеем, а потом с этим мертвецом, которого поднимала. Он после это, представь, с дохлой собакой спал. Выкопал ее, домой принес и к себе под одеяло положил. Обнимал дохлятину, как бабу. После этого ты еще сомневаешься!
– Я не сомневаюсь. Говорю тебе, я не знаю. Наши будут решать. Как решат, сообщу.
Разговор оборвался. Взглянув на телефон, я увидел, что сенсорный экран мертв. Разрядился аккумулятор? Но этого не могло быть. Я взял в поездку внешний аккумулятор на десять тысяч миллиампер, и он, почти под завязку заряженный, был сейчас подключен к моему телефону.
Чертовщина какая-то! – подумал я и вдруг вспомнил придурочного, с которым столкнулся, когда вышел из автобуса. Перед тем как звонить Тиму, я прошел за ограду автовокзала на тротуар, и там в меня врезался мужичок лет за тридцать. В дурацкой шапочке с помпоном, с лицом испуганного ребенка, явно умственно отсталый, он торопливо шел, почти бежал по тротуару, оглядываясь назад, словно его преследовали. Я в это время открыл в телефоне адресную книгу и выделил имя и фамилию Тима. Придурок – так получилось – почти уткнулся носом в мой телефон, и я заметил, как в глазах его сверкнул интерес: он вчитался в буквы на экране. Лукавая ухмылка изобразилась на его лице. «Эй, полегче!» – раздраженно воскликнул я. Дурачок не извинился, ни слова не произнес и пошел своей дорогой. Я тут же выбросил его из головы. Но теперь мне вдруг показалось, что он как-то связан с происходящим. Столкнувшись со мной, он словно передал мне какой-то импульс, после чего и начались странности: попадание в чужой разговор и полное угасание телефона.
Да нет, не может быть! Я коротко потряс головой. Бред все это, бред! Нельзя думать в таком направлении – это же паранойя какая-то!
Но как же все-таки объяснить разговор, который я случайно подслушал?
Столько совпадений – имена Тимофея и Майи, упоминание дохлой собаки, с которой обсуждаемое лицо спало в постели, – все это ясно указывало, что речь шла обо мне, ни о ком другом. Но что, в таком случае, весь этот разговор значил? Кто-то кому-то предлагал меня как товар? Или это все-таки просто набор совпадений? Разум, судорожно вцепившийся в принципы рационализма, лишь бы не сорваться в безумие, настаивал на совпадениях. Плевать, что совпадения слишком необыкновенные – для разума главное сохранить свои позиции в этом мире, где все неординарное обязано быть прозрачным для него.
Ладно, подумал я, адрес мне известен, гугловскую карту города я уже смотрел; спрошу теперь у местных, на чем доехать, – подскажут.
Через полчаса я стучался в калитку дома на улице Глухова, где жил Тим с матерью и сестрой. Открыв калитку, Тим, казалось, ничуть не удивился моему появлению.
– А, это ты, Вован! Заваливай.
Рукопожатие и мужское объятие были вялыми. Тим, вышедший во двор в спортивных штанах и майке с короткими рукавами, сначала показался мне сонным, а потом я понял, что он пьян.
– Ты молодец, что приехал. Мне как раз не хватало кого-нибудь вроде тебя, – произнес он, когда мы вошли в дом. – Я тут пожинаю плоды удачного эксперимента. Купил дешевый белорусский виски, за… не помню – за триста с чем-то рублей, что ли, короче, самую дешевку. Вкус соответствующий – пить невозможно, хотя лучше нашей водки, конечно. И я настоял его на скорлупе… этого… орех такой, как его, блин! Из Австралии. С ванильным запахом который. Ну, «король орехов» его называют. У нас весь город им завалили. Круглый такой, и там щель еще в скорлупе, как искусственная, а она, сука, природная! Вставляешь в нее такой ключик, поворачиваешь и раскалываешь.