Мы были с ним близнецами. Впрочем, что там «были» – и теперь продолжали оставаться ими. Близнец живой, близнец мертвый. Одно лицо на двоих. В характерах никакого сходства, зато внешне нас не различить.
Смотрю на него, в гробу лежащего, и вижу там себя самого. Жутковато – точнее, должно быть жутковато. Но я спокоен. Возможно, мое спокойствие – защитная реакция, маскировка, и под ней я спрятался от жути, которой надлежало меня охватить при взгляде на это мертвое точь-в-точь мое лицо.
Одна из причин, по которой я сторонился Игоря, как раз в том, что слишком уж мы с ним похожи. Будь мы рядом, нас обязательно путали бы, а брат человек такой, что не преминул бы использовать это сходство для своей выгоды. Вечно затевал какие-то аферы, манипулировал окружающими, строил мутные планы, влипал в ситуации, из которых потом с трудом выкручивался, в общем, ходил по краю.
Я с детства любил читать: сначала сказки, потом фантастику, потом мистику, ну, и классику, само собой, читал в свое время и даже раньше положенного, лет с пятнадцати зачитывался поэзией, особенно декадентами и символистами. Брат же не читал ничего, кроме справочников и руководств, да и тех прошло через его руки совсем немного. Особенно ценил здоровенный увесистый том медицинской энциклопедии, хотя призвания к медицине не чувствовал, энциклопедия увлекала его прежде всего описаниями всевозможных патологий.
Когда я ушел в армию, брат отмазался от призыва, мастерски симулировав заковыристое нервное расстройство, симптомы которого вычитал в медицинской энциклопедии, а потом в точности воспроизвел перед врачами.
Я родился на несколько минут раньше – был формально старший, и родители внушали нам, что старший – я, а младший – он. Усвойте и не забывайте. Простая схема, которая была для них так важна. Отец ведь любил все раскладывать по полочкам, строить всех по ранжиру. Иначе и не мог смотреть на мир, как только через сетку координат, в которой определял точные фокусные расстояния до всякого предмета и явления. Мать, конечно, во всем отца поддерживала.
Но постепенно я, старший брат, осознал, что Игорь не потому вслед за мной явился на свет, что был младше. Нет, он пропустил меня вперед, до времени затаившись и выжидая. Как сильные и властные запускают в опасное пространство сперва более слабого и малоценного, кого не жалко. Такое ощущение подспудно вызревало у меня годами, проведенными с братом бок о бок.
Вернувшись из армии и устроившись на работу в сюрвейерскую компанию, я тут же съехал от родителей, оставив их с Игорем в трехкомнатной квартире. Тогда, во второй половине девяностых, в сюрвейерских компаниях прилично зарабатывали даже простые тальмана. Так что жил безбедно, к тому же через несколько лет из тальмана стал инспектором, хотя не имел высшего образования.
Отец меня искренне не понимал, ему казалось, это так непрактично – платить за съемное жилье, когда в родительском гнезде пустует твоя комната, отдельная, в которой можно, если что, и на ключ запереться, «мой дом – моя крепость». Отец все-таки плохо знал Игоря, поэтому не понимал моих мотивов.
Уже с четырнадцати лет я мечтал сбежать подальше от брата – особенно после истории со стариком-инвалидом.
Странная история. Жуткая. В такое вляпавшись, дорого захочешь заплатить, лишь бы вытравить все это из памяти.
Мы тогда учились в восьмом классе. Игорь как-то рассказал мне про старика-инвалида, Гурия Глебыча, который жил в одном доме с парнем из нашего класса, Колей Увельцевым, этим угрюмым, себе на уме, толстяком. Кольян – так мы звали его – был в нашем классе новичком, его семья переехала из одного района города в другой, из квартиры в частный дом, и он поменял школу. Увельцев рассказал Игорю, что через подъезд от бывшей его квартиры живет на втором этаже одинокий старик, лежачий инвалид. С постели давно не встает, ходить не может, однако в дом престарелых не желает отправляться ни в какую. Ему и так хорошо. А все потому, что старик, рассказывал Кольян, бывший врач-психиатр, который занялся колдовством или чем-то вроде того и получил власть над людьми. Гипноз и магия заменили ему руки и ноги, почти отказавшие из-за паралича. Входная дверь в квартиру старика постоянно открыта, даже зимой, и кровать его так стоит, что из своей комнаты он видит, через прихожую, часть лестничной площадки, поэтому все, кто проходит по ней, спускаясь или поднимаясь, попадают в его поле зрения. А попавшись ему на глаза, попадают и под его власть. Пользуясь непонятной силой, старик заставляет свои жертвы оказывать ему всякие услуги. Так и живет – словно паук, раскинувший сети и собирающий мух вокруг себя.
Пересказав, что поведал ему Кольян, Игорь уговорил меня отправиться к этому старику. Посмотреть на него – как на диковинного зверя в зоопарке.
Мы поехали на другой конец города, нашли нужный дом и подъезд. Только вошли в него, как Игорь сказал мне, что надо провести эксперимент: пусть я сниму свой крестик и отдам ему, так чтобы на нем два креста висели, а на мне ни одного. Это, мол, для того, чтобы проверить и сравнить, как сильно магия с гипнозом будут действовать на человека без креста и на человека с двумя крестами. Научное, а скорее, псевдонаучное любопытство часто заводило Игоря в какие-то дебри.
Короче, отдал я крестик, и начали мы подниматься.
На втором этаже одна из дверей была открыта. Я шел первым и перед дверью оказался тоже первым. Замешкался. Но Игорь подтолкнул меня в спину, я переступил порог.
Короткая прихожая сворачивала вправо, на кухню, а по прямой заканчивалась межкомнатной дверью, тоже открытой, как и входная. Из квартиры и впрямь можно было наблюдать за лестничной площадкой, если лежишь в комнате, на кровати, напротив открытой двери. Но лежал ли там кто-то, смотрел ли на нас, было не ясно. Дверной проем, ведущий в комнату, заполняла темнота. Видимо, там плотно зашторены окна, поэтому и темно.
– Проходи, – Игорь шепнул мне в затылок, и я вошел в темноту.
Когда глаза начали привыкать, то в сером сумраке, сочившемся из прихожей – пусть не свет, однако светлее той темени, что заполняла комнату, – я различил кровать, она стояла у стены напротив двери, но человек ли лежал на ней или только груда смятого белья, этого уже было не определить.
Игорь, толкая в спину, дал мне понять, чтобы я шел направо вдоль стены, в дальнюю от кровати часть комнаты, где, вероятно, был выход на балкон. Мы осторожно двинулись туда, стараясь не шуметь.
Я думал, сейчас дойдем до шторы, которой закрыты окно и балконная дверь, тогда штору можно будет отодвинуть, пропустив с улицы немного света. Но там, куда мы пришли, нас ждала глухая стена. И такого не должно было быть. Дом – обычная пятиэтажка, простая и понятная, и в той стене, к которой мы подобрались в темноте, обязательно полагалось быть выходу на балкон. Однако его не было.
Неужели мы заблудились в простейшей квартирной планировке? Или выход на балкон замурован?
– Ребятки, – раздался в темноте старческий голос, – как хорошо, что вы зашли! Уважили дедушку. А то скучно ему одному.
Чуть дребезжащий, с хрипотцой, этот голос обволакивал, как клей, присасывался, будто множеством жадных присосок, поглощал внимание, впитывал его в себя, как впитывает воду песок.
– Вы не стесняйтесь, вы же в гости пришли, а не для чего-нибудь дурного. Правильно же дедушка догадался? Правильно, правильно! Дедушка догадливый. Такие хорошие ребята, как вы, редко к нему заходят, поэтому для дедушки всегда праздник видеть молодых да юных. Вы не подумайте, что ежели темно, то дедушка вас и рассмотреть не может. Может, может! Он даже больше видит, чем вы при свете способны увидать. Дедушка-то у нас глазастый! Вы только не бойтесь, ребятки. Олежка, мальчик мой, ты чего дрожишь?
В тот самый миг, как старик назвал меня по имени, я внезапно затрясся, словно бы в его вопросе «чего дрожишь?» заключался приказ, активирующий дрожь в моем теле.
– Что ты, родненький, а? – продолжал старик. – Неужели тебе страх нравится? Ну, раз нравится, то дело хозяйское – бойся. Чего уж!
От этих слов меня охватил страх. Избавиться от него, стряхнуть с себя, как налипшую паутину, не было никакой возможности. Какие-то мертвецки холодные губы присосались к сердцу. Я прислонился спиной к стене, ноги подогнулись, я сполз вниз, сел на пол и дрожащими руками обнял свои колени. Пришла мысль, что мы в ловушке. Точнее, не мы – про Игоря в тот момент я и не думал, – а я в ловушке, я.
– А ты, мальчик, тебя-то как звать? – старик обращался уже не ко мне, к Игорю, и странно, что сам не смог назвать его имя, как назвал мое.
– Олег. Я тоже Олег, – соврал Игорь; голос его звучал спокойно, без суеты, без паники.
– Так-так-так, – произнес старик задумчиво. – Олег и Олег… Ну что ж, ребятки, Олежки мои, раз пришли дедушку проведать, то вот вам и задание. У дедушки живность всякая развелась. Наверное, что-то сдохло под кроватью. Пауки, сороконожки, тараканы, крысы и еще не пойми что. Вы уж поймайте, сколько сможете, а дедушка вам за это спасибо скажет. А чтоб вам сподручнее ловить было, дедушка вам разрешит в темноте видеть. Оп!
И тут же, после «оп», я прозрел. Темнота не рассеялась, но сквозь нее стало видно все вокруг. Пустая комната: ни мебели, ни предметов, не было даже обоев на стенах. Лишь кровать, и на ней старик. Глянув в другую сторону, я увидел, что точно не было никаких окна и балконной двери там, где им полагалось быть, только голая ровная стена, зато в противоположной стене, возле которой стояла кровать, имелась дверь в смежную комнату, чуть приоткрытая. Мне показалось, что за той дверью кто-то стоит и наблюдает за нами из темноты, которая чернее и гуще, чем темнота здесь, в этой комнате. Оттуда, из-за двери, словно какой-то ядовитый газ, выползал страх. Я почти видел его дымчатые локоны, и это был совсем не тот страх, что заставил меня дрожать после слов старика о страхе. Мой страх был простой и человеческий, а из щели в смежную комнату выползал страх необъяснимый, более жуткий, более кошмарный, словно дыхание какого-то запредельного чудовища, парализующее всех и вся.