Возможно, было не совсем… честно, убивать его после того, как он, в обход начальства, на своей машине перевёз нас через Пределы, но поступить иначе я не мог. Этот мужчина оказался слишком болтлив, не в меру любопытен, дотошен и внимателен. Уйди мы с Эленой и оставь его в живых, так через какое-то время, подсказывает интуиция, пришлось бы скрываться от властей и милиции, а листовки с нашими фотографиями висели бы на каждом столбу.
Сев за руль, я надавил на педаль газа, и машина резко сорвалась с места. Мимо проносились высокие, крепкие деревья, на небе светило солнце. Краски в этих местах были более насыщенного и глубокого цвета, чем на Пепелищах, что с одной стороны вызывало интерес, а с другой – сильно резало глаза.
Пока водителем был Буркин, я смог вдоволь насмотреться на пейзажи российских Пределов, которые не сильно-то и отличались от пейзажей здоровых территорий. Не удивительно, что при выезде оттуда у нас даже паспортов не спросили. Тот, кто додумался устраивать экскурсии по Пепелищам, вполне мог разрешить людям свободно передвигаться и по Пределам.
Чему я удивляюсь?
Постучав пальцами по рулю, я через зеркало заднего вида посмотрел на Элену. В последний раз, когда она приходила в сознание, то пыталась табуреткой проломить мне череп. Что сказать, прыткая девушка… когда не надо.
Элена.
Очнулась я уже в городе. Вокруг было много машин, домов, где-то даже деревьев. Стандартная картина для России, если судить по фотографиям, которые мне порой присылали немногочисленные тёти, дяди да бабушка по папиной линии.
– Всё, Договор выполнен, теперь можешь идти, куда хочешь, – милостиво разрешил Рич, спиной привалившись к стене обшарпанного, многоэтажного дома и склонив голову вниз так, чтобы чёлка закрывала половину лица. Поза у него была весьма напряжённая и скованная, а кожа казалась ещё белее и бескровней, чем обычно.
– Ну… тогда пока, – с усмешкой попрощалась, сойдя с тротуара на проезжую часть. Пешеходной зебры нигде не было видно, но на тот момент я о ней даже не вспоминала, уперевшись взглядом в серый асфальт и еле-еле переставляя ноги.
Глаза мои всё видели, уши слышали, чувства были накручены до предела, пытаясь отвлечь меня от мыслей о брате внешними ощущениями… но вот разум не хотел переключаться ни на что другое, равно как и забывать о случившемся. Филя, мелочь моя пузатая, как так получилось, что тебя не стало?
Не выдержав разрывающей душу тяжести, я заплакала.
Рич.
Не оглядываясь больше на Элену и из последних сил удерживая равновесие, я вернулся обратно в машину, припаркованную буквально в нескольких метрах от нас, и откинулся на сидение. Пусть шум, создаваемый людьми и проезжающими мимо автомобилями, был в разы тише, чем в каком-нибудь городе-миллионнике Ластонии, но мне от всего этого всё равно было очень и очень не сладко.
Приятная, слегка тревожная тишина Пепелищ осталась позади, также как и их цветовая сдержанность и строгость. Трудно поверить, что я по собственной воле оттуда ушёл, хотя так оно на самом деле и есть. Я покинул родные края в погоне за Заповедником и спокойной жизнью, и поздно о чём-либо сожалеть…
Приоткрыв глаза, я пару секунд неотрывно смотрел сквозь лобовое стекло на дорогу. Вон Элена перешла одну полосу, потом ещё одну, а потом почему-то остановилась. Мгновенно разум накрыло чувством дежавю.
Громкая музыка и скрип колёс, столкновение, толпа людей и их крики. В прошлый раз под такое сопровождение я неподвижно лежал, скованный памятью Элены, и переживал страшнейшую боль и муки. Сейчас, смотря на повторяющееся прошлое со стороны и своими глазами, я почувствовал внутри… пустоту. Ту самую, что была там с самого моего знакомства с Романовой и до него. Ту пустоту, которую временно подменили подчерпнутые из памяти Элены чувства и эмоции. Сейчас же всё, похоже, возвращалось на свои места. И скорее всего, через какое-то время я забуду свою заказчицу и стану таким же, как и прежде…
Благодать.
Заведя машину, я медленно выехал на дорогу, нашарил в бардачке тёмные очки и, нацепив их на глаза, отправился в противоположную от аварии сторону, от лежащего на земле изломанного, окровавленного тела Элены. Моей бывшей заказчицы.
Элена.
Эмоциональное обезвоживание… это такая… дрянь. Честно, лучше бы я умерла от недостатка воды, высохнула, как кеши на солнце, чем утонула бы в затопившем душу равнодушии, в котором все эмоции, как рыбы, плавают к верху брюхом.
Рефран* – галлюциногенные таблетки.
Чёрные смертники** – бесполезные, не оправдавшие надежд чёрные неприкасаемые.
Сафитин*** – стимулятор центральной нервной системы человека. Вскрывает "запасы" энергии и витаминов организма и помогает ему бороться с ядом. Семьдесят процентов случаев с положительным исходом после применения.
Ритасполь**** – город в одном из государств Африки. Мировой науке станет известно об этом ещё не скоро, но на Пепелищах можно найти до миллиарда различных вирусов, каждый из которых срабатывает на генокод одного конкретного человека и только потом, адаптировавшись в организме хозяина, начинает искать подход к другим людям.
Часть третья. Страшнее тебя.
Карл.
– Да не хочу я больше здесь сидеть! Вы меня все уже достали за эту неделю! Дайте мне выписку! – потеряв всякий человеческий облик, кричал я на молодую рыжеволосую медсестру, что в третий раз за день пришла проверить мне температуру и выкачать из вены литр моей же бесценной кровушки.
Я возненавидел эту процедуру уже на второй день своего пребывания в больнице, но тогда вообще чуть не потерял над собой контроль и не убил эту падаль, заявившуюся ко мне с неизменной гаденькой улыбочкой и сразу с двумя шприцами.
И нет ничего стрёмного в том, что я сорвался! На моём месте даже Удав-Ричард не выдержал бы!
– Нельзя, ты ещё от перелёта не оправился, – поправив длинную косую чёлку, снисходительно ответила мерзавка и бодро прошагала мимо моей кровати к окну.
Выбросить бы её оттуда, да, гадство, решётка стоит.
– Нормальный человек тебя один раз увидит и до конца жизни потом будет всем доказывать, что зомби существуют и живут среди нас, – сказала она и сунула мне под нос маленькое зеркальце в раздражающей, ярко розовой оправе. В нём я смог разглядеть своё лицо, всё в сплошных кровоподтёках, венах и артериях, просвечивающихся сквозь бледную кожу. Но самое неприятное здесь то, что такая картина наблюдается у меня сейчас по всему телу. Долбанный перелёт!
– Дивчина моя языкастая, да будет тебе известно, что если я и стану в будущем какой-либо нежитью, то нежитью, как минимум, высшей и разумной. Вурдалаком там или гулем, например.
– Кем-кем?
– Трупоедом, Оленька, трупоедом.
– Пф! – закатила глаза девушка, усевшись на табуретку рядом с моей кроватью и протянув градусник. – На, мерь, вперёд и с песней.
– С песней я буду из этого дурдома уходить! А сейчас, извини, голос надо беречь, – огрызаюсь, разводя руками.
– Да ты тут единственный сумасшедший, чтоб ты знал!
– Был бы сумасшедшим, ты бы опасалась ко мне столько раз на день с градусниками заходить!
Гавкались мы с ней ещё около пяти минут, пока она не закончила меня пытать и не ушла.
Лёжа на одноместной больничной койке, я ещё раз обдумал все свои дела, которыми планировал заняться в России, и на всякий случай заново перечитал дневник Маэстро. Последнее было для меня чем-то вроде шпаргалки и путеводителя в одном лице. Папаня всё-таки поболее моего мир видел и после себя тоже кое-какие полезные сведения оставил. И советы. Советы, без которых мне сейчас просто не обойтись…
– Эй, сосед, как там тебя… Лёшка! Низшая каста в Индии, тринадцать букв?
– Вы меня спрашиваете? – нехотя повернув голову в сторону говорившего, низкорослого лысого старикана с явной печатью алкоголизма на лице, уточнил. В больницу его доставили сегодня утром, с инсультом, и поселили почему-то именно в мою палату. Разговориться за несколько часов, что он находится здесь, мы, конечно же, не успели, следовательно, откуда ему знать, как меня зовут?
– Да-да, – нетерпеливо подтвердил он, кивая на газету с кроссвордом в своих руках. – Так ты про Индию что-нить сказать можешь или нет?
– Откуда вы узнали моё имя? – вкрадчивым, спокойным голосом интересуюсь, приподнявшись на кровати.
– Да в паспорте твоём посмотрел, он всё равно в твоей тумбочке свободно валялся, – пожал плечами мужик, откинувшись на подушки.
Слетев со своего места, я меньше, чем за секунду преодолел те два метра, что разделяли наши кровати, и схватил его за горло. Выпучив глаза и захрипев, алкоголик попытался отодрать мои руки от своего горла. Естественно, безуспешно. Я его почти убил. Почти – потому что запах жуткого перегара в последний момент отрезвил меня, заставив отшатнуться от источника зловония и зажать нос. Лишь после этого я вспомнил, что обещал себе не следить в больнице и трупов не оставлять.
Вот только эта мразь копалась в моих вещах, открывала паспорт…
Выбежав в коридор, я быстрым шагом направился к лифту, чтобы поскорее оказаться как можно дальше от своей палаты и пытающегося отдышаться там алкоголика.
Причина моего срыва крылась в том, что впервые за много лет в документах, в точности в паспорте, обо мне была написана абсолютная правда. От имени и места рождения до положения о семье и детях. Как любой нормальный неприкасаемый, я бы предпочёл вообще не "существовать", как человек, и не числится ни в каких базах данных. Но Маэстро, заказав себе семь лет назад российский паспорт и подав прошение на посещение им этой страны, зачем-то сделал то же самое и для меня.
Сам я об этом узнал всего лишь в прошлом месяце, когда выяснилось, что батя собирался в Россию далеко не достопримечательности посмотреть, а заняться некоторыми важными делами Дома. А туда, где замешан наш Дом, одному лучше не соваться. Вот он и хотел взять меня и ещё трёх убийц с собой. Теперь понятно, почему в посольстве так долго обрабатывали его заявление. Такую группу и вправду нужно было досконально проверить и изучить. Но это не искупает того, что он сделал! Моё имя теперь же и в милиции есть, и в больницах… и второй раз выкрасть его оттуда не получится