«И пусть, – вдруг подумала Анна, с удивлением осознав, что у нее сейчас не хватит сил взглянуть ему в глаза. – Нет, нет, к Марише, чаю горячего».
– Анна! Мальчики родимые, сегодня день встреч! – услышала она. Откуда-то сбоку, вывалившись из серой стены, появился Лапоть. Перебежал Анне дорогу, пошел рядом, близко заглядывая ей в лицо. Его черная улыбка, как всегда, поразила Анну. Большая, стрельчатая снежинка косо влетела ему в рот и умерла в серповидном провале.
«Как мне теперь с ним, после вчерашнего?»
– Приятеля встретил. Пять лет не видел – не узнал. Обабился, облез, – как ни в чем не бывало, затараторил Лапоть. – Что делать? Жизнь пошла какая-то… А вы, Анна, вы умеете быть выше, выше этого говна!
Анна хорошо знала его манеру: усыпляющая волю сутолока слов, за которой невозможно поспеть и уследить. И вдруг со стуком камешка падала главная мысль, к которой, оказывается, он неумолимо вел.
– Ну и досталось мне потом, когда вы ушли, Аня, отчихвостил меня Андрюха. И что интересно, теми же словами, что и вы. Я всегда говорил: вы с ним пара, пара! Утверждал. И бульон есть не стал. Я такой бульончик вам сварганил, как слеза, с травкой, с вермишелью – все в унитаз. Я там за собой прибрал, помыл, заметили? Ну пошутил, пусть по-дурацки, согласен, но ведь из лучших побуждений!
Он быстро глянул на Анну, вымогая то ли улыбку, то ли хотя бы кивок головы, но Анна промолчала.
– Ну да… Не знаю, как вы, а я боюсь. И что меня пугает, имею в виду Андрея, совершенно потерял чувство юмора. А без него в наши дни… Если кругом такой развал, продукты отравлены, все куда-то валится, катится, ну, сами знаете, ну как тут без чувства юмора? Вы куда, кстати, я вас провожу. Не на Кутузовский, случайно? – непринужденно, как бы между прочим, спросил он.
На Кутузовский? Почему на Кутузовский? Ах да, Сашка… Он ведь на Кутузовском живет, у приятеля. Но при чем тут Сашка?
– Нет, мне здесь недалеко, по Кузнецкому и налево, – неохотно сказала Анна.
– А… – не то недоверчиво, не то разочарованно протянул Лапоть. Он нахмурился, замолчал.
«Он чуть ниже меня», – прикинула Анна, испытывая неловкость оттого, что он молчит и идет рядом.
– Вы ноги промочите! – вдруг воскликнула она, разглядев его ботинки на тонкой подошве, расшлепывающие талый снег.
– Как славно вы сказали это, Анна! – восхитился он. – Хоть что-то по-дружески, по-человечески, наконец.
– Да нет, я просто… – не нашлась Анна.
– Вот уж сразу «нет»! – шутливо обиделся Лапоть. Они поднимались вверх по Кузнецкому. За широким старинным стеклом ателье мод из глубины и мрака шагнули и замерли длинноногие девушки. Розовые лица, безразличные и высокомерные, на губах полуулыбка, руки застыли в незавершенном жесте. Отделенные от улицы стеклом и сбегающей рябой пленкой воды, они жили особой жизнью, недоступной и совершенной. Несмятая одежда еще несла на себе последний сверкающий стежок портного. Выплыла из матовой бездны корзина с голубыми и серыми розами. Гибкие струйки, плывущие по стеклу, на миг создавали иллюзию движения, вдруг заставляли дрогнуть уголки губ, в глазах рождался взгляд и гас.
– Неплохой костюмчик, а? – небрежно сказал Лапоть, остановившись перед витриной. – Вам бы пошел. Черт, у вас фигура потрясающая.
Анна посмотрела на выточенное из розовой скорлупы лицо с жадно оттопыренными губами. Острое колено нетерпеливо шевельнуло край клетчатой юбки.
– Все, что вам нравится, вы только скажите, все, все можно купить. – Лапоть сделал широкий обещающий жест рукой. – Главное, не стесняйтесь, другая бы на вашем месте, а вы… Кстати, вот этот костюмчик, ну этот, в клетку, шанель, шанель, ну вот, а вы даже не смотрите! Ваш стиль, клянусь. Между прочим, чистая шерсть.
Анне показалось, Лапоть без труда просунул руку сквозь стекло и по-хозяйски пощупал подол клетчатой юбки, оценивая ее добротность.
Узкая рука манекена медленно, просительным жестом, повернулась ладонью вверх. Задернутая текучим занавесом, девушка в клетчатом наклонила голову.
– Ну, если больше негде… – недовольно пробормотал под нос Лапоть. – Ладно, только к столу не лезь. Что? – будто не расслышал он. И опять невнятица: – Пыль обтереть? Оботру, оботру. Все.
«Что он бормочет? Кому это он? – настороженно подумала Анна. – Что за дурацкая манера, говорит сам с собой».
Но в этот миг Лапоть бодро и резво повернулся и посмотрел на Анну.
– Ну, как насчет костюмчика? Решили? А?
– Нет, спасибо, – заставила себя улыбнуться Анна, – Андрюша мне все покупает. Столько денег тратит.
Что-то не понравилось Лаптю в ее словах. Он досадливо кашлянул в воротник пальто.
– Знаете, Аня, вы прелестный, очень прямой человек. Но… – Лапоть кивнул, будто прощался с девушкой за стеклом.
Снег пошел гуще, мешаясь с темнеющим воздухом, конец Кузнецкого скрылся в кружении серых хлопьев. Они опять пошли рядом, но знобкий порыв ветра вдруг разделил их струей бешено ринувшихся между ними снежинок.
– Вы совсем промокли, Эдик, – сказала Анна, надеясь, что он вконец прозяб в тонких ботинках, в подмокших снизу джинсах и сейчас оставит ее наконец в покое, свернет в переулок или провалится, пропадет в стене.
– Пустяки. – Лапоть досадливо махнул короткопалой рукой. – Но вы-то, вы-то, Анна!
Анне почудился в его голосе укор, даже упрек.
– Эти сучки, сучки, не спорю, попадались иногда даже пушистые. Но ведь сучки! Андрей, знаете ли, путаник. С другой стороны… поиски, ожидание и так далее. Но тут я ему сразу сказал: все, попался, чижик! Она, наконец-то! И все прочее…
– Вы о чем, Эдик? – напряженно вслушиваясь в его быстрые слова, проговорила Анна.
– О чем? О том! Каждый раз все те же, те же, понимаете, штучки и фокусы, фокусы и закидоны, только в другой упаковке. И наконец вы! Я был просто счастлив! Думал, уж тут можно быть уверенным, у нас с вами общий язык обеспечен.
Он вдруг резко замолчал, и Анна вздрогнула от этой внезапной паузы. Послышался тихий шелест, будто Лапоть перевернул страницу. В глазах его снова вспыхнул недремлющий блеск, и он заговорил с обновленным напором и быстротой:
– Все понимаю. Более того, признаю, сам, сам виноват. Нервы женские и к тому же без привычки. Еще этот петух из деревни. Глупо, глупо получилось. Надо забыть, и все. Только ведь вот, Анна, проблема-то остается. Значит, что? Придется искать другой выход. Да, собственно, он уже имеется. И главное по соседству, вот что ценно. Если бы вы только знали, сколько их было! Я имею в виду бывших, бывших… мужей. Что вы так смотрите? Всякие попадались, один, между прочим, даже замминистра. Но это я так, к слову. И, заметьте, почти всегда удавалось сохранить наилучшие отношения. А уж в вашем случае, извините, вы же интеллигентные люди. И ко всему прочему – такое совпадение. Их надо хватать за жабры, эти совпадения! Подумать только – все разгадать! По моим сведениям, формулы и диаграммы прямо в точку. Гордиться можете! Гениально, можно сказать… Ха-ха-ха! – Лапоть отрывисто расхохотался. – Ох, заболтался я, как всегда. Но, Анна, милая, я на вас надеюсь. Если сумеем восстановить кристалл… или новый создать… Кто знает.
Ведь сроду такого не случалось, понимаете? Работал этот кристалл без отказа. А без него…
Он замолчал и взглянул на Анну. Но взгляд его замело снегом.
– Анна, почему вы меня не любите? – неожиданно спросил Лапоть.
Анна споткнулась. Маленькая собачонка сунулась ей под ноги, послышался визг и белое движение вбок вихлявого хитрого тельца. Господи, что ему надо? За что мне его любить? Анна почти с испугом посмотрела на Лаптя.
– Ну почему же? – слабо возразила она.
– Вижу, вижу. Но, в конце концов, дело ваше, – сдержанно проговорил Лапоть, а собачка, наскоро составленная из снежных хлопьев, еле видная, вертелась вокруг них. – Но ведь все равно нам не уйти от того, что нас объединяет. Оба мы хотим добра Андрею.
– Добра? Но оно такое разное, Эдик. – Голос Анны невольно дрогнул.
– Бросьте, бросьте, – кисло сморщился Лапоть. – Обойдемся без банальностей. Добро – это когда человеку хорошо. Когда все крутится как надо и все прочее. Я насчет этого самого, ну, вы понимаете.
– Крутится? Вы о чем, Эдик? – Сумерки сгущались, настаивались. Анна провела рукой по щеке, снег прилип к коже.
– Главное, когда человеку всего хочется. Всего. А Андрею ничего не надо, разве вы не видите? А зубы, зубы! Ведь болят. Крошатся… Никогда прежде…
– У нас в поликлинике стоматолог отличный. Мужчина. Все его хвалят. Я Андрюше говорила.
– Так он не пойдет, не пойдет! – выкрикнул Лапоть. – Вы что, не видите?
– Мне тоже кажется, Андрюша нездоров. Но что я могу? – начала было Анна. Она еле различала Лаптя. Снег мелькал, роился.
Она почувствовала, Лапоть ждет от нее каких-то других слов. Может быть, какого-то признания, может быть, того, что Анна затаила и не хочет выдать. Но что? Мысли Анны метались вместе со снегом.
– Анна, признайтесь, да признайтесь же наконец, это вы! Вы знаете, да? – вдруг яростно прошипел Лапоть, как мог приблизив к ней свое искаженное лицо.
– Что я знаю? – Анна с трудом сдержала крик удивления.
– Он всегда спотыкался на этом имени. Анна, Анна… Но как-то перешагивал. Хотя всегда это имя было последним. Но ведь сейчас вы видите: все на грани! А вы ни с места. Каменная. Не пойму, чего вы ждете? Хотите, но чего?
Анна молчала. Его сбивчивые, невнятные слова путали ее мысли. Она пыталась понять, вникнуть, уловить, что он прячет за этими загадками и снегом…
Но Лапоть, казалось, забыл о ней. Он отодвинулся, отвернулся. Его голос стал невнятным. Что он там бормочет?
– Так уж заведено. Навсегда. А он? Закис, не расшевелить. Я ему: соображаешь? Там такого не любят. А ему наплевать. Плевать ему на все. Так куда же он катится? И главное, я за ним, за ним… Если бы я мог сам. Так ведь нельзя. Мне этот кристалл и в руки брать не дозволено. Должность у меня такая.
Лапоть… Он что-то сделал с Кузнецким. И этот снег…