– С Гаити.
– Ну да, ну да!
Зазвенел телефон. Ирина неуверенно посмотрела на Николая Андреевича, словно спрашивая разрешения. Он по-хозяйски, благосклонно кивнул.
– Слушаю.
– Это я, котенок. Скажи мне быстренько телефон Мадам. Я ее визитку куда-то сунул. Не могу найти.
– Телефон Мадам?! – Она удивленно посмотрела на Николая Андреевича, как будто он смог бы ей помочь понять слова Павла, но тот лишь улыбнулся доброй улыбкой.
– Ну да, ну да!
– Ты что? Откуда я его знаю? Я его не знаю.
Ирина не отводила глаз от Николая Андреевича, а он, продолжая улыбаться, только ближе пододвинулся к ней.
– Что ты плетешь? Мне это уже надоело… – начал Павел с досадой, с раздражением и вдруг насторожился. – Почему у тебя такой голос? Ты что? Не одна?
– Да, – с трудом выговорила Ирина, продолжая глядеть на Николая Андреевича, а он словно совершая некий ритуальный танец, вытянул руки, делая успокоительные жесты и так же улыбаясь, мол, продолжайте, продолжайте.
– Кто у тебя? – насмешливо-едко спросил Павел.
– Потом, – с мольбой проговорила Ирина. – Сейчас не могу. Потом я тебе все…
– Постой! Это оттуда? – На том конце повисла напряженная пауза, а потом скороговоркой. – Молчи! Не называй меня по имени. Не говори, что это я. Назови кого-нибудь другого. Скажи: друг. Кто-то другой. Василий. Я тебе потом все объясню. – И сразу гудки в трубке.
– Павел Евгеньевич звонил. Понимаю, – теперь улыбка Николая Андреевича перешла в откровенный радостный смех. Не переставая смеяться, Николай Андреевич кивал головой. – А я у вас тем временем преинтереснейшую книжечку откопал. Можно сказать – раритет, «Все о ядах». Тут вам и Гаити, и Персия, Мадагаскар, Индия, Венеция, Флоренция, Медичи… Любой криминалист обзавидуется. Ах, детективы, детективы. – протянул Николай Андреевич, переходя на печальный, скорбный тон. – Сам, признаюсь, любитель, да все некогда. Устаю до чертиков. Почему только они у вас такие трепаные, рваные? Зачитываете до дыр? Ах да, вы же их у Лолиты берете. А ей дарит супруга Стефана Ивановича. В прошлом подруги. Сейчас… Как говорится, изменились обстоятельства, а по большому-то счету принципиально ничто никогда в корне своем не меняется. Да-с, Стефан Иванович большой талант. Всегда внимательно слежу за его произведениями.
«Только что говорил: времени нет, устает до чертиков, а сам следит все время. Запутывает. Играет со мной, как кошка с мышкой. Все, все он знает. Откуда? – тихо ужаснулась Ирина. – Стефан Иванович – муж Мадам. Только я его тысячу лет не видела».
Ирине показалось, что зеркало, растягиваясь, поплыло по стене. Похоже, что он раздвоился. Один Николай Андреевич стоит перед ней, а другой сидит в кресле.
– Ирина, Ириночка, вам и вправду плохо? – донеслось до нее издалека. Николай Иванович испуганно засуетился вокруг нее. – Вот вода, глоточек, еще глоточек. Вот так хорошо. Я ухожу, ухожу, вижу, утомил вас пустяками всякими. Вы тут пока отдохните, может быть, что-то вспомните. Главное, детали, подробности. В них все дело. Иногда, знаете ли, маленькая зацепочка… Все, все. Напоследок для проформы. Уж, знаю я, какая вы любительница по миру разъезжать. Попрошу вас, никуда ближайшее время не пропадать – из города не выезжать. Жара, знаю. Но тут ничего не поделаешь. Придется потерпеть! Как говорится, Бог терпел и нам велел. За сим позвольте откланяться, любезная Ирина Николаевна. Все, все. А меня уже нет…
«И правда, его нет. Дышать стало легче. Ушел. Испарился. В передней кто-то щелкнул пальцами – захлопнулся замок. Господи… Виски в стальных тисках. Сдавило.
На что он намекал, этот Николай Андреевич? Кажется, пятое июля. Пропала Алла. Алла пропал-ла».
Глава 3. Поиск
«Потеряла этот месяц. Где я его потеряла? Где я была? Ведь все-таки где-то я была? Нельзя же нигде не быть! Может, в больнице, уколы там разные? Память напрочь отшибло. Нет, я была дома. Но откуда столько пыли? День рождения, говорят, был. Приходила Мадам. Такого быть не может. Ходила голая! День рождения! Нет, это сущий бред. Паша сошел с ума. Сегодня со мной в постели…. Странные вещи. Вспомнить не могу. Я жила, но кто-то перерезал нить моей жизни. Я только помню… или мне это кажется… Алла… помню сон. Да, да, приснилось…
Прозрачные в прозрачном. Другие… их много, бесчисленно много. На чугунных крыльях. А сами темнее темного. Окружили, тянут когтистые лапы, теснятся, кривляются, дразнят: знаем, знаем, что ты хочешь!
И все оборвалось. Надо же, что может присниться…
А сегодня – чудно. Я Аллу вспомнила, а мне вроде все равно. Но я боюсь, боюсь этого Николая Андреевича. Говорит все с подвохом, с каким-то намеком. Подталкивает меня так незаметно к какой-то яме. Под ногами глина, что-то скользкое, мерзкое, я сползаю…
Хватит, хватит, позвоню Наталье. Пусть обругает, сколько ей угодно. Но я, может, пойму наконец, что со мной происходит».
– Наташа, только не бросай трубку. Погоди, ну я прошу! Мне так плохо.
– Это тебе плохо?
Какой голос! Переламывается, надколото звенит. Вдруг зашипела, как бешеная:
– Еще смеешь мне звонить! Плохо ей, как же. Вы ее только послушайте. Это тебе плохо? Ах ты гадина, дрянь! Как ловко все подстроила. И еще смеешь звонить после того, что ты…
– Что я? После чего?
Нет, бросила трубку. Злые короткие гудки. Ту-ту-ту! В телефоне опять чей-то чужой разговор:
– Конечно, с вашей помощью, а то как же! – пищит уксусно-едко чей-то женский голос. Голосишко отлетает и гул какой-то. А эхо возвращается. – Ну попросила, взмолилась прямо-таки, а вы тут как тут! Воспользовались. Чужое хапнули. А я до сих пор в синяках. Это как по-вашему?
Опять гул холодного пространства. Какой-то огромный зал:
– Так и не скажете ни словечка? Не удостаиваете? Эх, а я-то уж все помаленечку. Ничего такого себе не позволяю. Думаю – успею. А вы… Ведь, если вдуматься, кто она на самом деле?
Ту-ту-ту…
«Что я как дура слушаю чужие разговоры? О чем они там? Их дела. Может, Шурке «Грибной» позвонить? Вдруг на работе задержалась, пока бумажки свои Паше готовит. Любит потрепаться, не заткнешь. Хотя последнее время осторожничает. Но вдруг проболтается о том, чего я не могу вспомнить?»
– Алло! Шурочка, это я.
– Ирина Николаевна? Слушаю.
«Ну да, она меня терпеть не может. Аллу тем более. Только Аллу она боится, а меня нет».
– Что вы так поздно засиделись, Шурочка?
– Контракт допечатываю. Для Павла Евгеньевича. Он ко мне обратился, попросил: срочно. А… вы?
– Просто так, Шурочка. – Спокойней надо, спокойней. Голос предательски дрожит. Догадается. – Случайно не знаете? Алла Семеновна не звонила? Она мне нужна.
«Зря я сказала, что нужна. Надо было только спросить: не звонила ли, и все».
В ответ удивленное молчание, потом:
– Алла Семеновна? Разве вы не знаете?
«Все всё знают. Одна я ничего не знаю. Интересно, Николай Андреевич Шурочку уже допрашивал? Нет, нет, меня он не допрашивал, мы просто так с ним говорили».
– Знаю, конечно. Но тело ведь не найдено. Может, уехала куда-нибудь, и все. Значит, не звонила.
– Павлу Евгеньевичу много кто звонит. Женщины тоже. Преимущественно… – Это уже с торжеством: вот тебе, знай свое место. Только слабый укус, зубки не те. Шурочка прибавила: – Вчера звонил голос, я даже подумала: Алла Семеновна.
– Алла Семеновна? – вздрогнув, переспросила Ирина. Зыбкий свет пробежал по глазам. Тот же свет затеплился где-то в груди. Жива? Значит, все-таки она жива. Значит, ее не убили…
– Да нет, не она. Слышно было плохо, не разобрала я, – с показным равнодушием сказала Шурочка. И уже с почтительной завистью. – Вы от Павла Евгеньевича говорите?
– Я? Нет.
– А-а… Тогда до свидания. Работа у меня.
«Вот дура. Глаза у нее лазурные, незабудки. Кудряшки густые – шляпка грибная. Пахнет от нее прелым летом, влажной землей, хвойным настоем. На ухе наушник для мобильника – улитка… Боже мой, что со мной? Телефон звонит. А я сижу и смотрю на него как дура. Вдруг Паша?»
– Слушаю!
– Слушаешь? Ты там слушаешь, а мы тебя ждем. Со Стешей. За стол не садимся. Это как по-твоему?
«Батюшки. Мадам звонит. Сама! Я ее тыщу лет не слышала. Почему они меня ждут, за стол не садятся?»
– Я и Пашке твоему звонила, тебя нет. Мы же договорились, киса.
«Звонила Пашке. Ну да, Паша говорил, он с ней танцевал. На моем дне рождения. Все тот же бред, непонятный, главное, невозможный».
– Мурзик, ты где? Чего молчишь? – Воркование и смешок. Дунула в трубку.
Надо что-то говорить. Молчать нельзя. Надо – как будто я не удивляюсь ничему. Молчание выдаст. Что выдаст? Не знаю. Ничего я не знаю.
Ирина заставила себя улыбнуться, будто Мадам могла видеть ее улыбку.
– Сегодня что-то… голова.
– Подлечим! – Голос в трубке стал упругим, танцующим. – Я креветок тигровых накупила, прямо из Таиланда. Для тебя, киска моя. А к ним пивка. Холодного. Хватай машину. Ждем.
«Интересно, я даже адреса Мадам не знаю. Никогда у нее не была, даже не звонила. А она мне «Киска моя». Будто подружками стали.
Надо ехать. Вдруг что-нибудь узнаю, а может быть, и вовсе все прояснится. И я наконец пойму…
Ехать, ехать. Но куда? А, Лолитка адрес должна знать. Точно знает. Они же прежде не разлей вода были. Вместе в гостиницах околачивались, клиентами делились, пока Мадам замуж не вышла, а Лолитка не заболела. Не говорит, чем болеет. Вот все и думают: СПИД. У нее Вовчик живет под кроватью. Я его коленки видела и стакан граненый».
– Лолит, это я.
– А… Чего надо?
– Ты как? Как себя чувствуешь?
– Вспомнила. А тебе разве не наплевать? Тебе же наплевать.
Голос стертый, сухой. И что-то стучит в горле, как пустые орехи.
– Я к тебе заеду на днях. Может, что привезти, ты скажи.
– Обойдусь как-нибудь. Свет не без добрых людей. Принесут, что надо. И вынесут. Чего звонишь?
– Мне адрес нужен… Мадам.
– Ты чего мне голову морочишь? Вы же теперь подружки неразлучные. Прикалываешься? Сама не зарекайся.