ство, но она просыпаться не хотела. Так и проспала сутки с температурой под сорок, а потом — еще неделю с перерывами, с уже не очень высокой температурой, а потом совсем проснулась, сильно похудевшая и слабая, потребовала закрыть больничный и стала собираться на работу. Толик не запрещал, смотрел настороженно и вроде даже тревожно, попытался что-то объяснить: он не нарочно, он не хотел, он не думал, что так получится…В общем, наверное, это он так извинялся. Ну и хорошо. Раз осознает — значит, можно простить. Она и простила.
Это была ее первая ошибка. Или первой ошибкой было то, что она вообще вышла за него замуж? Что теперь об этом думать… Да и кто в восемнадцать лет не делает подобных ошибок? Еще и серьезнее ошибки делают, и не только в восемнадцать. Выходят за кого попало, а потом терпят что попало всю жизнь. Она хоть не всю жизнь терпела…
Потом Толик еще несколько раз пытался вернуться к теме спортивной карьеры. Уже без криков, очень осторожно, аргументы приводил. Весомые. Например, квартира. Ну, кто бы дал девятнадцатилетней девчонке двухкомнатную квартиру, если бы она не стала мастером спорта и гордостью области? Никто бы не дал. А вот если она станет чемпионом… Пусть даже не чемпионом мира, а хотя бы России… Вот где возможности открываются! Все будет, все! И новая квартира, и машина, и деньги, и тренерская работа в перспективе, и заграница, и еще черт знает, какие возможности! На дворе был девяносто первый, возможностей не было вообще никаких, и Наталья ясно видела, что дальше будет, мягко говоря, не лучше. Толик этого не видел. Он был совершенно уверен, что стоит ей выйти в чемпионы — и тут же им обломится большой и жирный кусок, которого хватит на всю оставшуюся жизнь. Сам он добывать большой и жирный кусок как-то не очень стремился. Спортивный врач — хорошая работа. Спокойная. Без ночных дежурств, срочных вызовов и многочасовых стояний за операционным столом. А зарплата… Ну, что зарплата, все-таки не хуже, чем у других. И зачем думать о его зарплате, если Наталья может выйти в чемпионы — и все, и будут они оба кататься, как сыр в масле, не вспоминая, какого числа должны выдавать эту позорную зарплату…
А потом числа, по которым должны выдавать эту позорную зарплату, вообще исчезли. Даже этой позорной зарплаты они не видели месяцами. Толик работу бросил — какой смысл в работе без зарплаты? Наталья детский сад бросить не могла, это уже был ее дом, ее семья, ее дети. Как все это можно бросить? Тем более что и так половина воспитателей и нянечек уволились, кое-кто пошел на рынок торговать, кое-кто — в няни к детям богатеньких буратино. Наталья тоже няней подрабатывала, по выходным и по вечерам после работы. Все равно жили впроголодь. Если бы не мамин огород в деревне, так и голодали бы, наверное. Бабушка Толика тоже огородом помогала, только ведь на двух огородах так пахать надо было… Ни Натальиной маме, ни бабушке Толика это было уже не под силу. А Толик в земле пачкаться не собирался — не мужская эта работа. Вот Наталье самой и приходилось разрываться между несколькими работами. Ничего, она всегда сильная была. Спорт все-таки кое-что дает в этом отношении, что ни говори… Тогда они с бабушкой Толика и подружились по-настоящему, раньше-то бабушка не очень стремилась поддерживать родственные отношения, годами ни сына, ни невестки, ни внука не видела. Она-то сына и внука вырастила, выкормила, выучила, всю жизнь жилы рвала, чтобы в люди вывести, а они и с днем рождения ее ни разу не поздравили. И в какие же это люди она их вывела? Ну, сама и виновата. Повинилась в свое время, поплакала, помолилась, поболела сердцем — да и решила, что раз уж она им чужая, так и они ей тоже пусть чужие будут. Так этого и держалась, так и о Наталье думала. А в лихое время с помощью сунулась, вот так. Сын с невесткой не поняли, решили, что это к ним мать за помощью обращается. Удивились: какой огород? У них не такое положение, они большие люди, при всем честном народе на материном убогом огороде копаться не могут. Ты, мать, людей найми, сейчас за бутылку тебе и вспашут, и посеют…Вот на бутылку дать можем, даже на две. Не хватит расплатиться — еще приходи, мы всегда поможем, чем можем, не чужие все-таки…Отец Толика, большой человек, бывший инструктор бывшего райкома бывшей партии, тяжелые времена встретил с кой-какими подкожными накоплениями, и сейчас они с женой эти накопления аккуратно проедали, горячо веря, что очень скоро все вернется — и партия, и райком, и должность, и спецпайки, и спецполиклиника, и спецмагазин, где колбаса аж трех сортов, а шоколадные конфеты — аж четырех… Бабушка повздыхала, жалостливо глядя на сына и невестку, покачала головой, сказала: «Вот ведь тараканы безмозглые», — и пошла к жене внука. Наталья сначала тоже решила, что бабушка у нее помощи просит, а не свою предлагает, но не стала советовать людей нанимать за бутылку, утрамбовала до предела свое и так спрессованное рабочее расписание и впряглась в прополку—поливку еще и на бабушкином огороде. Да если бы не эти два огорода, мамин и бабушкин, не выжили бы они, наверное. Толик так и не искал работу — зачем за копейки ломаться? Пить стал часто, сильно напивался иногда. Стресс снимал. А ей как было снимать стресс, когда она обнаруживала, что деньги, приготовленные на коммунальные платежи, исчезли из ящика стола? Она попробовала с ним поговорить — он устроил дикий скандал. Вспомнил ту золотую медаль, которую она не захотела заработать. Ведь как сыр в масле сейчас катались бы! Из-за нее все, все из-за нее, и нищета эта беспросветная, и безнадежность, и безработица… И пьет он из-за нее, всю жизнь она ему загубила…
— Да выгони ты его, — сердито говорила бабушка. — Выгони, пока не поздно. Ведь раз пить начал — так и душу тебе всю выпьет, как паук ядовитый.
— Бабушка! — ужасалась Наталья. — Как это — выгнать?! Он же пропадет совсем! И как ты можешь так о своем внуке?.. Разве ты его совсем не любишь?
— Это ты мне внучка. И помощница, и нянька, и утешительница. Я тебя люблю. А он паук. Его дед и отец мне всю душу выпили. И он тебе выпьет. Выгони его.
Бабушка чего-то не договаривала, было что-то в жизни ее семьи такое, о чем она даже Наталье не рассказывала. Только однажды выдала старое охотничье ружье, несколько патронов, заряженных крупной солью, сказала:
— Всегда при себе держи. Патроны чтобы всегда в кармане были. Мне пригодилось — и тебе пригодится. А лучше выгони ты его, пока не поздно.
Наталья Толика не выгнала. Это была следующая ее ошибка. Даже работы ему какие-то находила через родителей своих детей. На каждой из найденных работ Толик держался месяца два, а потом или сам увольнялся, или его увольняли, потому что он срывался в запой.
— Наталька, выгони его, — сердито настаивала бабушка. — Не доводи дело до стрельбы. И не вздумай рожать от него! Выгони его, найди себе нормального, жизнь-то проходит…Ой, чую, пригодится тебе мое ружье…
Когда появились Вера-Надя, ружье и пригодилось. И когда Толик приходил сюда требовать, чтобы она за половину квартиры деньги отдала, — ружье тоже пригодилось. Бабушка сунула стволы внуку в живот и спокойно сказала:
— Жить хочешь, паук ядовитый? Чтоб к завтраму в Наталькиной хате духу твоего не было. Смотри, я проверю, чтоб чего-нибудь не своего не прихватил. Дедову судьбу помнишь? Ну, вот и беги бегом, а то и тебе того же достанется. Беги, беги, поторапливайся. Ты меня знаешь, я попусту сроду не грозилась.
Толик бабушку, наверное, знал, потому что побежал от ее дома бегом, причем молча, что при его словоохотливости в пьяном виде было делом и вовсе невероятным.
— Чего это он испугался? — удивилась Наталья, осторожно отбирая у бабушки ружье и вынимая патроны. — Ведь на самом деле ты все равно не выстрелила бы, правильно? В родного внука!
— Да он ведь не только мой внук, — сухо откликнулась бабушка. — Он и дедов внук тоже. И отцовский сын. Вот ведь крапивное семя… Думала, хоть в третьем колене кто путевый народится… Говорила ведь: гони его, ищи нормального, детей нормальных рожай! Ладно, хоть сестрины девки тебе остались. Отец-то у них не паук ядовитый? А если и паук — наплевать. Девки такие будут, какими ты их вырастишь, в них отцовское паучество с кровью не переходит. А с парнями беда, тут хоть наизнанку вывернись, а все одно будет в папаню. Либо в деда. Вот ведь крапивное семя… Хорошо хоть этот девок убить не успел.
— Бабушка! — Наталья даже возмутилась. Толик, конечно, не подарок, но предположить, даже сгоряча, что он может такое… — Бабушка, что ты говоришь такое?! Как это — убить?!
— А вот так, — спокойно ответила бабушка. — Вот так вот и убить… Как его дед доченьку мою убил по пьянке. Плакала она, вишь ты, громко, песни петь ему мешала. И как отец его, сынок мой родимый, дочку свою убил. Нечаянно, мол, уронил, а она и умерла. Это дело замяли как-то, он уже тогда в райкоме ихнем партейном работал, так что и не разбирался никто. И Лидка его хай не подымала. И что за баба? Не могу я этого понять. Либо за мужа так держалась? Муж-то при должности… Нет, хоть как суди, а не могу я этого понять. Смерть ребенка простить — как это? Если даже и нечаянно… Хотя я думаю, что тоже по пьянке. Крапивное семя. И вот ведь что: сынов-то они не трогали, даже по пьянке. А с дочками вон как… А с Лидки — как с гуся вода. Я-то своего чуть до смерти не расстреляла. Заряжала — и стреляла, заряжала — и стреляла… Он уж и дергаться перестал, а я все стреляла и стреляла, пока соседи ружье не отобрали. Долго жалела, что до смерти не застрелила. У нас патроны только с солью были, так что убить-то не убьешь… Но я ему и в морду попала, и в шею, и в живот… В самые больные места. Он от боли свалился-то, для жизни там не опасно было. Может, и хорошо, что до смерти не расстреляла, а то меня судили бы, а не его, паука ядовитого… Наталька, ищи нормального мужика. Главное — чтобы непьющий был. И от работы не бегал. И вот что я тебе скажу: смотри, есть у него сестра или нет. И у отца его чтобы тоже сестры были, хоть бы одна сестра. А лучше бы всего — вызнать, есть у деда сестра или нет. У отцова отца, а не у материного. Поняла меня?