Наталья тогда одно поняла: бабушка так и не отошла от давнего потрясения, так и не забыла своего горя, так и не изжила свою ненависть. И все эти рассуждения на тему «нормальный мужик только тот, у которого сестра жива» ее печалили и тревожили, потому что очень похожи были на какой-то психический сдвиг, а она не хотела думать, что у бабушки сдвиг, она бабушку любила. И очень жалела — Анастасия Сергеевна ей потом много чего порассказывала о жизни бабушки. Ох, и жизнь была, любой с ума сойдет. А бабушка с ума все-таки не сошла, у нее даже никаких странностей до последнего часа не было, если не считать странностью вот это самое убеждение: нормальный мужик только тот, у кого сестра жива. Некоторых, с живыми сестрами, бабушка несколько раз даже сватала Наталье. Не очень настойчиво, как бы между делом, но Наталья все равно сердилась. Зачем ей замуж? Была она замужем, и чем это кончилось? Хорошо хоть, правда, быстро кончилось, намучилась все-таки не так, как с другими бывает, — до сумасшедшей, лютой ненависти, до черной тоски, до смертельной усталости… Ну так и зачем ей замуж? Дети у нее есть, работа у нее есть, и даже деньги кой-какие капают, потому что отец Веры-Нади оказался не ядовитым пауком, а вполне нормальным мужиком, и каждый месяц присылал что-то вроде алиментов. Когда больше, когда меньше… В общем-то, всегда не слишком много, на содержание девочек этих денег ни в какую погоду не хватило бы. Но были еще деньги от сдачи ее квартиры — главная часть ее дохода. Все-таки какая удача, что в свое время Толик не стал прописываться в ее квартире, потому что мамина-папина квартира была куда больше, да еще и в престижном доме, да еще и в центре города. Не захотел он тогда терять возможность когда-нибудь в будущем получить такую роскошную жилплощадь, вот и не стал выписываться от родителей. Кто ж тогда догадывался о грядущей приватизации? После развода Наталья свою квартиру приватизировала, и теперь ее квартира приносит вполне приличный доход. И дом бабушка ей оставила. Так что и она не нищая, и очень даже не нищая, и нечего некоторым хвастаться своими миллионами. Конечно, она не так богата, как эти самые некоторые, но Любочку вполне смогла бы обеспечить всем необходимым совершенно самостоятельно, без всякой помощи этих самых некоторых. Но беда в том, что без помощи этих самых некоторых Любочку ей наверняка не отдадут. Корыстные интересы… Ах, чтоб вы пропали! Чтобы не заподозрили корыстные интересы, Любочку должен будет взять тот, у кого этих проклятых миллионов в сто раз больше, чем у Любочки. Нефтяной магнат какой-нибудь. Алюминиевый король… Как их там? Да, олигархи. И какой олигарх возьмет в свою семью одинокую Любовь? Зачем олигарху чужая Любочка, а главное — зачем Любочке какой-то чужой олигарх?
Да еще чтобы и семья полная… Кто это решил, что так называемая полная семья — это нормальная семья? Полная семья — это, как правило, узаконенный домашний террор мужчины и женское рабство. Кому и знать, как не ей. Да и за годы работы в детском саду она вот как нагляделась на эти полные семьи. Две полные семьи из трех — это не жизнь, а мука мученическая, которую бабы терпят ради детей. А дети в этой мученической муке вырастают уже покалеченные, думают, что так и надо жить, так и правильно, — и свои семьи будут потом лепить по образу и подобию родительских: мужья — терроризируют, жены — терпят. У нее было много детей, мамы которых развелись с мужьями или и вовсе замуж не выходили. Все эти мамы выгодно отличались от мам из полных семей. Даже внешне — молодые, нарядные, ухоженные. А главное — свободные. Они жили со спокойным чувством собственного достоинства, и дети у них росли такие же. А большинство замужних мам были замученными и запуганными, выглядели намного старше своего возраста, годами носили одно и то же, а к собственным детям ничего, кроме усталого раздражения, не испытывали, потому что видели в них продолжение мужа, склочного бездельника и тупого тирана. После развода такие женщины расцветали просто на глазах, молодели, хорошели, разворачивали плечи, поднимали головы, начинали улыбаться, и главное — оказывалось, что детей своих они любят горячо и радостно, потому что дети — это все, что им надо от жизни.
Нет, были, конечно, так называемые полные семьи, которые могли считаться нормальными. И даже удачными. И даже счастливыми. Это те семьи, где командовали женщины. Женщины умели командовать мудро и весело, не унижая близких и не впадая в ярость по любому поводу. Женщины в таких семьях были свободны и счастливы, и делали счастливыми всех окружающих.
Только таких семей было мало. По пальцам пересчитать…За все годы работы в детском саду она запомнила только три таких семьи. Да вот еще Анастасия Сергеевна со Степаном Михайловичем. Да еще семьи их сыновей. Ну, это понятно, сыновья у них золотые, какие еще сыновья могли вырасти в такой семье. И все. Больше она удачных — а тем более счастливых — так называемых полных семей не знает. Там, где командует мужик, — концлагерь и маразм. Так что ничего удивительного в том, что она стала феминисткой. Даже если не брать во внимание пример ее собственной жизни, вокруг такая прорва примеров…Прямо рядом. Хоть бы вот Вера-Надя, которые не нужны родному отцу, потому что не сыновья, а дочери. Или Любочка, ребенок из так называемой полной семьи…Чтоб же этот подонок в аду горел вечно. И на балконе в мороз ночевал. И падал с лестницы мордой в битое стекло. Без опохмелки. Гадина. Полная семья!.. Идиоты.
Но Полинин брат прав — Любочку охотнее отдадут в полную семью. Благополучную и богатую. Ой, что делать-то? Ведь наверняка есть уже такая семья, и наверняка такая семья готова взять Любочку прямо хоть завтра, а если такая семья из этих, из шустрых, — так никто и смотреть не будет, из каких таких интересов берут ребенка без единого родственника, но с несколькими миллионами. Наверное, и правда ей самой придется замуж выходить. За Полининого брата. Но фиктивного брака он не хочет. А она не хочет фактического брака. Нет, не хочет, не хочет, не хочет! «Как будто тебя кто-нибудь спрашивает», — вдруг услышала она совершенно явственно, будто он над ухом шепнул. Не спрашивает, вот именно. Ярко выраженный тиран и деспот. Танк, прущий напролом. Бэтээр. Покомандуешь таким, как же… И что это за семья будет? Она — феминистка, он — домашний террорист!
Хотя Полина у него выросла совершенно нормальная, не похоже, что ее хоть как-нибудь угнетали. Скорее — наоборот…Ну, так это сестра все-таки, с сестрами мужики гораздо более терпимы, чем с женами…
Бабушке Бэтээр понравился бы. И не пьющий, и от работы не бегает, и живая сестра при нем. Очень, очень живая сестра. К тому же, он сам ее вырастил. Такие живые, бесстрашные, уверенные в себе девочки вырастают только при полном отсутствии даже намека на какое-нибудь угнетение. Еще не известно, как бы он относился к дочери… «Ты мне полдюжины детей нарожаешь…» И руки за спиной скрутил. И смеялся. И облизывал ее лицо! Господи помилуй, какой разврат, какой разврат!.. Последний раз она целовалась больше десяти лет назад, с Толиком, конечно. Ничего хорошего. Но она терпела, потому что муж все-таки. Да и трезвый он в тот момент был. А лет пять назад за ней стал усиленно ухаживать овдовевший папа одного из ее детей. Очень все благопристойно — цветы, конфеты, кино по субботам. Осторожные разговоры о том, что его ребенку нужна мать, а ее девочкам — твердая мужская рука. Ага, как же. Мужик-то был, кажется, нормальный, но твердая мужская рука Наталью сразу насторожила, поэтому до поцелуев дело не дошло, она его усиленные ухаживания постепенно дезактивировала как бы нечаянными, но постоянными упоминаниями о своем махровом феминизме. Мужик поверил, стал задумываться, в конце концов испугался и отстал. Полининому брату она тоже о своем феминизме рассказала. И что? И ничего. О большой семье он мечтает. Давно, уже три дня. И прямо так и заявляет: Полине нужна женская забота, Вере-Наде — твердая мужская рука, Любочке — полная семья, а ему — полдюжины детей. И в отличие от того овдовевшего папы, Полинин брат не осторожничает, долгих разговоров не разговаривает, ее вообще не слушает, прет напролом. Вот уж правда Бэтээр, не зря его так все зовут. Такой муж — это катастрофа, вот что это такое.
— Нет, не хочу, — шепотом сказала Наталья, сердито глядя в темноту. — Нам никаких мужиков в доме не надо.
«Перестань болтать, мешаешь», — очень явственно сказал у нее над ухом голос Полининого брата.
«На вашем месте я бы согласилась, не задумываясь», — так же явственно добавил голос Полины.
Наталья неожиданно для себя развеселилась, даже беззвучно засмеялась, представив эту парочку. Все-таки оба они страшно забавные. Пулька и Бэтээр! Более подходящих им имен придумать просто невозможно. Наступление по всему фронту… Противник вооружен и очень опасен…Но мы не будем выкидывать белый флаг. Зачем выкидывать хорошую вещь, которая еще может пригодиться?
Потихоньку смеясь, Наталья наконец-то уснула. И тут же ей приснился большой белый флаг, просто огромный белый шелковый флаг, из которого Вера-Надя выкраивали свадебное платье для нее. А Полина старательно измеряла ее объемы розовой пластмассовой линейкой и говорила Вере-Наде: «Ужас! Вот в этом месте — пять линеек! Так никакого белого флага не хватит!» А Наталья безуспешно вспоминала, какой длины эта линейка. Если двадцать сантиметров — тогда никакой не ужас, вполне даже ничего. А если двадцать пять или, еще хуже, тридцать, — тогда да, тогда никакого флага не хватит.
И когда в пять часов она привычно, хоть на этот раз и неохотно, проснулась, то прежде всего подумала, что надо эту розовую линейку найти и посмотреть, сколько же там на самом деле сантиметров. Кажется, все-таки двадцать. Пять линеек — это метр. Нормально, еще и похудела на пару сантиметров…А потом она вспомнила, что все это было во сне, и опять подивилась Полининому невиданному дару убеждения. Приснилась, что-то сказала, — а Наталья наяву вполне всерьез ее слова обдумывает! А потом она вспомнила весь сон, и свои мысли перед сном, и неприличное поведение Полининого брата, которое и вызвало эти мысли, и известие о Любочкином наследстве, которое и спровоцировало неприличное поведение Полининого брата…В общем, все по второму кругу. Как же она устала…