– Я слишком долго отсутствовала, – констатировала Анника.
Берит пожала плечами:
– Мишель, конечно, отказалась что-либо писать, потребовала от газеты напечатать опровержение и извиниться перед ней. Торстенссон резко отказался. Он по-прежнему стоял на том, что Мишель должна выступить сама. Она написала на газету заявление омбудсмену по вопросам печати. Но, как ни странно, нас оправдали.
– Такого не могло случиться! – воскликнула Анника.
– А ты вспомни, кто у нас занимает данную должность, – сказала Берит. – Бывший ведущий программы «Студия шесть». Он никогда не станет осуждать газету, что бы она ни писала о какой-то знаменитости.
– Но как нам удалось выкрутиться?
– Мы же предложили ей собственноручно написать опровержение. А если она не воспользовалась этой возможностью объясниться, значит, сама виновата. Заключение получилось довольно издевательским…
– Но сейчас она привлекла нас к суду?
– Да, и вполне возможно, Торстенссону не поздоровится.
Анника быстро прочитала о прочих случаях. Насколько она поняла, им грозило обвинение в клевете.
– Относительно истории с ее матерью нам удалось договориться о примирении, – сказала Берит и собрала вместе все бумаги. – Как там все было во дворце, кстати?
Анника поднялась, размяла ноги, колени, наклонилась вперед к маленькому письменному столу.
– Печально, конечно, – сказала она. – По-настоящему неприятно. У Анны Снапханне остался мобильник, мы разговаривали несколько раз. Она ужасно напугана.
– А Веннергрен?
Анника окинула комнату взглядом, почувствовала запах серы.
– Я столкнулась с ним в одном из второстепенных зданий. Он что-то искал, но не сказал, что именно.
– Карл – крепкий орешек. Он ничего не рассказал о произошедшем?
Анника покачала головой:
– Случилась ссора – это единственное, что я поняла. В общем зале в Конюшне все было перевернуто вверх дном, и Мишель явно занималась сексом с Джоном Эссексом.
Берит постучала ручкой по передним зубам.
– Искал что-то, ты говоришь. Большое или маленькое? Анника задумалась:
– Маленькое. Он шарил руками под буфетом, поднимал небольшие предметы, заглядывая под них.
– Бумагу? Блокнот? Меньше? Может быть что угодно. Сигареты. Зажигалка. Карманная фляжка. Какой-то предмет одежды. Адресная книга. Мобильный телефон. А кто перевернул все в комнате?
– Если верить Веннергрену, Себастьян Фоллин, но я не знаю, так ли это.
Берит поднялась, устало покачала головой, пошла к двери со своим блокнотом в руке.
– У телефонов здесь нет внутренних номеров. Стучи в стену, если понадоблюсь.
Она оставила Аннику одну в тесной комнате. В то самое мгновение, когда дверь за ней закрылась, Анника услышала тот же голос.
«Бывают же такие мамаши».
Она достала из сумки ноутбук, поискала розетку, нашла ее за шторой и подключила компьютер. Таращилась на дисплей, пока запускалась программа.
«Этого я никогда не прощу, черт побери!».
Она сходила к своему баулу, взяла оттуда мобильник, набрала номер Томаса. Потом слушала скрипучий и монотонный голос автоответчика. Поколебалась немного и отключила телефон, не сказав ничего.
Потом положила подушку на неудобный стул, стоявший у письменного стола, чтобы компьютер оказался чуть выше и было удобно печатать, опустила голову на руки на три секунды и взялась за дело. Прежде всего за статью о дворце, потом написала все известное ей об убийстве. Получилось не так много, но вряд ли кто-то имел больше информации.
Прежде чем перейти к списку имен, она позвонила Андерсу Шюману.
– Один из них убийца? – спросил он.
– Вероятно.
Шеф редакции вздохнул столь громко, что она слышала это даже во Флене по телефону.
– Вот черт, – сказал он. – Когда пишешь о таком, надо воистину пройти как по канату, не покачнувшись ни в какую сторону. Насколько известно, ночью там ведь не было никаких других людей?
– Нет.
– Но кто-то мог прибыть туда и убраться восвояси?
– Теоретически да.
– На автомобиле? Велосипеде? Или воздушном шаре?
– Да, или на лодке.
– На лодке? Вот здорово. Сделай упор на это. Дворец доступен с земли, воздуха и воды. Кто угодно мог пробраться туда и убить Мишель.
– В статье по соседству будет ведь стоять, что Икстахольм расположен очень уединенно и правительство даже использует его для тайных переговоров.
– Черт с ним, – сказал Шюман. – Выбрось это.
Анника беззвучно простонала.
– На что мне обратить особое внимание? – спросила она. – Последняя ночь во дворце? Друзья? Свидетели? Как мне называть их?
Шеф редакции какое-то время молчал.
– Что ты сама думаешь?
Она сглотнула, вдавила наушник в ухо и коснулась пальцами клавиатуры.
– Много народа болталось вокруг дворца Икстахольм этой ночью, – сказала она, печатая. – Гости программы, журналисты, артисты, технический персонал, друзья и коллеги Мишель Карлссон. Кроме того, кто угодно мог пробраться туда среди ночи, а потом уехать, на машине или на лодке, сообщает полицейский источник «Квельспрессен».
– Это правда? – поинтересовался Шюман.
– Ну… в какой-то мере, – ответила Анника и продолжила: – Никого не держат во дворце против его воли. Все принимавшие участие в допросах в течение дня делали это добровольно, в качестве некоего звена работы по расследованию преступления, которую они все горят желанием облегчить, говорит комиссар К. «Квельспрессен» может назвать имена одиннадцати человек, оставшихся во дворце до утра. Именно их допрашивали днем. С двенадцатым, Джоном Эссексом, побеседовали в другом месте…
– Ты уверена в этом? – перебил ее шеф редакции.
– Да. Потом я просто перечисляю их. Мы достали снимки всех?
– Кроме девицы из Катринехольма, у нее нет ни паспорта, ни водительского удостоверения.
– Машину она в любом случае водит, – сказала Анника сердито. – Вы проверили выпускную фотографию Дувехольмской школы?
– Мне надо узнать.
Потом они молчали, Анника чувствовала, как усталость шумом отзывается в голове.
– Я встретила Веннергрена, – сообщила она и поняла, что шеф редакции вздрогнул на другом конце линии.
– Почему ты ничего не сказала? – упрекнул он, явно удивленный.
– Поскольку он отказался разговаривать со мной, – ответила Анника, стараясь говорить ровным голосом. – Заявил, что это его история. Спросил, почему он должен делать мне такой подарок.
– Так как вы работаете в одной газете, наверное?
Анника с шумом вздохнула, ей стало стыдно, что с ней так обошлись, она рассердилась, что уступила.
– Я использовала тот же аргумент.
Они снова какое-то время сидели молча.
– Хорошая работа, – сказал Шюман. – Не принимай близко к сердцу поведение Веннергрена. Ты же знаешь, каков он.
– И как долго он будет продолжать в том же духе? – холодно поинтересовалась Анника.
Шеф редакции на полсекунды задержался с ответом.
– Отправь мне текст по электронной почте.
Анника прекратила разговор, закрыла глаза. Картинки дня одна за другой всплывали из ее памяти: мобильная аппаратная, труповозка, разгромленный салон, назойливое сочувствие Пии Лаккинен, перекошенное от злости лицо Томаса.
Она закончила писать, отправила свое творение, разделась, выключила все лампы и забралась в постель. Лежала неподвижно в темноте, смотрела, как свет фар автомобилей скользил по стенам, слышала, как они проезжали мимо по шоссе номер 55, прочь из Флена, из этого мира. Сон не приходил. Из памяти всплывали новые картинки, но из-за усталости они менялись уже не так быстро, в конце концов осталась только одна. Анника взяла свой мобильный телефон и набрала номер Томаса, прослушала полностью бормотание автоответчика, подождала сигнала.
– Привет, – шепнула она в пустоту. – Я люблю тебя. Ты лучший во всем мире.
Суббота 23 июняЯнов день
Лес по ту сторону турбазы превратился в стену из дыма и огня. Он пробивался сквозь раскаленный воздух мимо Сальстрёмского холма вниз к магазину. Листья и трава меняли цвет, становились лиловыми под влиянием высокой температуры, горячие камни обжигали его ноги. Он спешил к морю, знал, что спасение в воде, стоит ему добраться до берега – и опасность исчезнет, остров Еллнё будет спасен, дома восстановят, прохлада успокоит. Но, оказавшись около него, он увидел, что море кипит, бурлящая вода пахла серой и сажей, пузырилась подобно лаве, постепенно приближалась к его ногам…
Томас резко проснулся. Солнце светило прямо ему в лицо, ослепило его, когда он открыл глаза, волосы были мокрыми от пота. Он лежал на диване в гостиной родителей полностью одетый. И, судя по тяжести ног, свисавших через подлокотник, даже не снял сапоги. Кошмар, еще недавно державший его в своих объятиях, не ушел окончательно, действовал удручающе, он сглотнул комок в горле, почувствовал вкус сажи и дыма.
«Черт побери, – подумал он, – черт побери».
Он сел, казалось, голова вот-вот треснет пополам.
Никогда больше, даже пива.
Звук детских голосов ворвался в комнату через открытое окно вместе с ветром, у него появилось желание расплакаться.
Он был плохим отцом.
Картинки заполонили его сознание, замелькали одна за другой с громким звуковым сопровождением. Он пел, просто горланил песни, падал, чувствовал косые взгляды окружающих на себе, его обходили стороной.
– Наконец ты проснулся, – сказала его мать от кухонной двери. – Как хорошо. Тогда сможешь переодеть свою дочь. Она обкакалась.
Томас поднял на нее глаза, резкому тону и рубленым фразам соответствовала недовольная гримаса на лице. Она посадила Эллен ему на колени. Зловоние от подгузника ударило в нос, его чуть не вырвало.
– Конечно, – сказал он, схватив воздух открытым ртом, но мать уже удалилась.
Девочка заныла, хотела встать в его объятиях. Он попытался подняться с дивана, потерял равновесие, пришлось сесть снова. Потом он, качаясь, направился в ванную, обнимая ребенка одной рукой, другой опирался о стену, скинул с ног сапоги. Положил полотенце на покрытый плиткой пол, осторожно поместил на него девочку, она встретилась с ним взглядом и засмеялась.