Анника театрально вздохнула.
– Я не был ее фанатом, надо признать, – продолжил репортер «Конкурента», – но такой смерти не пожелаешь никому.
Они одновремено покачали головой: нет, черт побери, только не пулю в голову, это представлялось просто кошмарным. Потом стояли рядом друг с другом, смотрели на главное здание дворца, ждали следующего свидетеля, покачивались слегка с пятки на носок. Анника закрыла глаза, повернулась лицом к бледному солнцу, баловала легкие свежим после дождя воздухом.
– Отличный денек, – заметил репортер «Конкурента».
– Почему почти все плохо думают о ведущих программ? – спросила Анника.
Репортер моргнул удивленно:
– Неужели? И кто же?
Она посмотрела на него:
– Ты. Я. Мариана фон Берлиц. Вся редакция моей газеты. Откуда у нас четкое мнение о людях, с которыми мы никогда не встречались?
– Они же публичные личности, – сказал репортер неуверенно и погасил наполовину недокуренную сигарету.
– Однако должно ли это означать, что мы ненавидим их? – спросила Анника.
– Та же ситуация, как и с газетными колумнистами, – сказала ее собеседник. – Никто не любит их, никому они особенно не нужны, никто не понимает, почему они могут писать всякое дерьмо в собственной колонке каждую неделю. И все равно мы читаем их. Просто потому, что любой из нас жаждет обладать той силой, которую человек получает вместе с возможностью открыто высказывать свое мнение.
Анника вытаращилась на него, когда до нее дошло, что репортер «Конкурента» далеко не глуп.
– Боссе, – сказал он и протянул руку.
Анника слегка покраснела, пожала ее осторожно.
– Бэмби Розенберг идет сюда, – сказал Боссе, отпустил ее руку и, забыв обо всем ином, поспешил к ограждению.
Анника посмотрела в сторону главного здания дворца. К мосту двигалась маленькая худая женщина, таща гигантский баул. Она выглядела очень усталой, шла, чуть ли не согнувшись пополам.
«Лучшая подруга Мишель, – подумала Анника и направилась ей навстречу. – А что, если бы Анна лежала там убитой?»
Она мотнула головой, пытаясь избавиться от этой мысли. – Бэмби! – заорал репортер «Конкурента» Боссе. – Бэмби Розенберг, могу я задать тебе несколько вопросов? Женщина подошла к оградительной ленте, медленно подлезла под нее, протащила за собой огромную сумку. Ей было трудно идти по гравию в сандалиях на высокой платформе, она качалась. Волосы она собрала в конский хвост, а красноту глаз не помог скрыть даже яркий макияж. Увидев большую камеру государственного телевидения, она инстинктивно подняла руки к голове и, быстро сняв резинку, освободила светлые локоны.
– Да, – прошептала она так тихо, что Анника скорее угадала, чем услышала ее ответ. – Да, без проблем.
– Как ты сейчас себя чувствуешь?
Глаза женщины наполнились слезами снова, она смахнула их указательными пальцами, явно беспокоясь за тушь.
– Это так ужасно, – прошептала она. – Худшее из случившегося со мной.
– Ты хорошо знала Мишель? – поинтересовался Боссе. Она кивнула, сунула руку в карман брюк в поисках носового платка, всхлипнула:
– Она была моей лучшей подругой.
Анника едва расслышала ее слова, приблизилась на шаг, не стала представляться, помня об отношениях ее газеты с покойной.
– Нет ли чего-то особенного, что ты сама хотела бы сказать о Мишель? – спросила она тихо.
Женщина даже не удостоила ее взглядом, похоже, собиралась с мыслями.
– Многим стоило бы покопаться у себя в душе сегодня, – сказала она, подняв глаза к кронам деревьев.
Камера государственного телевидения заработала с еле слышным жужжанием, репортер «Конкурента» поднял свой магнитофон, Бертиль Странд отрегулировал резкость, Анника как зачарованная смотрела на стоявшую перед ней молодую женщину.
– Мишель была на удивление хорошим человеком, – сказала Бэмби Розенберг, – из тех, каких не так много. Я хорошо знала ее и не сомневаюсь, что это именно так. Она хотела только добра другим, мечтала сделать мир лучше. По ее мнению, она несла ответственность за всех молодых женщин Швеции, хотела служить образцом, человеком, кто показал всем, что каждый в состоянии проложить себе дорогу в жизни только за счет собственного дарования и амбиций.
Бэмби прервалась, сделала глубокий вдох. Аннике стало интересно, как долго она намеревалась говорить.
– Однако неприязнь, окружавшая Мишель в последние годы, переходила все границы, – продолжила она и обвела взглядом их одного за другим.
Аннике показалось, что она слишком надолго задержалась на ней, ее щеки слегка покраснели.
– Зависть и злоба, с которыми к ней относился весь журналистский корпус Швеции, при всей их вульгарности, выглядели просто отвратительными. Вам нравилось издеваться над ней, высмеивать ее, если она оступалась, вы желали ей только зла, хотели, чтобы ей было плохо. Сейчас ваши мечты сбылись. Вы довольны теперь?
Последние слова она практически выкрикнула, не смогла больше сдерживать слезы, и ни о каком спасении макияжа, естественно, уже не шло речи. Со стекающими по щекам ручейками из туши и теней Бэмби Розенберг поспешила к своему красному кабриолету.
– Пожалуй, в чем-то она права, – заметил Боссе, а дамочка с государственного телевидения ухмыльнулась.
– Не трудно понять, почему Бэмби Розенберг никогда не получит ролей в серьезных проектах, – сказала она, ее оператор и звукорежиссер засмеялись.
– А почему вы думаете, что она мечтает о них? – услышала Анника собственный вопрос.
Команда государственного телевидения посмотрела на нее, репортерша, сначала явно удивленная, потом с презрительной миной отвернулась.
– Это примерно так же, как если исходить из того, что я хотела бы иметь твою работу, – продолжила Анника, – просто потому, что ты, по твоему мнению, красивее меня. Не так ли?
Репортерша медленно развернулась, уставилась на Аннику с таким видом, словно не поверила своим ушам.
– Извини, что? – сказала она.
– Лучше сидеть на кассе в ИКЕА, – сказала Анника, достала свой блокнот и ручку и направилась к парковке, чтобы записать короткую речь Бэмби.
– Ну ты даешь, – услышала она голос Бертиля Странда у себя за спиной. – Тебе обязательно надо настроить всех наших коллег против себя?
– Ты сделал фотографии? – поинтересовалась Анника холодно. – Или с ракурсом не повезло?
– Чем, черт возьми, ты занимаешься? – спросил фотограф столь же холодным тоном и с укоризненным взглядом.
Анника прислонилась к стене, возвышавшейся около парковки, брюки сразу же стали влажными сзади, но она не придала этому значения.
– Я не знаю, – пробормотала она тихо, чувствуя, как слезы подступают к горлу. – Все это так ужасно!
– Возьми себя в руки, – сказал Бертиль Странд.
Анна Снапхане шагнула в конференц-зал. Ей показалось, что он стал меньше со вчерашнего дня, а его потолок ниже. Мобильная аппаратная стояла на прежнем месте, прямо перед окном, и Анне снова стало не по себе, она почувствовала, как у нее вспотели руки.
– Жажда больше так не мучит?
Комиссар переоделся, сменил рубашку на футболку, джинсы – на брюки цвета хаки. Анна села на стул, стараясь выглядеть спокойной.
Полицейский снова включил магнитофон, пробарабанил традиционные фразы: «Проводится допрос Снапхане Анны, допрос проводит комиссар К., во дворце Икстахольм, в конференц-зале Нового флигеля, в субботу 23 июня в 12:55. Анна Снапхане допрашивается в качестве свидетеля в связи с убийством Мишель Карлссон, допрос номер три».
– Кое-кто уже смог уехать домой, – заныла Анна, как только он замолчал.
– Я хотел бы, чтобы мы вернулись к тому месту, где закончили наш разговор вчера, – сказал комиссар и полистал свои бумаги.
– Почему мне нельзя уехать? Почему я должна оставаться? Меня в чем-то подозревают?
– Если ты ответишь на мои вопросы в том порядке, в каком я буду их задавать, то, пожалуй, тоже сможешь в конце концов отправиться домой.
– Ты действительно имеешь право удерживать меня здесь? Анне Снапхане не удалось обуздать свой голос, он звучал слишком резко, отражал все ее эмоции.
– Давай вернемся к ссоре в Конюшне…
Она поднялась рывком, стул с шумом отъехал назад по паркету.
– Что произойдет, если я сейчас уйду отсюда? А? Просто убегу прочь? Вы сможете удержать меня? Имеете право сделать это?
Комиссар и бровью не повел.
– Сядь, – сказал он. – Это не смешно. Расскажи, что произошло в Конюшне.
Анна осталась стоять и перешла на крик:
– Я уже говорила!
– Ну да, – сказал полицейский, – но есть одна проблема. По-моему, ты лжешь.
Анна уставилась на него. Почувствовала, как ручейки пота побежали у нее под мышками, сжала руки в кулаки, опустилась на стул.
– Мне кажется, ты скрываешь от нас важные детали, – продолжил комиссар. – Я не собираюсь отпускать тебя, пока ты не расскажешь правду. Если мне понадобится задержать тебя, я сделаю это.
Анна заставила себя посмотреть ему прямо в глаза:
– Ты блефуешь.
Он пожал плечами, поднялся, подошел к двери, крикнул в коридор:
– Вы не могли бы попросить Карин прийти?
Паника ледяной волной распространилась по телу Анны, возникнув где-то чуть ниже пупка.
– Карин? – спросила она. – Кто такая Карин?
– Прокурор, – ответил комиссар. – Она находится здесь во дворце.
– Нет! – воскликнула Анна Снапхане, снова поднялась, в отчаянии сделала два шага к двери. – Боже, мне надо домой, у меня Миранда, маленькая дочка, ей всего два года, я не могу…
Анна осталась стоять, паника усилилась, она подумала, что опять упадет в обморок. Комиссар смотрел на нее с непроницаемым лицом, скрестив руки на груди.
– О’кей, – прошептала она, дрожа, вернулась к стулу и села. – Что ты хочешь знать?
Казалось, потолок давил ей на затылок.
Комиссар медленно обошел стол, сел тоже.
– Конюшня, – сказал он.
Анна зажмурилась на несколько мгновений, жадно схватила воздух открытым ртом.
– Все произошло, как я и говорила, я пришла туда, когда первая ссора уже набрала обороты.