Андерс Шюман поколебался мгновение, потом закрыл свою стеклянную дверь. Вернулся за письменный стол, сел, отпер нижний ящик. Уставился внутрь. Там лежала только одна папка, красная и достаточно потертая, его средство ведения этических и моральных повстанческих войн. Она валялась здесь уже многие месяцы, даже годы, его публицистическое оружие, приберегаемое, как возбудитель сибирской язвы или иприт, на случай, если ситуация станет слишком рискованной, даже опасной для жизни. В результате обнародования ее содержимого он сам мог пострадать, точно так же, как и при использовании смертоносных бактерий с таким же успехом мог заразиться и тот, кто выпустил их наружу.
«Мне надо принять решение сегодня вечером», – подумал он.
Потом достал папку, взвесил ее на руке. Довольно легкая. И оставил на столе. Ничего страшного, только в контакте с другими журналистами она приобретала свою разрушительную силу. Снял резиновую ленту, картонная оболочка раскрылась, копии предстали перед его глазами. Он прикоснулся пальцами к верхнему шершавому листу.
Протоколы заседаний правления газеты за последние три года. Естественно, он не имел права владеть ими или даже видеть их. А также не имел доступа на собрания правления, где всем распоряжалось семейство владельцев.
В отличие от Торстенссона. Как главный редактор, тот присутствовал на них в качестве действующего члена правления. Без права голоса, но чтобы сообщать необходимую информацию и принимать участие в дискуссиях. Поэтому он получал одну из многих копий протоколов заседаний, и они, как считалось, хранились в недоступном месте. Но только в теории, на деле же все обстояло совсем иначе. Торстенссон просто засовывал их в папку с надписью «Протоколы правления». А Шюман обнаружил ее как-то поздно ночью, когда уже направлялся домой. Спускаясь в гараж, он внезапно почувствовал необходимость отлить и направился в ближайший туалет. А выйдя из него, понял, что стоит прямо напротив большой угловой комнаты главного редактора, и, машинально сделав шаг вперед, нажал на ручку двери. Дверь оказалась незапертой, Шюман беззвучно шагнул в темноту и закрыл ее за собой.
Следующий час он потратил на изучение всего находившегося там. Всех документов, газет, папок. И на книжной полке за письменным столом нашел скоросшиватель с протоколами. И сразу уже скопировал их все вместе с несколькими другими бумагами, которые позднее выбросил.
Но протоколы сохранил. Также взял себе за привычку проходить мимо комнаты главного редактора в те вечера, когда ему приходилось допоздна задерживаться на работе. Дверь в нее часто оказывалась незапертой, но не всегда. Каждый раз, когда у него появлялась возможность проникнуть внутрь, он знакомился с тем, что ему, по его мнению, требовалось знать, а такого хватало. В результате теперь в его распоряжении находились все документы, имевшие хоть какое-то отношение к будущему газеты.
«Не слишком ли я самонадеянный? – подумал Шюман, листая их. – Считая, что вся ответственность лежит на мне?»
«Нет, я же знаю это, – ответил он себе. – Вижу. В состоянии понять происходящее и сделать выводы из всего, известного мне. Именно поэтому я здесь. И просто обязан действовать наилучшими на мой взгляд способами, даже если это и означает использовать огласку в качестве оружия». Шюман отобрал подходящие для его цели протоколы. Их было всего два.
Первый касался квартирной аферы. На встрече, состоявшейся полтора года назад, Торстенссон поднял вопрос о том, что он мог бы параллельно работать в правлении риелторской фирмы партии. Согласно лежавшему перед Шюманом документу, прочие члены правления газеты не увидели никаких препятствий этому. Однако, как следовало из него, представитель местной профсоюзной организации, составлявший им компанию на основании предоставленного ему законом права, высказался против. Он считал это неподобающим для публициста. Будучи по определению защитником свободы слова и наблюдателем за власть имущими, ответственный издатель не мог брать на себя политическое задание такого рода.
После того как данный протокол оказался в его руках, Андерс Шюман проверил правление упомянутого в нем агентства недвижимости через Патентно-регистрационное управление, и оказалось, что Торстенссон действительно сидит там на предложенном ему стуле, о чем Шюман сделал пометку карандашом на полях.
А почти год спустя ему позвонила одна глубоко отчаявшаяся пожилая дама. Собственно, она искала главного редактора Торстенссона, но, поскольку он оказался недоступным, ее соединили с шефом редакции.
Она представилась – судя по фамилии, принадлежала к дворянскому роду – и рассказала довольно сбивчиво, что ранее жила в четырехкомнатной квартире на Флорагатан в Эстермальме в Стокгольме. Туда она и ее муж переехали, только поженившись, в 1945 году, как раз когда закончилась война. Он помнит, когда закончилась война? Нет? В любом случае к настоящему моменту супруга, к ее великой скорби, уже нет в живых, а теперь она лишилась и их жилища: ей против ее желания, пришлось переехать. Хозяева затеяли ремонт и предложили ей другое жилье. Правомерно ли это?
Шюман слушал женщину рассеянно и немного с раздражением, пока она не назвала виновника ее бед. Им оказалась уже известная ему партийная фирма. И женщина искала главного редактора Торстенссона по той простой причине, что как раз его сын и забрал себе ее квартиру. Ей же самой предложили трешку в пригороде Шерхольмен, где просто кишели всевозможные иммигранты и куда она совсем не жаждала перебираться. Всем же известно, какая там жизнь, когда кругом несчетное количество террористов и такая ужасная архитектура! В результате ей пришлось купить квартиру в Эстермальме, и она считала, что доставившее ей столько неудобств агентство должно заплатить за нее.
Шюман с пристрастием допросил старуху и понял, что она говорила правду. Сын Торстенссона зарегистрировался по тому адресу двумя месяцами ранее, этаж совпадал. Кроме того, данную недвижимость собирался купить жилищный кооператив, председателем правления которого он являлся.
«Подобного могло бы хватить, – подумал Шюман, – но не в данном случае».
Он перелистал отобранные им бумаги, попытался оценить их в качестве оружия. История с квартирой не годилась для такой цели. Вряд ли стоило рассчитывать, что кто-то пожалеет богатую аристократку, которая принялась привередничать, и ей пришлось купить устроившее ее жилье за собственные деньги. Конечно, позиция Торстенссона с моральной точки зрения выглядела не лучшим образом: он помог сыну обойти бесконечную стокгольмскую очередь на жилье. Но сейчас он явно собирался удержаться на своем посту любой ценой, и едва ли удалось бы свалить его только благодаря этому. Ведь если бы он не ушел добровольно или его не уволили бы, возникшая шумиха могла лишь пойти во вред газете, а не посодействовать ее спасению, ради чего все и затевалось.
Шюману требовалось найти что-то более действенное.
Один из способов утопить Торстенссона, конечно, состоял в том, чтобы позволить «Квельспрессен» допустить какой-то по-настоящему серьезный промах, ужасную ошибку, которая настроила бы против них всю страну. В такой ситуации правлению пришлось бы подумать о выражении недоверия, но так далеко Шюман зайти не мог. Он видел своей задачей спасение газеты, а не смещение Торстенссона. Стрелы должны были попасть только в главного редактора, что предъявляло более высокие требования к точности.
И он не хотел никаких жертв среди посторонних. Кроме того, сам мог оказаться в глубокой пропасти.
Значит, все зависело от аферы с акциями и, возможно, Анники Бенгтзон.
Шюман достал с самого низа папки три бумаги и прибавил к уже лежавшему перед ним второму протоколу заседания правления пресс-коммюнике и две вырезки из «Веканс афферер».
Он начал с обзорной статьи о семейном медиаконцерне владельцев «Квельспрессен», содержавшей данные о том, чем занимались отдельные его подразделения и как распределялись между ними право собственности и прибыль. Согласно ей, практически все они были связаны между собой тем или иным образом и охватывали самые разные сферы деятельности, начиная с газет, журналов, радио, телевидения и Интернета и заканчивая производством, помимо прочего, женских гигиенических прокладок и детских подгузников.
Их газета представляла собой маленький голубой квадратик в структурной схеме этого гиганта. К тому же дышавший на ладан, поскольку тираж не показывал тенденций к росту и уже сейчас поступления от рекламы выглядели неважно.
Но не газета прежде всего интересовала его в данной связи, а интернет-фирма Global Future, которой на момент написания статьи со стороны хозяев конгломерата уделялось очень большое внимание, поскольку они рассчитывали благодаря ей обеспечить продвижение концерна в цифровой сфере и подъем всех его составных частей на новый уровень. Для «Квельспрессен», например, она должна была создать шикарный сайт, чтобы газета с его помощью смогла выиграть войну в киберпространстве.
Шюман вздохнул с сожалением, вспомнив об этом, ведь те планы остались только на бумаге, а их страница в Сети по-прежнему выглядела крайне убого, тогда как «Конкурент» позаботился для себя о самом дорогостоящем в Европе портале.
Владельцы концерна помимо ряда других своих предприятий официально зарегистрировали Global Future на бирже, и сначала все складывалось очень удачно: она стала даже одним из самых успешных новичков Стокгольмской биржи, стоило ей появиться там, пусть никогда и не приносила прибыли. Чему, пожалуй, не стоило удивляться, ведь кроме перспективной сферы деятельности она, в отличие от других аналогичных компаний, которые могли полагаться только сами на себя, а значит, вложение денег в их акции подразумевало значительные риски, обладала тем преимуществом, что материнская фирма семейства владельцев «Квельспрессен» выступила гарантом ее стабильности. Но так все продолжалось недолго.
Во всяком случае, уже протокол заседания правления «Квельспрессен» от 27 июня прошлого года, который Шюман сейчас держал в руке, откровенно намекал на возможность негативного развития событий. Он неоднократно читал этот документ и размышлял о его значении, ведь если верить ему, то председатель правления проинформировал Торстенссона о том, что Global Future больше не сможет помогать им с развитием цифровой версии. Отныне каждому из изданий концерна предстояло полагаться исключительно на собственные средства в том, что касалось освоения «новых земель», поскольку согласно полугодовому отчету, который должны были обнародовать в ближайшее время, у «компьютерщиков» ожидалось резкое падение экономических показателей.