Девочка спрыгнула на пол, Анна накрылась одеялом и снова легла на подушку.
– Чего он хочет?
Она взяла чашку, погрела руки о фарфор. Мехмед сел, положил ладонь ей на бедро.
– Узнать, как долго наша редакция будет работать летом.
– И почему?
– Понятия не имею, он оставил только одно сообщение. Кофе вкусный?
Она улыбнулась над краем чашки.
– Ты не в курсе, у них в газете ничего особенного не происходит? – спросил он.
– Даже если и происходит, – ответила она, – почему Шюман должен рассказывать тебе об этом?
Мехмед Изол, телеведущий и продюсер общественно-политического журнала Телевидения Швеции, начал нежно ласкать рукой ее бедро, медленно смещаясь вверх по нему.
Берит Хамрин бросила газету на письменный стол Анники, она тяжело дышала, ее лицо было в пятнах.
– Ты читала колонку Барбары?
Анника сунула в рот остатки пончика с вареньем и облизнула пальцы, прежде чем взяла в руки свежий номер их издания.
«Да, дорогие читатели, столь плохо все и было, я чуть не стала свидетельницей убийства, произошедшего под самым моим носом, настоящего лакомства для гиен из нашей газеты…»
– Что за чертовщина? – воскликнула Анника и проглотила остатки пищи. – У кого хватило ума пропустить подобное?
– Меня тоже это очень интересует, – сказала Берит и по-прежнему в куртке села на письменный стол Анники. – Что-то происходит. Зачем иначе Торстенссону сидеть здесь ночью?
Анника вытерла губы старой салфеткой, подумала о странном личном задании Шюмана.
– Было ошибкой забирать ее из Лиссабона, – сказала Берит, снова пробегая глазами колонку Барбары Хансон. – Там она, по крайней мере, не приносила вреда.
– Но она же ничего не делала в Лиссабоне, – возразила Анника, – только стоила немалых денег.
Берит Хамрин встала, сняла куртку.
– Ее присутствие на страницах может обойтись еще дороже. Это же оскорбление личности. Что ты обо всем этом думаешь?
Анника взяла свой экземпляр «Квельспрессен», просмотрела раздел новостей. Вместе с Янссоном, ночным шефом, она и Берит накануне прошлись по всему содержанию.
Главный редактор Торстенссон сидел рядом с отсутствующим видом, погруженный в свои мысли, из-за чего им пришлось понизить голоса и следить за каждым словом. Результат получился такой, как они в общих чертах и представляли: последние часы Мишель, трудная запись, водитель и пассажир в таинственном автомобиле и потом довольно аккуратные рассуждения о подозреваемых под заголовком «Ночь затягивается». В конце шло несколько отзывов на происшествие деятелей индустрии развлечений Швеции, рассуждений о будущем телевидения и о том, когда зрители смогут увидеть выпуски «Летнего дворца». Она и Берит тогда просмотрели все материалы, отредактировали тексты друг друга и вдвоем подписались под каждой статьей.
– Хорошо выглядит, – констатировала Анника.
– Проверь следующий разворот, – сказала Берит.
Редакция раздела развлечений отправила свою команду в Кельн, где выступал Джон Эссекс, им удалось сфотографировать его, когда он выходил из лимузина перед отелем, но они не смогли получить никаких комментариев.
Анника изучила снимок, позу звезды, явно готовящегося прорываться сквозь толпу окруживших его поклонниц, искаженные гримасой экстаза нечеткие лица девиц, лес растопыренных пальцев, безмолвные крики восторга, застывшие на губах малолеток.
Это была интересная картинка, полная теней и полутонов и все равно четкая и выразительная. У Анники сразу возникла масса вопросов.
Как он выдерживает все это? Какие плюсы имеет такая жизнь? Какую цену люди готовы заплатить за популярность?
– Кто сделал снимок? – спросила она.
– Новый парень, взятый на время отпусков, Хенрикссон. Тебе удалось связаться с комиссаром?
– Я сейчас позвоню ему.
Берит вместе с курткой, газетой и сумкой направилась к своему рабочему месту, расположенному через несколько столов.
Анника достала последний номер «Конкурента», пролистала, не читая, передовицу, раздел культуры, остановилась на страницах шесть и семь, под материалом красовались его имя и портрет.
Боссе, серьезный, на несколько лет моложе, чем сейчас, смотрел на нее с газетного листа. Она вспомнила тепло, исходившее от его тела, и как у нее кружилась голова.
Постаралась избавиться от этих ощущений, подняла трубку стационарного телефона, по памяти набрала номер мобильника.
Комиссар ответил.
– Где ты был вчера? – спросила она и сама удивилась, как строго прозвучал ее голос. – Я звонила как сумасшедшая весь вечер.
Треск помех на линии, непонятный шум, долетавший издалека.
– У меня по горло работы. Что ты хотела?
Анника почесала голову, полистала свои записи, поняла, что не готова.
– Результаты работы экспертов, – сказала она. – Вы нашли массу отпечатков пальцев на орудии убийства и уже идентифицировали их, не так ли?
– Я сказал это вчера.
Она прикусила губу:
– Сколько?
– Только из-за отпечатков никого нельзя назвать преступником.
– Всех? Всех двенадцати?
Короткое сомнение, шорохи и шум ветра в трубке.
– Всех тринадцати, если быть точным, – сообщил он.
– И Мишель тоже? А может, она застрелилась сама?
– Такая мысль, естественно, у нас возникала, но ничто не указывает на это. Никакого письма, никакой болтовни о суициде. По нашему мнению, кто-то другой нажал на спусковой крючок, когда прозвучал роковой выстрел.
– Кто?
Комиссар расхохотался, но это был смех с налетом грусти. – Ты спрашиваешь, не подумав.
Анника промолчала, торопливо просматривала свои записи.
– Оружие? – спросила она. – Что вам известно о нем?
– Об этом я тоже говорил вчера.
– Оно же здоровенное, тяжелое и украшенное орнаментом. Антиквариат?
– Не-а. Новодел.
– Копия, значит, и чего тогда?
– Не знаю. В оригинале оно не могло стрелять боевыми патронами. Его рассверлили каким-то образом. Девица, владевшая им, особо не настроена на сотрудничество.
– Что она говорит?
– Ничего. Мы заберем ее снова, патруль уже выехал за ней.
Анника приподняла брови, сделала пометку.
– Вы задерживаете нацистку?
– Ага.
– За убийство?
– За незаконное хранение оружия. Не заостряй внимания на этом.
– Арест?
– Не думаю. Хотя никогда не знаешь наверняка.
Анника колебалась секунду, потом спросила:
– Это был кто-то из двенадцати, не так ли?
Полицейский не ответил.
– Во всяком случае, не Анна Снапхане и не Гуннар Антонссон, – сказала она.
– По-твоему, я собираюсь сыграть с тобой в десять негритят?
Не слишком уместная ирония комиссара не тронула Аннику, у нее и мысли не возникло оставить его в покое.
– Вчера ты сказал, что вы сейчас хорошо представляете, как развивались события вечером и ночью…
– Все правильно.
– …и кто-то лжет. Кто именно?
– Если бы все было так просто, – сказал он. – Все врут в чем-то. Никто не держал в руках револьвер, например.
Почему ты отбрасываешь Снапхане и Антонссона?
– Ты действительно хочешь знать или пытаешься быть ироничным?
Анника слышала, как он закурил сигарету, сделал затяжку. – Расскажи, – сказал он, судя по звуку, выпустив струю дыма.
– Я знаю Анну, – попыталась объяснить Анника. – Она никогда не смогла бы убить. А Гуннар Антонссон слишком… порядочный.
– Ага, – сказал полицейский, больше не скрывая сарказма. – Кого еще мы можем вычеркнуть из списка подозреваемых?
– Неонацистку, – ответила Анника. – Она не знает, каково это – убивать, хотя очень хотела бы попробовать.
– Откуда тебе это известно?
Его голос стал серьезным.
– А что я получу от тебя взамен?
Комиссар сделал глубокую затяжку, выдохнул в телефон, похоже, прогуливался где-то, снова жадно наполнил легкие никотином, обдумывал ответ.
– Она умерла от выстрела в голову, – сказал он. – Сперма во влагалище. Никаких следов борьбы в аппаратной. Влагалищная жидкость на орудии убийства. Почему ты считаешь, что Ханна Перссон невиновна?
Анника примерзла к стулу, казалось, спина и голова превратились в лед.
– Влагалищная жидкость на орудии убийства? Так ты сказал?
– На рукоятке, стволе, спусковом крючке. Она не могла засунуть его в себя целиком, это невозможно чисто анатомически, выходит, кто-то вводил его туда раз за разом в разных положениях, либо она сама, либо кто-то другой.
– А он был… заряжен во время всех этих… упражнений?
– Насколько мы можем судить, да.
Что-то перевернулось у Анники внутри, неприятное ощущение возникло в груди, в животе, тошнота подступила к горлу.
– Вот черт, – сказала она.
– Ханна Перссон? – напомнил комиссар.
Анника закрыла глаза, положила руку на лоб, дышала открытым ртом.
– Алло, – сказал полицейский. – Ты еще там?
Анника откашлялась:
– Она пристала ко мне на парковке и спросила, что чувствуешь, убив кого-то.
– Она знала, кто ты?
– Само собой. Просила меня рассказать, трудно ли это было, какие ощущения возникают потом, призналась, что это ее всегда интересовало.
– Она, возможно, хотела сравнить свой опыт с твоим.
– Нет, – возразила Анника. – Ее одолевало любопытство. Она не знала. Жила с этой мыслью, но так никогда и не осмелилась. Я не сомневаюсь, что это так.
– Информацию о влагалищной жидкости, конечно, сложно использовать в такой семейной газете, как «Квельспрессен», – заметил комиссар.
– Зависит от того, как напишешь, – сказала Анника, и в следующее мгновение разговор прервался.
Она сидела с трубкой в руке несколько секунд, пытаясь избавиться от чувства отвращения, еще до конца не отпустившего ее.
– Как все прошло? – крикнула Берит.
Анника положила трубку.
– Пошли пить кофе, – сказала она.
Бэмби Розенберг осторожно шла вверх по склону в направлении помещений «Зеро Телевидения». Острые частицы гравия перекатывались под тонкими кожаными подошвами полусапожек, впивались в них, и она покачивалась на ходу.