Дисплей камеры осветился. Анна Снапхане смеялась ей с него, снятая в разгар вечеринки.
– Как листать? – спросила она, и Шюман показал на кнопку.
Анника нажала на нее, перед ней появился Себастьян Фоллин с высунутым языком, она слегка скривилась. Нажала снова, увидела смеющегося Карла Веннергрена в салоне Конюшни до того, как он подвергся нападению вандалов.
– Здесь только фотографии с пьянки? – спросила она, бросив взгляд на шефа редакции.
– Перейди к номерам шестнадцать или семнадцать, – сказал он.
Анника быстро перелистала вперед, услышала собственное тяжелое дыхание, почувствовала покалывание между ног.
Мишель Карлссон и Джон Эссекс занимались сексом на обеденном столе. Блестящие бедра, белые ягодицы. Она таращилась на экран, как зачарованная, несколько секунд, потом перешла к следующей фотографии.
Почувствовала, как у нее зачастил пульс, жар разлился в промежности. Она продолжила листать с полуоткрытым ртом, все более возбуждаясь.
Подняла глаза на Шюмана, устыдившись собственной реакции.
– Боже, – сказала она на театральный манер, – это же безумие какое-то.
– Продолжай, – сказал он, махнув рукой.
Анника попыталась смотреть на фотографии с другой точки зрения, не зацикливаясь на их содержании, которое с каждым разом становилось все более нечетким. Фотографу явно стоило труда держать камеру неподвижно.
– Он, возможно, прятался в кухне, – сказала она.
Андерс Шюман небрежно махнул кистью руки.
Когда она дошла до последних снимков на карте памяти, дыхание у нее перехватило снова.
Мариана фон Берлиц с орудием убийства в руке.
– Боже, – сказала она. – И что ты собираешься с этим делать?
Шюман взял у Анники камеру, выключил ее и положил в ящик стола. Запер его.
– Я не знаю, – признался он. – Фотографии ведь сенсационные, просто уникальные. Их надо использовать крайне осторожно.
Она открыла от удивления рот.
– Ты же это не всерьез, верно? – спросила она и моргнула. – Неужели действительно подумываешь опубликовать их?
Шеф редакции сел на свое место.
– Я не знаю, – повторил он. – Я еще не решил.
Злоба охватила ее, она с неприязнью посмотрела на него. – Нет, но, черт побери, – сказала она, – у нас же не порнографическое издание?
– Данные фотографии ценны не только этим, – ответил он быстро, соединив кончики пальцев.
Анника опешила:
– А чем же тогда? Не резкостью ведь и светом. Как такая мысль вообще могла прийти тебе в голову?
– Временем, – сказал он. – Ситуацией. Обе звезды вместе, она мертва, он один из подозреваемых в убийстве. Они просто потрясающие.
Анника отступила на два шага к двери.
– Сделанные тайком сексуальные фотографии, – сказала она. – Ты можешь представить себе нечто более оскорбительное? Сам хотел бы, чтобы подобное о тебе опубликовали после того, как тебя убьют?
И снова неприязненно посмотрела на Шюмана.
Сначала тошнотворное шпионское задание.
Потом это.
– А Мариана? – продолжил она. – Что говорит полиция?
– Я не знаю.
Самые разные мысли и чувства несколько секунд водили хоровод в ее голове.
– Послушай, – сказала Анника, приоткрыв дверь и понизив голос. – Во что еще ты замешан, совсем рассудок потерял?
Анника вернулась на свое место, заметила, что ее руки дрожат. Картинки одна за другой сменялись перед ее глазами – лица людей, половой акт, алкоголь, оружие. Она стыдилась собственной реакции.
Рухнула на стул, подняла глаза, увидела, как шеф редакции с шумом отодвинул в сторону свою дверь, направился к Пелле Оскарссону, сидевшему на рабочем месте.
– Не мог бы ты стереть отсюда все фотографии? – услышала она его слова и заметила уголком глаза, как он положил камеру на письменный стол художественного редактора.
– А что там? – спросил Пелле Фотограф, не отрывая взгляда от монитора, шум компьютерного вентилятора частично заглушил его голос.
Анника быстро поднялась и направилась в сторону туалетов.
– Масса всякой ерунды, которая не должна оказаться за пределами редакции, – сказал Андерс Шюман, когда она проходила мимо, и бросил на нее быстрый взгляд.
Художественный редактор, явно погруженный в собственные мысли, поднял глаза на Шюмана:
– Это срочно? Мне надо разобраться с графикой.
– Как можно быстрее, – ответил Андерс Шюман, снова посмотрел на Аннику и направился назад в сторону своей комнаты.
Она молча пошла дальше, чувствуя, что у нее вспотели ладони.
– Кофе?
Анна Снапхане покачала головой, Себастьян Фоллин наполнил для себя пластиковую чашку. Она заметила две царапины на его щеке, но это, похоже, нисколько его не беспокоило. Шоковое состояние, в котором менеджер Мишель пребывал после убийства, почти прошло. Сейчас он был собран, серьезен, настроен на деловой лад, готовый выполнить свою задачу, позаботиться о ее памяти.
«В смерти, – пронеслось в голове Анны, – так же, как в жизни».
– Следующий шаг ужасно важен, – прошептал Себастьян Фоллин и доверительно наклонился к ней, от поднимающегося над кофе пара его очки слегка запотели.
Анна Снапхане сделала шаг назад:
– Какой шаг? Что ты имеешь в виду?
– Надо застолбить торговую марку. Многие сейчас захотят заработать на Мишель Карлссон, но этим надо заниматься со всем уважением и с мыслями о завтрашнем дне.
Анна уставилась на стоявшего перед ней мужчину, его слова просто не укладывались у нее в голове.
– Ты сам слышишь себя? – спросила она слишком резко и слишком громко. – Ты говоришь о ней как о логотипе.
Менеджер сжался, его нижняя губа задрожала.
– Я хочу только хорошего, – сказал он.
– Для кого? – поинтересовалась Анна с неприятным осадком на душе.
Она отвернулась от него, ее взгляд скользнул через кафетерий, сквозь стеклянную стену, остановился на происходящем в редакции.
Карин Беллхорн, наклонившись вперед, сидела на диване рядом со своим рабочим местом, тихо разговаривала с Марианой фон Берлиц и Стефаном Аксельссоном. Анна Снапхане поспешила туда, чувствовала, как у нее побледнели щеки.
– Я не могу отделаться от ощущения, что все это какая-то мистика, – говорила Мариана остальным, когда Анна подошла к ним. – В любую минуту на экране появится заставка, и она предстанет во всей красе, похудевшая и суперстильная. Ее рейтинги бы просто зашкаливали.
Анна удивленно посмотрела на свою коллегу.
– Ты же это не всерьез, – услышала она свой собственный голос.
– О чем ты? – спросила Мариана. – Неужели я не могу признаться, что все это напоминает мистификацию?
Анна неожиданно для себя заговорила и не могла остановиться:
– Зачем тебе понадобилось глумиться на ней, даже мертвой? Неужели ты так сильно ненавидела ее только из-за того, что она смогла оказаться на экране, а ты нет?
Мариана фон Берлиц мгновенно побледнела:
– О чем… ты говоришь? Ты с ума сошла?
Анна Снапхане почувствовала, что внезапно стала центром внимания. Ее слова повисли в тишине, парализующие своей правдивостью. Кровь прилила к щекам.
– Признайся честно. Ты же всегда завидовала Мишель. Мариана поднялась. Стояла, дрожа, вцепившись рукой в подлокотник дивана.
– Я знала Мишель Карлссон гораздо дольше, чем ты, – сказала она хриплым голосом. – И постарайся уяснить, что причины моих сомнений относительно нее имеют совсем другие корни, чем ты думаешь.
– Кончай притворяться. Я и сама не намного лучше. Тоже ужасно злилась на Мишель все эти годы, поскольку она работала в кадре, а не я, – призналась Анна, слова непрерывным потоком лились из нее. – Тебя даже не принимали в расчет. Именно поэтому ты с таким высокомерием относишься ко мне? Меня ведь рассматривали как альтернативу ей.
– Есть значительно более важные вещи, чем мелькать на экране, – произнесла Мариана фон Берлиц с нажимом и села снова. – Их просто невообразимое множество, а Мишель Карлссон не делала ничего иного в своей жизни, кроме как лишала других возможности найти себе более осмысленное существование.
Анна Снапхане не смогла сдержаться и фыркнула.
– Иисус на небесах, – сказала она, – неужели Мишель отбирала клиентов у Господа?
Мариана предпочла проигнорировать ее богохульство.
– На мой взгляд, просто ужасно, когда таких, как Мишель, постоянно превращают в эталон для молодых женщин, – сказала она. – Что она сделала хорошего? Все время, пока я ее знала, только тянула остальных за собой в дерьмо.
– А прекрасным примером для подражания, значит, должна быть ты? Которая сидит и судит других, так как, по твоему собственному мнению, ты самая лучшая? Поскольку родилась в имении или Святой Дух на твоей стороне?
– Не мне судить, а Господу.
Мариана произнесла это резким тоном, но в ее глазах прятался страх. Анна Снапхане знала, что попала в точку, правда разрушила стену надменности, ощущение опьянения возросло.
– Можно говорить что угодно о Господе, но любому стоило бы иметь несколько его пиар-менеджеров на своей стороне, – пробормотала она, чуть не плача.
– То же самое я думаю и о тебе, – внезапно обратился к Анне Стефан Аксельссон. – Ты пытаешься казаться эмансипированной и открытой, хотя самая консервативная из всех нас.
От злости у нее потемнело в глазах.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты кичишься свободными отношениями со своим парнем, делишь с ним ребенка и постель без какой-либо ответственности, выставляешь себя как некий образец для подражания, появляешься в рубрике «В гостях у…» в желтой прессе…
Столь неожиданная и жестокая атака с его стороны позволила Анне по-новому взглянуть на Аксельссона, ей открылось то, чего она раньше не замечала.
– Ах, черт, – сказала она, уставившись на него широко открытыми глазами. – Ты тоже завидуешь, и не только Мехмеду, поскольку он постоянно присутствует на экране, но и мне, которая смогла попасть в воскресное приложение «Квельспрессен» как один из примеров новых семей. Бедный Стефан.
– Ты полностью больная на голову, – парировал он. – Я говорю о совершенно других вещах, о долге и чувстве ответственности, о том, чтобы не подводить, когда дело касается…