Анника уставилась на Фоллина, пыталась скрыть удивление.
– О’кей, – сказала она. – Кто, по-твоему, застрелил ее?
Он повернул голову в сторону, свет люминесцентной лампы отразился в его очках. На стойке охранника настойчиво звонил телефон. Торе Бранд даже не попытался поднять трубку, ждал ответа Фоллина.
– Кто-то, кого она достала, – сказал Себастьян Фоллин.
Он быстро собрал свои вещи, поднялся и направился к лестничной площадке.
Торе Бранд потянулся к телефону.
Уборка в квартире за выходные, как ни странно, не произошла сама собой. Анника собрала бытовые отходы и устроила сквозняк, прежде чем спустилась с мусором на задний двор.
Работа, газета и все происходившее в ней за последние дни, включая Себастьяна Фоллина с его неприятным рукопожатием, ушло на второй план, уступив место обычным бытовым проблемам.
Пятничная утренняя каша присохла ко дну стоявшей на плите кастрюли, она собиралась залить ее водой вчера вечером, но забыла, не смогла, не захотела.
Сейчас тоже не бросилась разбираться с ней, стояла на пороге детской комнаты, пыталась найти главную суть и логику в представшей ей картинке: детская кроватка Эллен в углу, Калле – со съемной боковиной под окном, резкий сладковатый запах детского кала и кукурузной каши. Смысл ее жизни, человеческого существования. Влажный ветер гулял по комнате, дверь спальни захлопнулась от сквозняка.
Она повернула голову, оперлась лбом о дверной косяк. «Все получится, – подумала она. – Все должно получиться».
Взяла себя в руки, отключила мозг, домашняя работа была легкой частью жизни.
Час спустя все самое трудное осталось позади. Игрушки покоились на своих местах, грязное белье лежало в стиральной машине, мусор исчез в чреве пылесоса, посудомоечная машина жужжала и позвякивала из-за большого количества фарфора. Анника спустилась в магазин, купила молоко, масло, сыр, яйца и зеленый лук, хлеб, рыбу и консервы. Она захватила слишком мало денег с собой, и ей пришлось часть продуктов взять в кредит.
Телефон надрывался за дверью, когда Анника поднималась по лестнице с пакетами. Она опустила их так резко, что яйца разбились, дрожащими руками с трудом попала ключом в замочную скважину.
– Могу я заскочить к тебе?
Она села на пол, уткнулась лбом в руку, щеки горели от разочарования.
– Конечно, можешь, – сказала она Анне Снапхане.
– Какой у тебя грустный голос. Случилось что-то?
Она попробовала засмеяться:
– Я думала, это Томас.
– Извини, – сказала Анна. – Я захвачу бисквиты.
Томас так ни разу и не дал о себе знать за все выходные. Анника даже не знала, когда он собирается приехать домой. Страдала от этого. Тоска по детям физической болью отозвалась в животе.
Она поднялась, убрала еду в холодильник. Тело ныло, словно после тяжелой тренировки. Она сварила кофе, двигаясь как будто во сне. Образ Боссе, репортера «Конкурента», внезапно всплыл у нее перед глазами, ей вспомнилась его бескорыстная доброжелательность.
Звонок в дверь вернул ее к реальности.
Анна Снапхане сунула пакет из кондитерской ей в руки и опустилась на диван, дрожащая и усталая.
– Я чувствую себя как с похмелья, хотя не пила ни капли. Это черт знает что.
Анника налила им обеим кофе, поставила рядом молоко.
– У нас в редакции состоялась встреча, – сообщила Анна и потянулась за пакетом с молоком. – Случившееся вытащило из нас на поверхность все худшее.
Они сидели рядом на диване каждая с чашкой в руке, чувствовали их тепло.
– Нелегко пришлось? – спросила Анника и пригубила ароматный напиток.
Анна громко сглотнула.
– Мариана всегда была религиозной, но до сегодняшнего дня я и представить не могла, что она настоящая фундаменталистка. Просто ужас. У Хайлендера ай-кью как у танка, Фоллин вообще с ума сошел, Карин изображает из себя черт знает кого.
– Себастьян Фоллин приходил к нам в редакцию, – сообщила Анника. – Как раз перед моим уходом. Я так и не поняла, чего он хотел.
Анна ухмыльнулась.
– Позиционироваться, – сказала она. – Рассказать всему миру, что Мишель живет и далее благодаря ему.
Анника помешала кофе в чашке, бросила взгляд в сторону окна, царивший снаружи серый свет затушевал все цвета.
– Кто-то из вас, пожалуй, сделал это, – сказала она.
Анна Снапхане втянула ртом воздух, явно готовая расплакаться:
– Почему люди убивают? Чтобы суметь жить дальше? Анника опустила ложку в чашку.
– Власть, – сказала она. – Люди убивают ради получения власти в самых разных ее видах. Власти над другими людьми, над семьей. Власти, которая дает деньги и политическое влияние… Власть – главный мотив убийств во все времена.
– Зависть, – сказала Анна. – Ревность. Откровенная несправедливость. Каин и Авель.
– Это все тоже в какой-то степени жажда власти, – заметила Анника, изучая серое пространство за окном. – Если я не получу это, то не получишь и ты. Лишить кого-то жизни – крайняя форма посягательства на власть. Конец дискуссии.
– Конец дискуссии, – повторила Анна, – конец присутствия Мишель Карлссон на экране.
– Так вот, когда Себастьян Фоллин приходил в редакцию, – сказала Анника, – я спросила его, кто застрелил Мишель. Если верить ему, это сделал кто-то, кого она достала. Кто бы это мог быть?
Анна пожала плечами:
– Любой, по-моему.
– Ты знаешь, что полицейские задержали нацистку?
– Когда?
– Сегодня утром, но она ни при чем.
– Я тоже так думаю, – согласилась Анна.
Какое-то время они сидели молча, Анника чувствовала, как кофеин, распространяясь по телу, подавляет душевную боль.
– Ты будешь на встрече, посвященной памяти Мишель? – спросила она, положила ноги на придиванный столик и удобнее устроилась среди подушек дивана.
Анна Снапхане покачала головой, медленно отпила кофе, опустила чашку на ладонь.
– Сегодня вечером мы получим доступ ко всем изъятым материалам, мне надо будет просмотреть записи и переписать временные коды. Тупая работа, она займет несколько дней.
Анника закрыла глаза, потерла лоб:
– Томас с пятницы так ни разу не позвонил.
Анна взяла бисквит, впилась зубами в орехи и шоколад начинки.
– А тебе хотелось этого?
– Само собой.
– Но ты же работала сутки напролет. Неужели у тебя нашлось бы время на пустые разговоры?
– Конечно. Я даже не знаю, когда он вернется домой.
– Да, – сказала Анна Снапхане, – это выглядит далеко не лучшем образом. Решил помучить тебя неизвестностью?
Анника вздохнула, поставила чашку на пол.
– Ах, я сама виновата. Никогда не видела его таким сердитым, как в пятницу.
Анна перестала жевать, смерила ее скептическим взглядом:
– Скажи, что шутишь.
– Ты о чем?
Анника попыталась приподняться среди диванных подушек.
– Неужели ты действительно считаешь себя виноватой в том, что Томас сердится? С какой стати? Он имеет право сердиться, но ты-то при чем?
– А кто же еще, я же вывела его из себя.
– Анника, завязывай с такими вещами, – строго сказала Анна Снапхане и наклонилась вперед. – С ума от тебя сойду. Как ты можешь отвечать за его эмоции, что за ерунда, садомазохизм какой-то.
Казалось, кислород закончился в комнате, Анника жадно хватала воздух ртом, но не могла насытить легкие.
– Но мы же отвечаем друг за друга, – промямлила она.
– Я не понимаю, почему тебе всегда надо уступать, когда дело касается Томаса. Ты же способна во всех других ситуациях постоять за себя. Ты всегда была такой, когда дело касалось мужчин?
Анника подтянула колени к подбородку, крепко обхватила их руками.
– Вот и сейчас села в позу эмбриона, – заметила Анна Снапхане. – Возьми бисквит, а то совсем исхудаешь.
Она протянула Аннике пирожное, та машинально взяла его, сунула в рот, жевала, не чувствуя вкуса.
– Что ты имеешь в виду, говоря о моей уступчивости? – спросила она, крошки орехов выпали изо рта.
– Поскольку Томас справляется с трудностями, живя с тобой, тебе обязательно надо платить за это своей жизнью. Ты превращаешь себя в бледную тень, суетишься, хватаешься за все, стараешься предвосхитить любое его желание. Допустим, несколько лет ты была в послеродовом отпуске, но сейчас, когда вышла на работу, вести себя так больше не годится.
– Надо же, – сказала Анника, у которой не осталось сил протестовать. – Неужели все так плохо?
Анна развела руками:
– Ты же просто подарок судьбы, неужели сама не понимаешь этого? Он вообще должен быть на седьмом небе от счастья, поскольку заполучил тебя. Заваливать тебя цветами, осыпать поцелуями, восхищаться тобой без умолку, а на десерт без устали ублажать тебя в постели…
Анника еле удержалась от смеха, у нее потеплело на душе, тело расслабилось.
– Тебя послушать, так…
– Ты не знаешь, кстати, что там затевает Шюман?
Анна Снапхане наклонилась за вторым бисквитом, Анника почувствовала, как ее мышцы снова напряглись.
– А что? – спросила она. – В чем дело?
– Он звонил Мехмеду и спрашивал, как долго их программа будет идти летом.
Все символы встали на свои места, как при джекпоте на одноруком бандите, Анника даже мысленно услышала звон монет. Улыбнулась: вот дьявол!
Вот, значит, что он задумал!
Андерсу Шюману показалось, что обстановка в редакции накалена до предела. Тишина, царившая там, и чересчур много людей, собравшихся вокруг Спикена, усилили это ощущение. Бросив на них взгляд по пути к своему стеклянному закутку, он заметил, что Карл Веннергрен проигнорировал его просьбу раньше уйти в отпуск, но решил пока не заострять на нем внимание. У себя он снял куртку, встряхнул ее и только потом повесил. Дождь зарядил снова. Шюман совершил долгую пешую прогулку вдоль озера Меларен с его пресной водой. Конечно, лучше бы прокатиться домой, где в двух шагах плескалось соленое море, но делать это сейчас у него и мысли не возникло. В летние выходные очереди из машин на автострадах, ведущих в ту сторону, растягивались на многие километры в обоих направлениях, в них он мог простоять целую вечность.