Голос комиссара звучал довольно мрачно, но не настолько, как она опасалась. В признании на глазах у всех нет ничего плохого, даже если оно ни к чему не обязывает в юридическом смысле.
На первом допросе Карин Беллхорн стала говорить о случайном выстреле, сделанном по неосторожности, что мало походило на истину.
– Она попалась, – сказал комиссар по своему заикающемуся мобильнику из здания полиции. – Так или иначе все равно сядет.
Анника шла по площади Кунгсхольмсторг, миновала полицейский комплекс, бросила взгляд в сторону Крунубергского следственного изолятора на его верхнем этаже. Ей стало интересно, не там ли сидит Карин Беллхорн. От этой мысли ноги у нее задрожали, макушка похолодела. Ей стало немного не по себе, она перевела дух, постаралась избавиться от неприятного чувства. Увеличила темп, каблуки застучали по тротуару, волосы пришли в движение, словно от легкого ветра.
Дети были в детском саду. Эллен сидела в песочнице в футболке, подгузнике и панамке. Калле катался с горки босиком, пребывая при этом в отличном настроении. Она увидела их сразу, только их, четко, как на картинке. Побежала к ним, они тоже обрадовались, увидев ее. Она держала их, качала обоих одновременно, целовала испачканные песком руки и измазанные щеки.
Потом проинформировала персонал, что дети не будут посещать сад весь остаток недели и, возможно, всю следующую, а затем они все вместе медленно шли по солнечной стороне Шелегатан к Консуму. Эллен молчала, уставшая, съежилась в коляске с большим пальцем во рту. Калле же болтал без умолку, хотя усталость в любой момент тоже могла дать знать о себе, и тогда от веселого настроения сразу не осталось бы и следа. Анника шла практически не касаясь земли, как бы парила над ней, все благодаря присутствию малышей и летнему теплу. Купила в магазине куриное филе и кокосовое молоко, эскимо и легкое пиво. Потом домчала их домой на Хантверкаргатан. Калле выл от восторга, стоя на подножке коляски. Ощущение счастья не покидало ее, пока сын не облился рыбным соусом, а дочь не обкакалась.
Услышав, как Томас вставил ключ в замок, Анника напряглась, поскольку не знала, чего ей ждать. Дети уже поели, Эллен спала, Калле переоделся в пижаму.
Она была в кухне, когда Томас вошел, поняла, что при виде его уже не испытывает прежнего прилива радости.
Он поцеловал ее холодными губами.
– Послушай, – сказал он, – мне надо так много рассказать тебе.
– Мне тоже, – ответила она.
Он отвернулся, подхватил Калле и поднял его к потолку.
Анника читала сыну про медвежонка Бамси, пока Томас ел разогретое в микроволновке куриное рагу с овощами, соусом чили и кориандром, приготовленное по рецепту, которому он сам научил ее. Потом она положила рядом с мальчиком медвежонка, поцеловала сына, пожелала ему спокойной ночи и погладила по щеке.
Анника направилась в гостиную со странным ощущением пустоты в душе, легкий ветерок из открытого окна сразу же набросился на ее голые руки. Она села рядом с Томасом, вооруженная чипсами и пультом дистанционного управления, вдыхала запахи летнего города. Березы и сажи, сирени и выхлопных газов. Звуки, врывавшиеся с улицы, мало напоминали монотонный дневной гул. Одна машина успевала исчезнуть, прежде чем появлялась следующая, поэтому шум каждой из них воспринимался как нечто эксклюзивное.
По телевизору актер Магнус Херенстам отвечал на вопросы участников передачи.
Анника запрокинула голову, зажмурилась.
– Я получил работу, – сообщил Томас. Она подняла на него глаза, улыбнулась:
– Я же говорила, если у них есть мозги, они возьмут тебя.
– Я как раз сильно сомневался относительно наличия у них таковых.
– Поздравляю. Сначала Сеул, потом это. Как все произошло?
– Я сделал, как ты сказала: предложил использовать информационные материалы в твердом переплете и уверил их в том, что нам надо заставить всех поверить, словно мы всегда придерживались такого мнения.
Она удивленно приподняла брови:
– Мне казалось, ты считал это идиотской идеей?
Томас уставился в телевизор со слегка порозовевшим лицом.
– Я бы так не сказал, – ответил он.
Она сидела рядом с ним, смотрела на экран, не видя и не слыша ничего из происходящего там. Наслаждалась его близостью, чувствуя его тепло.
Сразу после половины восьмого Томас переключил канал. Они пропустили заставку и анонс программы новостей, сразу попали на первый сюжет. Показали вид на русское посольство, снятый из окна комнаты главного редактора Торстенссона.
Анника выпрямилась на диване. Камера дала крупным планом главного редактора с мокрым от пота лицом на фоне картины с обнаженной женщиной.
«Главный редактор Торстенссон, – раздался за кадром голос Мехмеда, – как газета «Квельспрессен» относится к экономическим преступлениям?»
Торстенссон откашлялся.
«Преступная деятельность во всех ее формах – язва на теле любой демократии, – ответил он. – Важнейшей задачей средств массовой информации является изучение и изоблечение криминальных личностей, к каким бы классам общества они ни принадлежали».
– Я думала, этим должна заниматься полиция, – сказала Анника.
«Как лично ты относишься к людям, которые, например, совершают инсайдерские преступления?»
Главный редактор облизнул губы, выпрямился на своем стуле.
«Любую преступную деятельность надо изучать, – ответил он с широко открытыми глазами. – Это обязательно для любой нормально функционирующей…»
«Мой вопрос не об этом, – перебил его Мехмед. – Я спросил о твоем личном отношении».
Торстенссон замолчал, пот струился по его лицу.
«Вот как?»
«Я получил данные, свидетельствующие о том, что ты заранее обладал информацией, которая стала общеизвестной только после обнародования полугодового отчета фирмы Global Future 20 июля прошлого года».
У Анники потемнело в глазах: боже, боже, сейчас это произойдет!
Торстенссон громко сглотнул и покачал головой.
«Нет, – ответил он. – Точно нет».
«Да, – возразил Мехмед. – У меня данные из надежного источника. И продав весь свой пакет акций 19 июля, ты тем самым совершил инсайдерское преступление».
Анника уставилась на потное лицо Торстенссона, едва могла дышать. Глаза главного редактора стали еще больше, она, казалось, видела в них отражение стремительного хоровода мыслей, нарастающую панику.
«Ни при каких обстоятельствах, – заявил он. – Я понятия не имею, о чем ты говоришь».
«Как же тогда получается, что ты продал все свои акции, 9200 штук, именно 19 июля, за день до обнародования отчета?»
Главный редактор покачал головой.
«Чисто случайно, – сказал он. – Я давно собирался от них избавиться».
«19 июня, в среду, ты продал свои акции Global Future по курсу 412,5 и, следовательно, получил 3 795 000 крон. На следующий день, в четверг 20 июля, полугодовой отчет стал известен всем, и цена одной акции упала на двадцать восемь процентов, до 297 крон. Тогда ты получил бы 2 732 400 за ту же сделку, не так ли?»
По мере того как Мехмед говорил, на лице Торстенссона проявлялись чувства сомнения и страха. Когда он отвечал, его голос был полон плохо скрытого презрения.
«Всегда важно продать вовремя, – сказал он. – К этому ведь сводится игра на бирже».
– Какое ничтожество, – заметил Томас.
«Ты заработал свыше миллиона крон, продав все 19-го, а не 20 июля», – констатировал Мехмед.
«Мелочовка», – отрезал Торстенссон.
«По-моему, твои читатели вряд ли согласятся с тобой. Осенью материнская компания, кроме того, сообщила, что не будет больше вкладывать деньги в данную фирму, в результате чего ее биржевая стоимость почти свелась к нулю. О чем ты тоже знал».
«Это же оскорбление!» – воскликнул главный редактор и сделал попытку подняться.
«Под Новый год одна акция Global Future стоила 59 крон, сегодня ее цена менее 37. Твои акции принесли бы сегодня 340 тысяч. Ты заработал три миллиона, совершив инсайдерское преступление».
«Я не собираюсь все это больше слушать», – заявил Торстенссон, из-за сильного волнения каждое слово давалось ему с трудом.
В следующее мгновение картинка на экране изменилась. Вместо обливавшегося потом Торстенссона зрители увидели, как Мехмед поднялся со своего стула, быстро обошел стол для совещаний и направился к книжной полке. В кадр вдобавок попала другая камера, провода, еще несколько человек, находившихся в помещении.
– Шюман! – воскликнула Анника и показала на экран. – Он стоял за оператором. Ты видел?
Томас шикнул на нее.
«Здесь… – сказал Мехмед и показал на одну из папок на книжной полке Торстенссона. – Здесь хранятся протоколы заседаний правления газеты «Квельспрессен», не так ли?»
«Что ты позволяешь себе? – заорал Торстенссон. – Если ты только прикоснешься к этой папке, я заявлю на тебя в полицию за незаконное вторжение!»
– Ого, – сказала Анника, – он разбирается в классификации преступлений.
Мехмед сунул руку в карман своей черной кожаной куртки и извлек сложенный пополам лист бумаги.
«В этом нет необходимости, – заявил он. – У меня есть копия протокола заседания правления от 27 июня прошлого года, из которой следует, во-первых, что ты принимал в нем участие, а во-вторых, стал обладателем столь важной для тебя информации. Я хотел бы услышать твой комментарий на сей счет».
Торстенссон стоял посередине комнаты, едва держась на ногах.
«Комментарий какого рода?»
«Каков был ход твоих мыслей? Что ты чувствовал? Почему решил рискнуть всем, созданным тобой ранее, с единственной целью – быстро хапнуть миллион на сделке с акциями?»
Главный редактор сорвал микрофон с отворота пиджака, швырнул на пол и вышел из комнаты.
– Боже, – сказал Томас. – Какое ничтожество. А каков Мехмед! Как он раскопал все это?
Анника, вся мокрая от пота, перевела дух.
На экране появился ведущий программы новостей, дал дополнительную информацию к закончившемуся сюжету.
«Главный редактор газеты «Квельспрессен» Торстенссон ушел сегодня в отставку после того, как наша программа разоблачила его инсайдерскую аферу. Отдел экономических преступлений полиции Стокгольма изучает данный случай. Внеочередное заседание правления сегодня же назначило руководителя редакции Андерса Шюмана, ранее работавшего на Телевидении Швеции, новым главным редактором и ответственным издателем «Квельспрессен».