Подробности вы сможете узнать в прямом включении сразу после выпуска новостей».
Ведущий поменял бумагу перед собой.
– Вот так история, – сказал Томас и посмотрел на Аннику. – У меня просто не укладывается в голове, как вам удается все узнать?
Анника молчала. Новый сюжет заполнил экран, конференц-зал на «Зеро Телевидении», выстрел, эхом отразившийся от стен, масса народа в объективе установленной под потолком камеры, красное лицо Карин Беллхорн.
«Боже! – заорала она. – Это же фальшивка! Неужели трудно догадаться?»
Потом сразу следующий отрывок. Анника услышала собственный голос, как бы приходящий издалека, но чистый.
«Каин и Авель. Самый старый мотив убийства в мировой истории».
Крупный план Карин Беллхорн, наклонившейся вперед, агрессивной.
«По-твоему, я смогла бы убить кого-то из-за обычной зависти?»
Изображение задрожало, потом Анника вновь появилась на экране в оконной нише.
– Ничего себе, – пробормотал Томас с чипсами во рту. – Это же ты!
«Вовсе нет, – сказала Анника в телевизоре, – все гораздо серьезней».
– Выключи, – попросила Анника хрипло.
– Почему?
«Ты не знаешь, о чем говоришь!» – крикнула Карин Беллхорн на экране.
– Пожалуйста.
Томас выключил телевизор.
Анника кивнула:
– Карин призналась, она сделала это.
– Ты знала, что это была она?
Она откинулась на спинку дивана.
– В какой-то момент я поверила, что Мишель убила Анна.
Потом они просто сидели на диване, слушали звуки лета, вдыхали его запахи. Томас взял ее руку, поцеловал ладонь.
– Извини, – прошептал он.
Анника не ответила, смотрела на свои бедра.
– Я вел себя… – начал он, тут же прервался, искал нужные слова. – Плохо. Не лучшим образом. Сомневался в себе самом.
– В нас, – сказала Анника, она видела, как он мучился.
– Нет, все гораздо серьезней. Я не знал, что мне делать с моей жизнью.
Его длинная челка упала на лоб. Анника убрала ее назад, посмотрела в его темные испуганные глаза.
– Но я уже выбрал, – продолжал он, – даже если и не понимал этого. Выбрал тебя и детей, выбрал вас четыре года назад. Если ты хочешь, чтобы мы поженились, если это столь важно для тебя, пусть так и будет.
Анника покачала головой.
– Нет, – сказала она, – мне нужно, чтобы ты тоже этого хотел.
– Я хочу, но без обычного маскарада. Я пережил его однажды, мне хватило.
Анника подняла на него глаза, кивнула.
– Можно оформить брак в шведском посольстве в Сеуле, – сказал он. – Я уже переговорил с ними, для нас есть время десятого сентября.
Анника села прямо, моргнула:
– Но я не могу поехать в Сеул. Работа, и… кто позаботится о детях?
– Мои родители.
– Они захотят?
– Куда денутся, это же их внуки. И с работой не возникнет проблем. Президент США будет там с государственным визитом, начиная с двенадцатого сентября, ты сможешь сопровождать его в числе прочей журналистской братии, когда он посетит деревню Пханмунджом и Мост невозврата у тридцать восьмой параллели перед четырехсторонней встречей в Пекине.
Анника покачала головой, улыбнулась немного грустно.
– Это звучит здорово, – сказала она, – но газета никогда не отправит меня в Корею по работе.
– Я уже, признаюсь, позвонил Шюману и посвятил его в мой заговор. Если верить ему, ты сможешь поехать хоть на Гавайи, если пожелаешь. Он считает, что ты дьявольски хороший репортер.
Анника моргнула, поняла, в чем дело, размышляла несколько секунд.
Шюман хотел вернуть долг. Заплатить таким образом за пост главного редактора.
Она встала с дивана:
– Не хочешь еще пива?
Он притянул ее к себе, поцеловал.
– Скажи «да», – попросил он. – Я хочу.
Зазвонил телефон, Анника вырвалась из его объятий, пошла в кухню, взяла пиво из холодильника. Слушала ритмичное гудение посудомоечной машины, звуки, доносившиеся через открытое окно с заднего двора: шум вентиляции, детские крики, вой охранной сигнализации.
Зажмурилась. Все произошло здесь и сейчас, именно сегодня.
– Анника! Это тебя!
Она сделала несколько вдохов, вернулась в гостиную.
– Анника Бенгтзон?
Голос показался знакомым, но она не вспомнила, кому он принадлежит.
– Мы встречались несколько раз за последние дни, в Икстахольме и потом сегодня во время эфира…
Это был Хайлендер.
– Тебе надо позвонить в газету, – сказала она быстро, бросила взгляд на Томаса. – Я не писала о церемонии. Если у тебя есть что добавить, ты можешь поговорить с нашим ночным редактором.
– Нет, нет, я не поэтому звоню, – заверил ее шеф канала. – Понимаешь, наши парни из Лондона посмотрели запись сегодняшнего эфира, ты, пожалуй, и сама видела ее?
Анника откашлялась.
– Нет, – сказала она, – только крошечный отрывок.
– Я должен сказать, они пришли в восторг. Не часто им приходится видеть настоящий самородок, проявляющий себя таким образом.
– Что? – спросила Анника, положив руку на лоб.
– Мы ищем преемника для Мишель Карлссон, кого-то, кто смог бы далее вести программу «Женский диван» в ее стиле. И нам очень хотелось бы, чтобы ты попробовалась на это место. Как думаешь?
– Кто? Я?
Хайлендер вздохнул на учительский манер:
– По нашему мнению, у тебя есть все необходимые качества. Ты очень органично ведешь себя в кадре, словно рождена для этого. У тебя никогда не возникало мыслей поменять работу?
Анника провела рукой по лбу, несколько раз, как рыба, схватила воздух ртом, посмотрела на Томаса, с удивлением наблюдавшего за ней с другого конца дивана.
– Это не шутка? – смогла она выдавить из себя.
– Конечно нет, – ответил Хайлендер уже слегка раздраженным тоном. – Мы запускаем производство осенней серии программ десятого сентября, поэтому приходится спешить с пробами и контрактом. Как у тебя дела, есть какой-то менеджер?
– Ой, нет, – ответила Анника и почувствовала, что ее растерянность растет.
– Тогда я порекомендовал бы тебе Себастьяна Фоллина, у него ведь полно времени сейчас, когда…
Анника быстро взвесила открывающиеся ей возможности, прикинула, как будет чувствовать себя в такой роли.
Ведущая. Телевидение. Премьеры. Деньги. Собственная продюсерская фирма. Международная карьера.
– К сожалению, – сказала Анника, не сводя взгляда с Томаса, – ничего не получится. Десятого сентября я выхожу замуж.
Хайлендер натужно рассмеялся в трубке:
– Но это не займет много времени. Ты еще и успеешь записать одну программу.
– Я выхожу замуж в шведском посольстве в Сеуле.
Андерс Шюман развернулся, переполняемый эмоциями, покинул свой закуток. Задвинул стеклянную дверь, машинально прислушался к ее тихому скрипу, как бы подтверждавшему случившееся, закрыл ее тщательно и запер на замок.
Все прошло.
Закончилось.
Победа.
Он втянул носом воздух, медленно наполнил им легкие, испытал огромное облегчение, словно тем самым вытеснил из своего тела остатки беспокойства.
Получил ли он то, что хотел?
Да, абсолютно. Сделал выдох.
Утром охранник должен будет упаковать все его вещи и перенести их в угловую комнату с видом на русское посольство.
Он опустил во внутренний карман связку ключей, почувствовал, как она приземлилась под ребрами, посмотрел в сторону редактора новостей, встретился с взглядами сотрудников.
Всей редакции.
Направился не спеша, слегка наклонившись вперед, в сторону выхода. Редакторы и репортеры, фотографы и телефонистки с коммутатора наблюдали за каждым его движением.
– Мы уже изменили редакционные данные, – сказал Янссон, стоявший перед курилкой, держа руку с сигаретой внутри, так что дым змеей устремлялся к вытяжке.
Андерс Шюман, главный редактор и ответственный издатель, кивнул коротко:
– Я позвоню около полуночи, и мы все согласуем.
– Трудно представить, что будут какие-то изменения на тот момент, – сказал ночной выпускающий редактор, сделал затяжку, выпустил дым в сторону курилки. – Мы поставим убийство Мишель в анонс и на первую страницу, твое интервью Барбаре Хансон – посередине, комментарии к инсайдерской афере Торстенссона – на месте передовицы.
Новый кивок, поднятая в прощальном жесте рука. Постоянное ощущение тяжести в груди.
Торе Бранд таращился на телевизионный экран, когда он проходил мимо. «ТВ Плюс», заметил Шюман, повторение программы, посвященной памяти Мишель Карлссон.
«Мне интересно, как долго о ней будут помнить, – пронеслось у него в голове. – Это же мера того, насколько великой она, собственно, была, и речь может идти о десятилетиях или столетиях».
Бессмертные.
Входила ли Мишель в их число?
Он рассмеялся этой невероятной мысли, и эхо ответило ему на облицованной кафелем лестничной площадке. Он спускался по лестнице, преодолевая по две ступеньки.
Раздвижные двери разъехались в стороны, и он оказался на улице, в объятиях позднего летнего вечера, подкрашенного золотистым цветом и прохладного. Автомобиль поприветствовал его на своем собственном электронном языке: «Я отключил сигнализацию, добро пожаловать, садись, не забудь пристегнуть ремень, иначе я напомню тебе об этом».
«Самые великие остаются в людской памяти дольше всего, – подумал Шюман. – Те, кто выигрывают в борьбе за власть и заботятся о том, чтобы история писалась надлежащим образом. Ученые, чьи открытия изменили жизнь следующих поколений. Диктаторы и поработители, живущие вечно из-за окружающей их ненависти. Женщины, красивейшие из всех, любимые героями и воспетые уже умершими поэтами».
Он медленно ехал через город, утопающий в неоновом свете.
«Я выживу, – подумал он. – Останусь бессмертным по крайней мере на эту ночь».
Туннель Сёдерлед, никаких пробок, автострада в направлении Наки. Поворот на Сальтшёбаден.
И вот наконец море раскинулось перед ним, сверкающее и вечное.