и занимаются сексом.
Трое – уже делегация,
комитет, клин. Четверо
могут сыграть в бридж и
создать организацию. Вшестером
можно арендовать целый дом,
съесть пирог на обед, не оставив ни крошки,
и скинуться на классную вечеринку.
Дюжина – уже демонстрация.
Сотня заполняет концертный зал.
Тысяча – солидарность и собственные листовки;
десять тысяч – сила и ваша собственная газета;
сотня тысяч – ваши собственные средства информации;
десять сотен тысяч – ваша собственная страна.
Все одно к одному.
Все начинается, если ты готов
действовать, все начинается,
если ты не сдаешься,
даже услышав «нет»,
все начинается со слова «мы»,
если мы понимаем, кого имеем в виду, и
с каждым днем мы имеем в виду на одного больше.
Говоря «мы», нужно понимать, кого мы имеем в виду
Как-то в мае 2008 года мы обедали у меня на чердаке в Атланте. Рядом со мной сидел мой брат Питер. Он, как и мой сын Трой и падчерица Симона, прилетел из Лос-Анджелеса вместе со своей дочерью Бриджит и ее трехлетним сыном Оливером. Мальчик сидел на полу, забавляясь игрушками моих внуков, пока они – девятилетний Малколм и пятилетняя Вива – сбрасывали подушки с балкона второго этажа, чтобы построить из них форт. Их мать, моя дочь Ванесса, сидела за столом, как обычно, сохраняя спокойствие и не обращая внимания на орущих детей. Как ни странно, на другом конце стола сидел Тед Тернер с одной из своих внучек, Элизабет, которую я очень люблю. Мы так давно не собирались вместе всей семьей, что я, не сдержав эмоций, произнесла тост за любовь, дружбу и связь поколений.
Причиной, из-за которой мы собрались вместе, была тринадцатая ежегодная акция по сбору денег для моей некоммерческой организации – Кампании за предупреждение подростковой беременности в штате Джорджия. Ее лейтмотив был таков: «Три поколения семьи Фонда в кинематографии». На следующий день всех нас в присутствии зрителей должен был интервьюировать Роберт Осборн, ведущий кабельного канала «Turner Classic Movies», мы собирались рассказать о своей карьере и закончить вечер, отдав дань уважения нашему отцу и дедушке наших детей Генри Фонда.
Но наградой мне было то, что собрался весь клан, отдельные члены которого в течение двух лет близко не общались со мной по причине еще не совсем разрешенных семейных «споров».
Мой семидесятилетний юбилей, случившийся годом раньше, подтолкнул меня к челночной дипломатии, принудив изменить ситуацию. Мне хотелось сказать «мы», и я знала, кого имею в виду. Я устала думать о том, что это слово не подразумевает мою родню. Я ненавидела себя за то, что никогда не видела своего внучатого племянника, сына дочери Питера; за то, что он не был знаком с моими внуками – его троюродными братом и сестрой; за то, что я никогда серьезно не говорила с Бриджит по поводу ее пятилетнего перерыва в съемках и не пыталась разобраться в том, что происходит с Питером. Мне казалось правильным, что к нашему клану присоединился Тед. На протяжении тех десяти лет, что мы прожили с ним, наши дети росли вместе, вопреки странным отношениям между двумя в культурном плане далекими друг от друга семьями. В моей семье все смотрели сквозь пальцы на татуировки, музыку в стиле хип-хоп и скромные сережки, тогда как в его доме царили хорошие манеры – «да, мэм, нет, сэр» – и военная муштра. После развода мы с Тедом договорились по возможности не разрывать сложившихся связей. Поэтому он был взволнован, услышав, что мы хотим собраться вместе, и выразил желание быть в числе приглашенных, точно так же, как захотел присутствовать на свадьбе моего сына.
Малколм и Вива, одетые и готовые к выходу в свет. Видно, что Виве больше нравится наряжаться, чем Малколму.
Я читаю книгу своим внукам Малколму и Виве. Видимо, 2005 г.
Я страдала от потери своей семьи до тех пор, пока не простила и не почувствовала облегчения. Желание избежать повторения подтолкнуло меня к воссоединению во имя любви, пока еще не было слишком поздно. Когда закончились мероприятия, благодаря которым мы собрались вместе, и я проводила домой жителей Западного побережья, мы все уже знали, что наша связь не прервется. И она не прерывается.
Давным-давно минули те дни, когда моим образцом для подражания был Одинокий ковбой. Неудивительно, учитывая, что в мире, где протекало мое детство, царствовала мораль моего отца, исповедовавшего американский индивидуализм. В моем отце отражалась суть этих ценностей: абсолютно зрелый человек должен жить независимо и самостоятельно. Не будь никому обязан. Будь стойким и рассчитывай только на себя. Если ты в ком-то нуждаешься – это слабость.
Такая культурная закваска ставит женщин перед дилеммой. Мы не склонны быть суровыми индивидуалистками. Мы обрастаем друзьями, отношения с которыми подпитывают, стимулируют разум и позволяют делиться секретами. По этой причине женщин прежде считали менее зрелыми, иррациональными и даже неполноценными по сравнению с мужчинами.
Желая избавиться от этих штампов, я пыталась больше походить на мужчин, не обращая внимания на свои эмоциональные потребности, стараясь не демонстрировать их, всегда сдерживая себя и не раскрываясь до конца. Казалось, что мужчины неотделимы от действия, и, оставаясь такой же замкнутой, как они, я чувствовала себя в безопасности. Друг моего первого мужа, французского режиссера Роже Вадима, однажды сказал обо мне: «Она великолепна. Не похожа на других женщин, скорее похожа на нас». Тогда я расценила это как комплимент. Независимость делала меня очень сильной. Но она же сделала меня очень слабой. Мне потребовалось шестьдесят лет для того, чтобы понять это.
Я, мой брат Питер, племянница Бриджит и мой сын Трой на кинофестивале семьи Фонда в Атланте. 2007 г.
Благодаря сильной части своей личности я усвоила древний семейный девиз: «Будь упорным». Он позволил мне двигаться вперед вопреки всему, трижды побывать замужем за непростыми мужчинами – и остаться собой. Слабая часть уберегла меня от той глубокой, сокровенной любви, разумеется, самой ценной из всех, которая делает человека крайне уязвимым. Все это напоминает стихотворение Маржи Пирси, которым я начала эту главу.
Мне нравится это стихотворение. Оно возвращает в начало 70-х годов, когда я только начала заниматься общественной деятельностью. Только что вернувшись из Франции, я приближалась к своему II акту и хотела включиться в движение за окончание войны во Вьетнаме, чувствуя в глубине души, почти на уровне подсознания, что в этом мое предназначение.
Тогда же я заметила, что женщины-активистки отличаются от людей, с которыми я когда-либо встречалась. В их присутствии чувствуешь себя как будто защищенной. До того как я познакомилась с ними впервые, я не понимала, что мне не хватает общения. Это было время, когда только зарождалось новое женское движение, и образ жизни феминисток, с которыми я проводила время в траншеях, изначально предполагал неконкурентность и сестринские отношения – и в этом была их сила.
Я живо помню свое первое участие в этом движении. Это случилось в 1971 году, в одной кофейне в Глазго. Эти кофейни, куда забегали активистки, стали местом встреч, которые внезапно начали организовываться по всей стране рядом с военными базами. Группа мужчин из штаба, решив действовать по своему усмотрению, стала раздавать листовки в Глазго, не посоветовавшись с женщинами – членами штаба. Одна из женщин узнала об этом и возмутилась. Мужчины попытались заткнуть ей рот, поскольку были уверены, что эти листовки были бы одобрены где угодно. Другие женщины из штаба встали на ее сторону: «Если мы хотим сделать из нашего штаба модель демократии, давайте доказывать это делом. Вы не имеете права ставить нам условия». Я всегда была на стороне мужчин – на стороне победителей, как мне тогда казалось, поэтому меня это задело за живое.
Теперь я уже привыкла к подобным проявлениям женской солидарности. Но то, что я видела своими глазами ее красоту и величие тогда, когда все было внове, опалило мой жесткий индивидуализм и позволило узнать настоящую дружбу, что дороже чистого золота; она обогатила меня и помогла смягчить удары судьбы. Сегодня отдельные нити моей жизни сплетаются в готовое полотно; больше всего мне хочется, чтобы оно было сплошь пронизано любовью. Я знаю, что могу все потерять. Но что бы ни произошло, женская дружба, как и моя семья, останутся со мной навсегда.
Большинство моих подруг моложе меня, с некоторыми из них меня разделяют двадцать лет. Это творческие, духовные и деловые люди, активисты, выступающие за социальные перемены. Мы поддерживаем друг друга. Если мне плохо, я могу поговорить с ними, и их понимание, совет и ободрение поднимут мне настроение. Я стараюсь отвечать тем же.
Эва Энслер. 2011 г.
PAUL ALLEN (ПОЛЛ АЛЛЕН)
Несколько лет назад у меня была операция по замене тазобедренного сустава, и когда ко мне возвратилось затуманенное наркозом сознание, у своей кровати я увидела Эву Энслер, которая массировала мою ногу. «Почему ты здесь?» – спросила я, непривычная к такой заботе и отлично зная о невообразимой занятости Эвы. «Потому, что я твой друг, – рассмеялась она. – Ну конечно, я здесь. Мне хочется помочь тебе». Я позволила себе отдаться ее заботе, но это было нелегко. Перефразируя Урсулу Ле Гуин, я долго помню урок, но, Боже, как я люблю тех, кто заставляет меня забыть выученное1.
С Лили Томлин, когда она выступала со своим моноспектаклем в Атланте.
Моя лучшая подруга Даяна Данн (посередине) и я (крайняя справа) в возрасте 11 лет.
Слева на право: Даяна Данн, я и Сью Салли Джонс. 2004 г.
Как здорово иметь друзей, которые моложе. По крайней мере, никто из твоих знакомых не умрет раньше тебя! Как заметил доктор Кен Мейзени, профессор кафедры психологического консультирования и психологической помощи, член попечительского совета Университета штата Джорджия, «кто-то говорил: «Самое неприятное в старости – то, что рядом нет никого, кто помнил бы тебя молодым». Но есть и утешение. Пожилые люди склонны к более крепким связям. Пусть их окружение немногочисленно, но взаимоотношения крепче и глубже. Вы не в состоянии поддерживать все знакомства, которые были в тридцать пять лет, поэтому в этом возрасте люди обычно вкладывают в свои отношения больше души, стремясь к подлинности и открытости».
Я со своими подругами Салли Филд и Элизабет Лессер во время Первой конференции женщин Калифорнии, организованной леди Марией Шрайвер в 2011 г., на которой все мы выступали.
Я с новой прической и в вечернем платье от Веры Ванг на церемонии вручения премии Оскар в 2000 г., за два месяца до моего разрыва с Тедом.
ЭРИК RBONNEAU (ЭРИК ШОРБОННО) / BE IMAGES
С приятельницей Вандой Сайкс на премьере фильма «Если свекровь – монстр».
REVIN WINTER (КЕВИН УИНТЕР) / GETTY IMAGES
Я с ним согласна. И думаю, что большая удача – иметь разных друзей. Моих друзей объединяют общие ценности, пристрастия и даже психологические травмы, полученные в детстве, но они не похожи друг на друга.
Есть несколько человек, с которыми я могу поговорить о подтяжке лица и выборе занавесок. Их жизнь намного насыщеннее моей, рядом с ними я чувствую себя абсолютно пассивной, но они наполняют меня желанием расширить горизонты и открыть свое сердце. Три из моих подруг занимаются интенсивной духовной практикой. Одна – проповедник дзен-буддизма, другая – священник, а третья – сексолог (полезное сочетание друзей!). Моя подруга Паула Уэйнстейн – кинопродюсер; с ней мы знакомы более тридцати лет, она всегда давала мне приют в своем доме, если я была одна в Лос-Анджелесе. Если у меня проблемы со здоровьем, она берется за дело и находит нужного врача, и даже идет со мной на прием, чтобы убедиться, что я спрашиваю его о том, что нужно. Я крестила ее дочь, она – приемная мать двоих детей, причем такая, к которой можно бесконечно обращаться за советом; кроме того, если в семье конфликт, она выступает в роли мудрого судьи. Именно она заставила меня сделать короткую стрижку и заказать у дизайнера одежды Веры Ванг необыкновенное платье, в котором я появилась на церемонии вручения премии Американской киноакадемии в 2000 году, когда еще зализывала раны после расставания с Тедом и была слишком подавлена, чтобы думать о прическе.
Мы можем не видеться с Паулой много месяцев, но, когда встречаемся, понимаем друг друга на каком-то глубинном уровне, словно виделись только вчера. По правде сказать, это относится ко всем женщинам, которых связывает дружба. То же самое я ощущала, общаясь с некоторыми мужчинами. Я знаю, что такое случается, так как две мои подруги рассказывали, что у них были близкие дружеские отношения с мужчинами.
Что касается близости, то мужчины склонны надеяться на свою «вторую половину», именно поэтому женатые мужчины как будто успешнее, дольше живут и меньше болеют, чем их неженатые собратья. Женщины же легче, чем мужчины, переносят развод или вдовство, поскольку имеют более широкий круг друзей.
Покойный доктор Роберт Батлер, президент и учредитель Международного центра исследований продолжительности жизни, говорил мне: «У нас могут остаться друзья детства, которые могут помочь устроиться на работу, но мы не способны к близости, не умеем поверять кому-то свою печаль или изливать душу, как это делают женщины».
С раннего детства многие мужчины вынуждены отстраниться от своих чувств и утверждать собственное «я», стремясь к власти и независимости, а не к заботе и общительности. Я где-то читала, что «мужчины страшатся главным образом того, что, произнося «мы», они уничижают собственное «я», теряя ощущение самости». Для большинства женщин их «я» никогда не было герметичным; для женщины «мы» всегда было спасением.
Еще в 70-х годах прошлого века психологи обнаружили, что отношения, в основе которых лежат любовь и забота, коренным образом определяют развитие человеческой личности. В своей книге Toward a new Psychology of Women («К новой психологии женщины») доктор Джин Миллер пишет: «Все в жизни человека и развитии личности происходит только в контексте его отношений с другими людьми»2. Психолог Кэрол Джиллиган называет человеческие взаимоотношения кислородом для психики. Дети умирают от отсутствия привязанности. Взрослые чувствуют себя неуверенно без поддержки со стороны. Результаты всех исследований в области старения показывают, что ключевой составляющей, позволяющей благополучно дожить до глубокой старости, является осмысленное взаимное желание отдавать другому и получать от него заботу и внимание.
Так мы целуемся с моим внуком Малколмом.
DONNA FERRATO (ДОННА ФЕРРАТО)
Дин Орниш в своей книге Love and Survival («Любовь и выживание») утверждает, что люди, лишенные любящей семьи, друзей или какой-то другой общности, от трех до пяти раз чаще преждевременно уходят из жизни. Доктор Джин Коэн пишет: «Одиночество… ассоциировано с целым рядом неблагоприятных последствий для здоровья, в том числе с замедленным восстановлением после хирургических операций по шунтированию коронарной артерии, с частыми визитами к терапевту, с плохим состоянием зубов и огромной вероятностью закончить свои дни в доме престарелых. Таким образом, в старости социальные связи оказывают глубокое влияние на настроение, здоровье ума и тела»3. Исследователи из Мичиганского университета пришли к выводу, что чувство близости с другим человеком поднимает на один уровень выработку гормона прогестерона, что повышает ощущение благополучия, понижает подверженность стрессам и помогает избавиться от тревоги. Тот же гормон стимулирует наше желание помогать другим, даже в ущерб себе.
Психолог Джон Касиоппо – выдающийся ученый и профессор Чикагского университета. Он исследует влияние на тело и мозг стрессовых состояний, вызванных одиночеством. Будучи приглашенным в программу Национального общественного радио США The Diane Rehm Show (Шоу Даяны Рэм), он сказал: «Одиночество – это ощущение полной изолированности от других. Это не ощущение реальной изоляции. На самом деле исследования показывают, что не имеет значения, как часто вы контактируете с другими людьми, живете ли вы один или нет; в действительности в ходе наших исследований обнаружилось, что одинокий человек отдает общению с другими людьми столько же времени, сколь не одинокий… Речь идет о том, что вы ощущаете себя в изоляции. Можно быть одиноким в браке, в окружении друзей, понимая, что в этой команде ты – лишний. Ты – член команды, но почему-то не чувствуешь себя ее частью. Значит, одиночество – это ощущение» 4.
Эти слова заставили вспомнить те несколько месяцев, что я провела почти в полном одиночестве, работая над книгой «Жизнь так длинна», и о своем уединении сейчас, когда пишу эту книгу. В такие периоды я никогда не чувствовала себя одинокой, потому что я пишу для того, чтобы общаться с другими людьми, и поэтому всегда думаю о тех, кто будет читать мою книгу; мое одиночество совсем не напоминает изоляцию. Уединение – это не одиночество. Кроме того, я пришла к заключению, что молитва или медитация способны смягчить ощущение одиночества, так как являют собой способ воссоединения с чем-то, что выше нас самих.
Одиночество способно еще больше осложнить III акт нашей жизни. Друзья и родственники умирают, немощность мешает выходить из дома и общаться привычным образом. Физиологические проявления одиночества: стрессы, снижение иммунитета, тревожность и депрессия наряду с другими проблемами, о которых я уже упоминала, напоминают нам о том, как важно для старого человека сделать над собой усилие и позвонить по телефону, связаться по Интернету, записаться в клуб или сходить в гериатрический центр. Попробуйте поставить себя на место того, кто хотел бы найти человека, разделяющего его интересы, его моральные ценности или понимающего его проблемы. Я разговаривала с множеством женщин, которые приобрели новых друзей, когда посещали занятия по психологической помощи женщинам, потерявшим мужей. В своей книге о феномене долгожителей The Blue Zone («Голубая зона: уроки долголетия от долгожителей») Дэн Бьюттнер предлагает пожилым людям присоединиться к какому-нибудь духовному сообществу. Если вы не разделяете определенных взглядов, можно попробовать вступить в разные гуманистические сообщества, чтобы помогать людям. Волонтерство выгодно как для вас, так и для других: вы знакомитесь с новыми людьми и одновременно делаете добро. Мне понадобились десятилетия, чтобы понять одну существенную вещь – если ты ищешь общения, важнее самой быть заинтересованной, а не стараться вызвать интерес.
Как говорит господин Касиоппо, «не нужно общаться с десятью тысячами друзей. Просто наладьте хотя бы минимальный контакт с тем, с кем не собираетесь снова встречаться, например, с шофером такси; любезность по отношению к другому человеку и его ответная любезность могут стать предлогом к продолжению общения… Но вы предпочитаете безопасное окружение, ведь за невзгодами одиночества прячется страх оказаться в опасности. И поэтому вам хочется обезопасить себя. Не пытайтесь зазывать домой первого встречного. Сначала довольствуйтесь малым и действуйте поступательно».
Сейчас отличными компаньонами становятся собаки, не поймите меня неправильно. На самом деле их преданная любовь поднимает уровень окситоцина в крови и даже помогает дольше жить. По официальным сообщениям, «уровень смертности среди владельцев собак, страдающих сердечными болезнями ниже, чем у тех, кто отказывается от дружеского общения с животными». Как говорит Ширли Маклайн, «Пожилым людям необходимо завести собаку. Она помогает испытать гипертрофированную любовь, а разве любовь – не главное в старости?»5
Собаки свободны. Человеческая свобода ограничена. Но в роли камня преткновения, мешающего нашему эволюционному развитию, выступают отношения с другими людьми. Превратив камни преткновения в конструктивные блоки, из которых строятся наши взаимоотношения, мы вырастем как личность, пройдя сквозь горнило испытаний.
Прекрасным примером своеобразного отношения к жизни, подпитывающего дружеские отношения и способствующего долголетию, могут служить два столетних старца, с которыми я познакомилась в Атланте. Бену Бьюрку, когда я встретилась с ним впервые в 2008 году, было 101 год, и он, по его выражению, «все еще бурлил». Он сам о себе заботился, сам готовил себе еду и, как мне рассказали, был знаком с каждым, кто проживал в том же, что и он, кондоминиуме – десятиэтажном доме из трехсот квартир. Он старался во что бы то ни стало каждого называть по имени. Кроме того, Бен страстно любил играть на банджо – не столько играть, сколько делиться своими музыкальными пристрастиями с жителями дома. Как он говорил, «просто радовать их». «На верхнем этаже находится центр совместного проживания для пожилых людей, куда я наведываюсь вместе с двумя другими музыкантами, если кто-нибудь из них свободен, и мы играем «старомодные шлягеры». Оказалось, что у Бена там есть подруга, что дает ему дополнительный стимул… в плане секса!
До семидесяти двух лет Бен никогда не играл на банджо. Именно в этом возрасте он убедил своего сына возродить группу Tuneagers («Поющие подростки»), и они стали играть вместе. «Возможность заниматься музыкой и радовать людей дает смысл моему существованию, – говорил мне Бен. – Музыка значительно важнее в жизни, чем еда и кров; это лучше, чем ошиваться на пляже».
Жена Бена умерла в 1997 году, на Рождество, от осложнившейся болезни Альцгеймера, когда ей было пятьдесят восемь с половиной лет. «Я перебирал в уме, чем бы мне заняться, чтобы продолжать жить, и так пришел к музыке, – говорит он. – Вы же видите, что для меня значит музыка. Вы сказали, что старость может стать лучшим периодом в жизни. Это точно! Не для каждого, но, к счастью, для меня».
Подобно Бену, 104-летняя Рейчел Леман продолжает жить, стараясь быть чем-то занятой и радуя других людей. Мне о ней рассказала ее подруга, с которой Рейчел близка в течение долгих лет. Вот рецепт долгой и благополучной жизни: «У Рейчел есть одна замечательная черта: она редко бывает погруженной в себя. Едва ли можно вспомнить случай, когда она не расспрашивала обо мне и моей семье. Благодаря этому качеству она притягивает людей, как магнит. Люди тянутся к ней, они любят ее, благодаря чему она общается с множеством не похожих друг на друга людей самого разного возраста».
В тот день, когда мы познакомились с Рейчел, она, опираясь на ходунок, медленно прохаживалась в приемной комплекса совместного проживания с медицинским обслуживанием для пожилых людей в сопровождении своей дочери и подруги, но у нее был блеск в глазах. «Знаете, Джейн, мы с вами уже встречались в 70-х годах, в вашей студии аэробики в Беверли-Хиллз». – «Точно! – воскликнула я. – Сколько лет вам было тогда?» – «Должно быть, за семьдесят. Меня привела моя племянница Диди Конн. Я пришла вместе с ней на одно из ваших занятий».
Приблизительно в то же время Рейчел переселилась в Атланту и откликнулась на рекламу в газете, где говорилось о наборе волонтеров для оперного театра Атланты. Она получила место и по-прежнему каждую неделю принимает участие в акциях по сбору денег. Кроме того, поет в хоре в Классическом клубе штата Джорджия. «Чтобы стать его членом, нужно, чтобы вам исполнилось шестьдесят», – подмигивая, замечает она.
«Что вы поете?» – спросила я.
«Мой конек – «Second Hand Rose», – отвечает она и шустро поднимается, опираясь на трость, и, подпевая себе, медленно отбивает чечетку.
Когда Рейчел было 101 год, в спортивной колонке газеты Atlanta Journal-Constitution она прочитала об игроке в шары по имени Билл Харгроув, которому было 102 года. Она позвонила в газету, раздобыла его телефонный номер и связалась с ним. Позднее у них завязалась дружба, и на ее 102-ю годовщину Билл принес ей три красные розы с длинными стеблями. Как она сообщила по секрету городской газете, он сказал ей: «Я пришел сюда встретиться со старой леди, но не могу найти ее». Когда Рейчел позвонили из газеты с сообщением о смерти Билла (он умер в возрасте около 107 лет), разговаривая с репортером, она предавалась воспоминаниям о том, как славно они с Биллом проводили время. «Он мог сказать мне: «Ночью я вижу тебя во сне!» Что вы на это скажете?» В 2007 году она подарила Биллу на его 106-ю годовщину бутылку вина. «Думаю, это как раз для нашего возраста, не так ли? – говорила она репортеру. – Мы всегда так много смеялись, когда были вместе. Жаль, что мы не встретились чуть-чуть раньше. Но я так счастлива, что познакомилась с ним. Он был таким красавцем!» Она собиралась присутствовать на поминальной службе. И принести три розы с длинными стеблями.
Я спросила у Рейчел, в чем секрет ее жизнерадостности. «По правде говоря, нет никакого секрета, – ответила она, – но, мне кажется, если ты улыбнешься кому-то, кто возвращается домой в мрачном настроении, если ты ему просто широко улыбнешься, это производит впечатление. Любовь заразительна».
Может быть, не каждый из нас может вызвать эпидемию любви, но улыбка и интерес к другим людям рикошетом возвращается к нам самим. Прилагая усилия и протягивая в третьем акте руку навстречу дружбе, мы очень помогаем себе.