– Откуда у тебя дети?
– Ты не смотри, что я молодой, я, знаешь, по женской части о-го-го! А ты о моем предложении подумай, сама ведь не справишься, точно тебе говорю. В Фихтере куча мастеров, которые умеют ставить прайм-защиту. Знаешь, какие сейчас штуковины делают? Ходишь себе спокойненько по дому какому-нибудь, вещи вынимаешь, в мешок складываешь, а стражникам уже сигнал пришел: вот, мол, в таком-то доме чужой человек разгуливает. Ты на улицу выходишь, а там уже с веревками наготове… – Задохлик вздохнул. – Фусю Быстрого как раз так и замели.
– И что с ним сделали? – осведомилась Шахмана.
– В Фихтере все просто: на первый раз присуждают огромный штраф – три года отрабатывать придется. А на второй – рубят руку.
– А на третий?
– После второго раза мало кто промышляет: без лапы товар вынимать несподручно. Но если на чем другом попадешься, то без головы останешься.
– Как Фуся?
– Фуся во второй раз загремел.
За разговором они успели покинуть Мост, пересекли Торговую и оказались у небольшой лавочки, что притулилась на самом краю площади. Окна грязные, дверь слегка перекошена, колокольчик заржавел, а коряво написанную вывеску: «Покупаю и продаю. Ваш Пека», давно следовало подкрасить. Егоза вдруг подумала, что на ее памяти это первая фихтерская лавка, хозяин которой совершенно не заботился о внешнем виде.
Сомнения отразились на лице Героини, и Задохлик поспешил с объяснениями:
– Внутри сидит Тухлый Пека, он дорогой товар покупает, не беспокойся, и в своем деле честен.
– Неужели?
– Иначе бы Пека не работал днем, да еще и на площади.
Тщательно обдумав слова Вилли, Егоза сочла аргумент весомым и уверенно вошла в лавку.
И сразу поняла, почему Пеку прозвали тухлым.
В «Продаю и покупаю» царил плотный, давно устоявшийся запах чего-то несвежего, и в памяти Егозы молниеносно всплыл сарай, в котором их держали фанатики.
«Они что, сговорились?»
А еще через мгновение, когда глаза привыкли к полумраку внутреннего помещения лавки, Шахмана увидела ее хозяина – вертлявого, под стать Задохлику, высокого старика с белой как лунь, но удивительно густой шевелюрой.
– Желаете продать? Купить? Обмен? Залог?
– Выгодное дело, – пробубнил из-за спины Героини Вилли. – Струнка выхлая, замазка не свистела[1].
– У тебя никогда ничего не свистит, – недовольно бросил Пека. – А потом с проблемами разбираться приходится.
– Не в этот раз, Тухлый, я отвечаю.
Егоза поняла, что Вилли сполна отрабатывает обещанный гонорар, и приободрилась:
– Я приехала в Фихтер из Морадии.
– Как поживает лорд Самуэль?
– Ты хотел сказать: лорд Эллиот?
Пека дружелюбно улыбнулся и постучал по лбу костлявым пальцем:
– Я стар, многое забыл. Да и Морадия далеко, неделя пути…
– Месяц, Пека, целый месяц, – уточнила Героиня. – И прекрати проверку: нет времени на игры.
– А на что есть?
– На дело. На выгодное и безопасное дело. Почти законное.
– Если оно чистое, почему не обратилась к известным ювелирам?
– Не хочу, чтобы по Фихтеру поползли ненужные слухи.
– О чем?
Теперь улыбнулась Шахмана.
– Получилось так, что лорд, чьего имени мы больше называть не будем, стал обладателем небольшой коллекции сталегорских алмазов.
– Добыл в гостях?
– Получил по наследству.
– Я хочу поздравить неизвестного лорда с прекрасным приобретением, – с чувством произнес Пека. – Сталегорские алмазы, особенно крупные, особенно хорошей огранки, высоко ценятся в Адорнии. Собственно, это единственные камни, которые есть только на севере. Насколько велика коллекция?
– Мне об этом неизвестно.
– То есть ты приехала просто поговорить?
– Совершенно верно.
– В таком случае Вилли подыскал тебе нужного собеседника.
– И сейчас он уйдет, – произнесла Егоза, протягивая Задохлику обещанный гонорар. – И не будет трепаться.
– Вилли – хороший мальчик, – пробормотал Пека. – Он знает правила игры.
– Подумай над моим предложением, милая Героиня, – попросил повеселевший Задохлик. – Если нужно что вынуть…
– Проваливай.
– Увидимся!
Вилли выскочил на улицу, а Тухлый, к которому вновь повернулась Шахмана, состроил на физиономии услужливую гримасу.
– Продолжим?
Слухи, которые ходили о Фихтере и на которые ориентировался Карлос, придумывая Егозе легенду, оказались правдивыми. Некоторые лорды действительно не брезговали продавать через местных барыг неправедно нажитые богатства, захваченные во время междоусобиц или при «исчезновении» каравана. Чудь ведь повсюду, свалить на нее можно что угодно. А став счастливыми обладателями компактных предметов высокой ценности, лорды переправляли их в Адорнию, что гарантировало сокрытие следов.
– Надеюсь, наша беседа будет продуктивной, – протянула Егоза.
– То есть нам придется обменяться кое-какими продуктами? – уточнил смышленый Тухлый.
– Верно.
– Образец с собой? – деловито поинтересовался барыга.
– Разумеется.
Пека извлек из ящика стола увеличительное стекло и предложил:
– Показывай.
– Да не на что тут смотреть!
– Мы не зеваки, – строго произнес Карлос. – Мы по делу.
И тут же повернулся, уставившись на прогрохотавший по улице фургон независимого вербовщика: «Прими Прайм!»
Прими Прайм.
Не каждый человек способен понять, что слышит Зов Прайма, не каждый придет к лорду и скажет: «Кажется, я – будущий Герой». Не у всякого хватит решимости рискнуть в надежде возродиться и стать другим: сильным, быстрым, почти неуязвимым.
И многие потенциальные Герои, несмотря на призывы лордов, таились, предпочитая не рисковать. И тогда появлялись свободные вербовщики. Опытные деляги, они по выражению лиц, глаз, разговорам и поведению умели определять тех, кого коснулся прайм, заводили длинные разговоры о жизни и жизненных перспективах, если надо – подпаивали незадачливых рекрутов, а потом предлагали хлебнуть прайма. Рискнуть, в надежде стать Героем. С людьми вербовщики обращаться умели, почти все выбранные ими кандидаты подносили к губам чашу с праймом, но от осечек ведь никто не застрахован, а потому некоторые невезучие докты умирали и отправились в ближайшую канаву. Если же человек превращался в Героя, то лорд, к которому он решал поступить на службу, выплачивал вербовщику оговоренную в специальном имперском законе премию.
– Прими прайм, – пробормотал Карлос, провожая фургон взглядом.
– Ты это о чем?
– Да так, накатило…
Ураган пристально посмотрел на юношу, посопел, после чего осведомился:
– Долго будем здесь бродить?
– Столько, сколько нужно. А что?
Как ответить на этот вопрос? «А что?» Да, ничего! Надоело! Можно сказать «надоело», но будет ли это правдой? В общем, нет, признался себе Генрих. Часами таскаться по пыльным улочкам Фихтера, безусловно, не самое веселое на свете занятие, но воевода понимал, что другого выхода у них нет, а потому в зародыше давил нарастающее раздражение. Тогда почему спросил? Скучно стало? А как, скажите на милость, может стать скучно, если каждую минуту ожидаешь нападения? Если в каждом стражнике видишь потенциального противника? Если каждый прохожий кажется шпионом леди Кобрин? Не было у Генриха возможности скучать. Но откуда же взялся вопрос? Дурацкий вопрос, больше подходящий какому-нибудь нытику? Потому что устал сильно? Нет, разумеется, о какой усталости идет речь? Настоящего Героя пешей прогулкой не проймешь…
Наверное, все дело в том, что происходящее было для воеводы предельно непривычным занятием, к тому же – в предельно неудобных обстоятельствах. За долгие годы службы доспех стал неотъемлемой частью Урагана, и неловко ему было без тяжелой брони на плечах, без верного щита и тяжелой булавы. Без дополнительного ощущения силы, что давало оружие.
– Непривычно, – нашелся, наконец, Генрих. – Серьезного дела хочется.
– Башку кому-нибудь снести? – поинтересовался Карлос.
– Например, – угрюмо кивнул Герой.
– Так ведь надо знать – кому.
– Ты – лорд, ты и знай.
– Пытаюсь.
– Долго и нудно.
– Потерпи.
Они уже дважды прошли по Мозговитой улице из конца в конец, от Ратуши до северных ворот и обратно. Постояли у разных лавочек, делая вид, что прицениваются к товару, поглазели на высокий забор, окружающий дом Сотрапезника, хотели послушать ученого, близко знавшего Безвариата, но три провинциальных мастера, с которыми изобретатель пил вино, с такой злобой посмотрели на непрошеных гостей, что Карлос почел за благо удалиться. Но пообещал себе обязательно вернуться к знающему человеку.
А в тот самый момент, когда Ураган затянул свою волынку, молодой лорд как раз сделал выбор, остановившись у механической мастерской «Шмульц и сыновья. Машины для дома и работы».
– Пожалуй, сюда.
– Чем это заведение лучше других? – осведомился Генрих.
– Не заведение, а его владелец, – объяснил Карлос. – Нам нужен не товар, а информация, и уважаемый Шмульц кажется мне подходящим кандидатом: он работящий, старательный, но любит поговорить. То, что надо.
– Откуда ты знаешь?
«Откуда? Я ведь лорд, помнишь?»
И Карлос вдруг понял, что в этом нахальном ответе была доля истины. Или же просто – истина. Потому что не может настоящий лорд не разбираться в людях, ибо в этом – залог его успешного, а самое главное – долгого правления. И его несчастный отец наглядно это продемонстрировал, не сумев распознать предателя в проклятом Хансе.
– Мастерская богатая, это видно по новым и дорогим инструментам, а значит, Шмульц работящий. Вон там, под навесом, стоят сделанные им машины, по их виду мы понимаем, что он старательный. Что же касается говорливости…
– Да! Как ты узнал об этом?
– Понаблюдал за тем, как Шмульц ведет себя с клиентами.
Генрих покачал головой, но спорить не стал: лорду виднее.
– Свою роль помнишь? – строго спросил юноша.