Мы уже не раз говорили с вами, коллеги, о том, что страх (тревога) является важным средством раннего предупреждения об опасности. Однако низкий порог возникновения тревожных реакций приводит человека к ситуации, когда он начинает бояться любых – самых незначительных – изменений обстановки. Вообще, опасается новизны, что оказывает наиболее существенное влияние на стилистику его поведения. Тревожные натуры – консерваторы во всем, от бытовых привычек до эстетических вкусов и политического мировоззрения.
Внешний вид. Мы вынуждены констатировать, что специфического «тревожного» телосложения не существует в природе – одним диагностическим признаком, к сожалению, меньше.
В оформлении внешности тревожные (т. е. обладатели выраженного тревожного радикала) являются антиподами истероидов. Если последние из кожи вон лезут, чтобы выделиться на общем фоне, выйти на передний план, стать центром всеобщего внимания, то тревожные прячутся от людских глаз, стараются всеми силами слиться с фоном.
Помните, коллеги, мы говорили, что истероида нельзя не обнаружить на общей фотографии – настолько он ярок и контрастен по отношению к окружающим. Так вот, характеризуя с этой точки зрения тревожного, мы уберём из фразы частицу «не». Обнаружить его нельзя. Во всяком случае, очень трудно.
«Где он? – спросите вы. – Да где же?» – «Вон там, на заднем плане, за фикусом. Видите, колено торчит и плечо. Жаль, всего остального не видно».
Истероиды на групповой фотографии располагаются в центре, тревожные – рассеяны по периферии (как сетовал известный персонаж рассказа Зощенко: сняты «мутно, не в фокусе»).
Тревожные выбирают одежду тёмных тонов, неброских цветов: серого, чёрного, коричневого, темно-синего. Предпочитают монохромность (одноцветие) костюма. Украшений (речь в данном случае прежде всего идёт о женщинах) не любят, макияжа стесняются, но боятся отказаться от них совсем, поскольку в этом случае рискуют выделиться из общей массы, погрешив против конвенциональных норм поведения. Поэтому они, если накрашены, то чуть-чуть, если в серьгах, то микроскопических.
Ходят тревожные всегда в одном и том же. Они прикипают душой к вещам и стараются как можно дольше сохранять их в целости. Обращаются с одеждой бережно, аккуратно. Не скупость (производное от эпилептоидного радикала), а боязнь столкнуться с проблемой перемены гардероба, с необходимостью приобрести и начать носить что-то новое лежит в основе подобного поведения.
Когда, несмотря на все старания, вещам приходит срок, они ветшают и окончательно теряют свою потребительскую ценность, тревожные – после мучительных колебаний, покоряясь неизбежности – идут в магазин и покупают (с третьей или четвёртой попытки) абсолютный аналог утраченной вещи. То же самое, но в обновлённом варианте.
Таким образом, приобрести обновку для тревожных – проблема, появиться в ней на людях – подвиг. Те из окружающих, кто не понял этого или не принял во внимание, рискуют в своих попытках «улучшить внешность» тревожного столкнуться с его сопротивлением, причём не столько с явным протестом, сколько со скрытым, завуалированным саботажем.
Тревожный не хочет наряжаться – и всё тут. Настойчивость при этом приведёт лишь к актуализации всё новых форм противодействия. В конце концов, придётся сдаться и оставить его в покое.
«…отказаться от наряжения, которое предлагали ей, повело бы к продолжительным шуткам и настаиваниям. Она вспыхнула, прекрасные глаза её потухли, лицо её покрылось пятнами, и с тем некрасивым выражением жертвы, чаще всего останавливающемся на её лице, она отдалась во власть m-lle Bourienne и Лизы… После двух или трёх перемен, которым покорно подчинялась княжна Марья, в ту минуту, как она была зачёсана кверху… В голубом шарфе и масака нарядном платье, маленькая княгиня раза два обошла кругом неё, маленькой ручкой оправила тут складку платья, там подёрнула шарф и посмотрела, склонив голову, то с той, то с другой стороны.
– Нет, это нельзя, – сказала она решительно, всплеснув руками. – Нет, Мари, решительно это не идёт к вам. Я вас лучше люблю в вашем сереньком ежедневном платьице» (Л. Н. Толстой «Война и мир»).
Одним из самых неприятных происшествий, способных привести к дезорганизации поведения (мнимой смерти) тревожного, является ситуация, когда что-то случается с вещами, к которым он привык, и / или заранее, по его обыкновению, приготовил для того, чтобы надеть. Например, если близкую его телу рубашку нечаянно прожгли утюгом, испачкали, взяли без спроса…[48] О, это трагедия посильнее «Фауста» Гёте! Тревожный начинает хаотически метаться по помещению и подвывать, заламывая руки, затем – падает, обессилев. А где-то, в пяти трамвайных остановках отсюда, медленно разгорается рабочий день, начинается репетиция концерта симфонической музыки, интересное кино, встреча с популярным писателем или мастер-класс психолога-практика. И всё это – без него. Без него.
В голову тревожному при этом не приходит, что в гардеробе, если поискать хорошенько, можно найти неплохую замену утраченной вещи. Как же, ведь он настроился, он психологически подготовился к этому предмету туалета, а не к другому! Тревога, охватившая его, парализует ум, расстраивает чувства, обезоруживает волю.
Интересно, что когда истероид сталкивается с человеком, одетым в одинаковое с ним платье, он сильно расстраивается. Тревожный в подобной ситуации успокаивается: ура! Есть с кем разделить ответственность за выбранный «типовой» имидж.
Та же тенденция беречь привычные вещи, сохранять их неизменное месторасположение, с большим трудом и внутренней борьбой приобретать что-то новое (но ни в коем случае не выбивающееся из установленного, раз и навсегда, скромного образа!) прослеживается и в оформлении пространства.
Место, где обитает человек, наделённый тревожным радикалом, узнаешь сразу. Там всё чистенько, опрятно, нет ничего лишнего, немногочисленные предметы строго на своих местах.
Именно что немногочисленные. У эпилептоидов тоже всё аккуратно, но они смело оперируют большим числом предметов, разнообразных вещей, без конца классифицируя их, сортируя, раскладывая по полочкам. Когда собственных полочек эпилептоиду уже не хватает, он протягивает руки к чужим, осуществляя вынужденную (сами, дескать, не могут навести порядка!) экспансию.
Эпилептоид расширяет границы занимаемого им пространства, тревожный – суживает до «прожиточного минимума». Эпилептоид постоянно покушается на чужую сферу компетенции, тревожный рад бы отказаться от части своей, лишь бы его оставили в покое. В этом принципиальное отличие указанных радикалов[49].
Пространство тревожных не похоже также и на пространство истероидов, и не только тем, что у истероидов все предметы, создающие интерьер, яркие, цветастые, запоминающиеся, а у тревожных – блёклые, тёмные, нарочито заурядные.
Истероиды персонифицируют своё пространство, чётко обозначают, кто в нём обитает, кто осчастливил его своим присутствием: повсюду их фотографические и живописные портреты, именные кубки и салатницы, грамоты, открытки, книги с дарственными надписями: «Дорогому Петру Петровичу в день девяностопятилетия от коллектива районной погребальной конторы. Ждём и надеемся!»
Тревожные, напротив, избегают подобной самопрезентации. Их пространство безлико, оно словно никому конкретно не принадлежит.
Среди вещей, особенно дорогих тревожным, – амулеты, обереги и т. п. Их немного, часто – всего один, но такой, с которым тревожный человек идёт по жизни, не расставаясь. Подобный амулет хранится с особой тщательностью, в самые тяжёлые минуты играя роль клапана, через который отводится излишек страха. К нему обращаются с молитвой, заклинанием: «Спаси, сохрани, избавь, укрепи дух, отведи гнев»… Потеря амулета для тревожных равносильна потере близкого друга. При этом они могут надолго впасть в состояние душевного оцепенения.
Позы тревожных, их мимика и жестикуляция весьма сдержанны, нередко как бы вообще отсутствуют. Их движения настолько невыразительны, что их трудно разглядеть, а тем более запомнить. Они всё время «сидят на краешке стула», боясь привлечь к себе излишнее внимание. Можно находиться с тревожным в одной комнате и не чувствовать, что он рядом. Не потому, что человек будет специально прятаться, скрываться. В том-то и дело, что он просто будет вести себя, как всегда, тихо и незаметно, что естественно для него.
Единственное, что более или менее отчётливо отражается на лицах тревожных, так это оттенки страха (при длительном стрессе – хронического). Помните, у Толстого: «Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало её и делало её болезненное, некрасивое лицо ещё более некрасивым».
Тревожные разговаривают обычно мало, негромко, их голос монотонный, слабо модулированный.
Вместе с тем значимым с психодиагностической точки зрения является контраст поведения тревожных в привычном (хорошо знакомом, проверенном, предсказуемом) и в новом для них окружении.
Тревожная тенденция имеет свойство несколько угасать, отступать на задний план, когда её обладатель находится среди друзей. И тогда другие радикалы, составляющие реальный характер, выходят вперёд, формируя стиль поведения.
Вам, уважаемые коллеги, наверняка не раз приходилось видеть и неутомимого спорщика, и самовлюблённого хвастунишку, и пышущего злобой клеветника, распространяющего сплетни, и поэта, декламирующего свои стихи, и остроумного рассказчика, которые… мгновенно умолкали, прятались, как улитка в раковину, стоило в привычной для них компании мелькнуть незнакомому лицу.
Качества поведения. Тревожный радикал наделяет своего обладателя боязливостью, неспособностью на решительный шаг, склонностью к сомнениям и колебаниям во всех жизненных ситуациях, мало-мальски отличающихся от привычной. Говорят: семь раз отмерь, один – отрежь. Тревожный семьдесят семь раз отмерит, и после этого всё ещё будет пребывать в раздумьях – стоит ли отрезать?