ьская раса напрямую происходит от кроманьонцев, древнейших людей современного типа в Европе, а альпийская раса, также населяла Европу с древнейших времена, а не пришла откуда-то с Востока. Не случайно крупнейший норвежский антрополог той эпохи Хальфдан Брюн отметил, что границы продвижения ледника в Южной Норвегии в точности совпадает с расовой границей, к югу от которой встречается смешанный нордически-фальский тип. А люди в древности жили мелкими общинами, без «горизонтов».
Фальская раса отличается от альпийской, кроме пигментации, своим ростом и физической силой, но сила эта, судя по описаниям Клаусса не вполне подчиняется разуму. Известен тип людей, внешне очень спокойных, которых трудно вывести из себя, но если уж выведут, то они способны на все вплоть до убийства. А окружающие потом удивляются и не верят, что такой тихий человек мог сотворить такое. Клаусс писал, что люди фальской расы могут сопротивляться из чистого упрямства даже в совершенно безнадежных ситуациях. Основной нордический контингент, более всего представленный в войсках СС был выбит на русском фронте уже к 1943 году, поэтому яростно кровопролитное упорство немецких войсках зимой и весной 1945 года всецело следует отнести на счет этой сомнительной добродетели фальской расы. Сколько русских и немцев можно было бы уберечь для будущего, вмешайся в судьбу Второй мировой войны на руководящем уровне больший процент нордической крови с ее тягой к действию, но и творческим осмыслением перспектив ситуации. Оборона Восточной Пруссии – этого оплота фальской расы с ее бессмысленной жестокостью с обеих сторон – наилучшее доказательство правоты расового анализа, немецкого ученого.
Название, данное Клауссом типу средиземноморской расы тоже труднопереводимо: «Darbietungsmensch». В принципе это человек, любящий устраивать представления, склонный к внешним эффектам, театральный, или если использовать жаргонное выражение – «показушный». Известный итальянский философ Юлиус Эвола, на наш взгляд, дал более удачное определение – «экспрессионистский». В принципе он соглашался с характеристикой данного типа, только не хотел бы, чтобы ее распространяли на весь итальянский народ. В своей книге «Люди и руины» он писал, что итальянцы колеблются между двумя крайностями: «римским» и «средиземноморским» элементами. Образцом средиземноморского стиля, соответствующим описанию Клаусса, он считал творчество Габриэле д’Аннунцио.
Но если мы рассмотрим главных героев романа М. Пьюзо «Крестный отец», то ничего «показушного» мы в них не обнаружим. Придется отстаивать в сторону рассуждения Л.Ф. Клаусса о влиянии ландшафтов Северного и Средиземного морей на формирование расовых стилей – это уже что-то от «теории среды» – и либо перенести Сицилию в Северное море, либо заняться поисками следов норманской крови на Сицилии. Юлиус Эвола подобные изыскания ряда немецких расовых теоретиков не одобрял и считал, что они только дают аргументы в руки противников расовых знаний.
Свою любимую пустынную расу Клаусс назвал «людьми откровения», хотя можно было бы и несколько скромнее назвать людей, живущих согласно концепции ученого, одним моментом, людей для которых «жизнь это миг между прошлым и будущим», просто людьми момента. Их главное качество – пользоваться моментом, хватать то, что Аллах тебе в данный момент посылает, будь то военная добыча, откровение или нефтяные прииски.
Однако суть следующей переднеазиатской расы Клаусс не распознал до конца. Он счел, что главное качество ее представителей заключается в том, что они нуждаются в спасении или иными словами, в искуплении грехов. Им якобы присуще противоречие между духом и плотью, поэтому их бросает из крайности в крайность. Но вряд ли такое качество бывает присуще людям чистого расового типа, так как подобный разлад бывает характерен только для гибридов.
Название «переднеазиатская раса» не совсем удачно, хотя и распространено в антропологической литературе, но большее хождение в качестве эквивалента получило определение «арменоидный расовый тип», активно используемое и в отечественной научной литературе.
Армяне говорят, что не встречали в своей среде ни одного человека, который соответствовал бы описанию переднеазиатского типа у Клаусса. Речь диет о типе, не нуждающемся ни в каком спасении или в искуплении грехов, потому, что никаких грехов они за собой не чувствуют. «Их распознать легко – они никогда не каются», пел один ближневосточный бард. При посещении базара становится понятно, что если кто и нуждается в спасении, то это окружающие народы от людей этого типа.
И наконец, самый нелюбимый Клауссом тип альпийской расы, тип с самым сложным названием – «Enthebungsmensch». По смыслу это человек, стремящийся избавиться от чего-то, или убежать от чего-то. Но от чего он хочет избавиться и от чего убежать? От страшного большого мира, убежать и замкнуться в своем маленьком, уютном мирке, спрятаться в него, как улитка в раковину. Клаусс доходит в своей неприязни к этому типу до того, что возлагает на него вину за поражение Германии в 1918 году, - объявляя его, таким образом, типом предателей. Множество немецких гениев в самых различных областях человеческой деятельности принадлежали к этому типу, поэтому на наш взгляд, Клаусс здесь несколько перегнул палку.
3.
Если же в целом рассматривать книгу Л.Ф. Клаусса «Раса и душа» с позиций современной науки, то придется признать, что это сложная, но весьма эстетичная эволюция классического немецкого идеализма в контексте зарождения современной генетики. Душа для немецкого ученого была первична: «Поэтому мы сокращенно говорим о форме души, которая ищет своего выражения в телесных проявлениях и нуждается для этой цели в соответствующем инструменте, в теле соответствующей формы». На наш взгляд многие немецкие романтики начала XIX века охотно подписались бы под этой ключевой фразой Клаусса, а гуманисты более ранней эпохи облюбовали другой его тезис: «Ошибочно верить, будто путем простой селекции нордической крови можно создать полезных членов общества. Нужно пробуждать хорошие задатки, если они есть, развивать из них нужные качества и формировать характер: без этого всякая селекция напрасна».
Главным же контрапунктом всей книги, как концепции в целом, является учение Клаусса о стиле, как квинтэссенции расовой психологии. «Расовые различия – это различия стиля, а не свойств», - неоднократно подчеркивал он.
В 1936 году увидела свет еще одна его крупная тематическая книга «Нордическая душа», в которой он уже всецело сконцентрировался на особенностях психических переживаний и их эстетической пластики выражения у данного расового типа. К 1941 году было опубликовано 13 изданий книги «Раса и душа» общим тиражом 116000 экземпляров, а «Нордическая душа» была издана пять раз, а общий тираж ее достиг 25000 экземпляров. Поэтому по популярности и общеизвестности в Германии той эпохи он прочно занимал второе место после Ганса Ф.К. Гюнтера. Но жизнь Л.Ф. Клаусса, так же как и у Гюнтера, с которым его все время сравнивали, от этого не была легкой и безоблачной.
Движимый потребностью практической работы в январе 1927 года он отбыл на Ближний Восток. Там его уже полтора года ожидала Маргарита Ланде, также ученица Эдмунда Гуссерля, девица из семьи евреев-выкрестов, интересовавшаяся больше сионистским движением, нежели арабами, как Клаусс. Но сердце ученого оставалось в Берлине, где жила его возлюбленная Ева. Его письма к ней содержали не только признания в любви, но также интересные оценки собственной миссии. Так в одном из них он писал: «Моя задача заключается в том, чтобы теперь в большем объеме, чем прежде, доказать на деле созданную мной расовую психологию». В другом подчеркивал: «Поскольку я однажды открыто произнес «Раса и душа», меня теперь призывают открыто сделать упор на расе, а не на душе. От меня требуют расологии, как марочного товара. Это ужасно». А в апреле того же года он писал уже из Иерусалима: «Когда я прибыл сюда, я надеялся найти в сионистских кругах таких евреев, которые хотят сделать в еврейской сфере то же, что и я – в немецкой: очистить свой тип путем познания его границ. Я думал, здесь есть такие, кто осознал, что для того, чтобы стать семитом в настоящем, а не в дурном смысле этого слова, надо сначала найти свой внутренний ландшафт и лучше всего это можно сделать в стране отцов. Нашел пока только двоих. Это одинокие, утратившие надежды люди, не имеющие никакого значения».
Для начала своих исследовательских изысканий Клаусс снял небольшой дом на окраине Иерусалима. К осени 1927 года он счел для себя, что уже достаточно знает язык, страну, людей и обычаи, чтобы отправиться к бедуинам в Трансиорданию. Этой страной тогда правили англичане и все находилось под контролем политической полиции. Каждого иностранца регистрировали при пересечении моста через реку Иордан, и потом он должен был отмечаться на каждом жандармском посту. Поэтому Клаусс решил перейти Иордан нелегально, но его первая попытка не удалась из-за недружелюбия бедуинов. Столь же неудачными были и две другие аналогичные попытки. Тогда Клаусс решил идти напролом: выдал себя за шейха живущего далеко на севере племени «немецких бедуинов» («араб-эль-альман»), взял напрокат автомобиль и отправился прямиком в Амман к шейху племени бени-сахр, прославившегося за год до этого разграблением городов Галилеи.
Клаусс сумел понравиться этому шейху, и с тех пор началась его жизнь среди бедуинов. Он мечтал принять участие в каком-нибудь грабительском набеге, но бедуины вели себя мирно.
Чтобы узнать хоть что-нибудь о жизни арабских женщин, он привез к Амману Маргариту Ланде и, к крайнему удивлению бедуинов, поместил «свою жену» у женщин шейха, а не в своем шатре. Любопытные арабы обыскали его шатер, уничтожили фотоаппарат и пленки. Тогда Клаусс забрал Маргариту к себе и заявил, что уезжает, оскорбленный таким нарушением законов гостеприимства. Их долго не отпускали, но, сумев хитростью прорваться в этот закрытый для европейцев мир, он сумел и вырваться из него таким же нетрадиционным способом.