Стремясь к тому, чтобы Клаусс действительно усилиями партийных идеологов не был превращен в «анти-Гюнтера», выдающийся немецкий психолог Эрих Рудольф Йенш (1883-1940), безвременно умерший под ножом хирурга, приложил много усилий для устранения разрыва между телом и душой, опираясь в своих исследованиях на описания физиологических процессов.
В трудное для Клаусса время ему на помощь вновь пришел хауптштурмфюрер (капитан) СС Бруно Бегер. В апреле 1943 г. он написал секретное письмо своему непосредственному начальнику в личном штабе Гиммлера доктору Брандту. В нем он обращал внимание на важность изучения различий в поведении людей разных рас во время ведения боевых действий, что может оказать практическую помощь Вермахту. Для таких исследований на фронте Клаусс, по его мнению, был как раз подходящим человеком, и ему следовало оказать поддержку, использовав его в этой работе.
Докладную записку о значении изучения рас на войне Бегер подал Гиммлеру еще в августе 1941 года. Он подчеркивал, что расовые особенности людей проявляются с особой силой именно на войне, и уже тогда предлагал привлечь к этому направлению исследований именно Клаусса. В письме к доктору Брандту Бегер приложил статью Клаусса о «границах своего». В ней тот писал, в частности: «Чужое живет и в нас самих. Оно опасно, потому что мы несем его в своей крови и потому часто воспринимаем его не как чужое, а как свое. После 1919 года мы распознали врага, сидящего в засаде в нас самих. Мы смотрели на власть имущих и видели, что в этих людях воплощалось то ненемецкое, что есть в немцах. Это было второй исходной точкой для развития расовой психологии, которая в этой области дозрела до уровня строгой науки. Она показала границы того, что может считаться немецким в нашем внутреннем бытии. Это было ее задачей. Но это было возможно лишь в том случае, если она решится распознать и в нашей собственной сути то, что лежит за этой границей».
Клаусс предостерегал немцев от завоеваний чужих пространств, на которых они могут утратить свою расовую суть, и так же, как и Гюнтер открыто выступал против похода Германии на Восток, предрекая всеобщий крах этой авантюры именно на основе расового анализа геостратегической ситуации.
Несмотря на критические замечания Клаусса, старания Бегера и Брандта не пропали даром и 8 сентября 1943 года Гиммлер лично написал письмо Борману, вкратце изложил ему предложение Бегера, заявив, что готов предоставить Клауссу место в отделе фронтовой информации СС и подчеркнул, что считает такое отношение к ученому неправильным, ибо оно может оттолкнуть его в лагерь противников. Через несколько недель Бегер предложил создать отдел расовых исследований в «Аненербе». Начальник главное ведомства расовой и колонизационной политики (RuSHA) Хильдебрандт попросил Гиммлера, если такой отдел будет создан, включить его в данное ведомство и привлечь к работе Клаусса.
Но время со всей неумолимостью расставляло все по своим местам: из-за гигантских потерь на восточном фронте Л.Ф. Клаусс 22 мая 1944 года был мобилизован в полк СС «Курт Эггерс», которым командовал оберштурмбанфюрер Гюнтер д’Алькуен. При этом было учтено воинское звание, полученное Клауссом во время Первой мировой войны, но никакие его специфические познания в области расовой психологии были уже никому не нужны, другие векторы силы диктовали условия. Его послали на бойню, как и миллионы других немцев и никакие симпатии Гиммлера уже не могли изменить судьбу.
В составе этой воинской части Клаусс был откомандирован в Боснию, но при воздушном полете, он вскоре получил тяжелое ранение и в этой связи был отправлен в длительный отпуск. Его военная карьера закончилась спешным бегством от наступающих советских войск на Запад.
9.
А теперь, уважаемый читатель, попытайтесь хотя бы фантазии ради, представить себе судьбы Л.Ф. Клаусса, окажись он со своими талантами и познаниями по другую сторону фронта. Даже вообразить себе не возможно, чтобы военные и политические лидеры Советского Союза в судьбоносное время Сталинграда и Курской дуги потратили бы столько умственных и организационных усилий на разбор какого-то там «мимического метода». Не говоря уже о том, что и приговор по делу был бы весьма предсказуемым и однозначно строгим. В том, числе и на примере мытарств Клаусса со всей очевидностью становится понятно, что культура научной дискуссии, так же как и общая культура в национал-социалистической Германии были неизмеримо выше, чем в коммунистическом СССР.
«Он уважать себя заставил и лучше выдумать не мог», - это крылатая фраза из пушкинского «Евгения Онегина» на наш взгляд, как никакая другая подходит для иллюстрации судьбы ученого, так как он доказал на практике примат души над телом. При чем души не абстрактной, а конкретной души его Людвига Фердинанда Клаусса. На протяжении всей второй мировой войны он отвлек множество сильных мира сего своими метафизическими витийствами. Кошмары войны наконец-то закончились, Европа лежала в руинах, европейское мировоззрение переживало самый глубокий кризис своей идентичности и общий распад системы ценностей, близкие оплакивали миллионы жертв, но в духоцентрической вселенной Клаусса казалось, ничего не изменилось – он вновь с прежней неустанностью продолжал акцентировать внимание на собственной персоне. При чем это совершенно не выглядело, как легковесное донкихотство, это была научная и юридическая позиция.
В 1951 году в новообразованной ФРГ был принят закон о возмещении ущерба лицам, преследовавшимся при нацизме. Клаусс, бедствующий со своей третьей женой и четырьмя несовершеннолетними детьми, тоже подал просьбу о возмещении. Его третьей женой была Ротраут ван дер Берг. Она была моложе Клаусса на пятнадцать лет и помогала ему прятать Маргариту Ланде от антисемитских погромов в его поместье в Рютнике.
Но прошение было отклонено. Как и прежде Клаусс задал высокий тон обсуждения, и спор о том преследовали ли его или нет, сам собою перерос в вопрос, действительно ли он боролся с официальной расовой теорией. Но это уже было его безраздельным полем для умственной игры. Ответить на этот вопрос предложили генетику Гансу Нахтсгейму, который не состоял в НСДАП, но и после войны отстаивал правильность евгенических законов, принятых во времена Третьего Рейха, за что его часто хвалил Ганс Ф.К. Гюнтер.
Но Нахтсгейм не обладая умственными и дипломатическими талантами явно перегнул палку и, стремясь выслужиться перед новым режимом написал отзыв, в котором на основе произвольно вырванных из контекста цитат попытался представить Клаусса «нацистом», но сделал это так грубо и не искусно, что его рецензия как две капли воды походила на критику самых, что ни на есть откровенных нацистов Шульца, Гизелера и высшее партийное руководство НСДАП. На что не преминул указать Клаусс в своей ответной критике, припечатывая оппонентов во времена Третьего Рейха тем, что раньше они были «леваками», а теперь по прошествии двенадцатилетней диктатуры Гитлера и службы национал-социалистическому режиму вновь переметнулись в леволиберальное политическое стойбище. И, следовательно, не таким «экспертам» следует выносить свои заключения. Тогда Нахтсгейм прибег к классическому иезуитскому приему, заявив, что Клаусс это «искусный писатель, но у него нет предпосылок для того, чтобы стать солидным и добросовестным ученым, исследователем в области точных наук». Как апофеоз своей системы доказательств многократный идеологический перебежчик, взвывая к канонам точных наук, определил, что Клаусс «предал свою душу». И данная система доказательств времен средневековой инквизиции произвела впечатление на суд и просьба Клаусса в мае 1952 года вновь была отклонена.
Тогда в бой вступила уже тяжелая артиллерия. В ходе дальнейшего разбирательства за ученого мытаря вступились знаменитый берлинский историк древностей Франц Альтгейм, австрийский лингвист Герман Амман, социолог Ганс Фрайер, философ Карл Ясперс, психолог из Вюрцбурга Густав Кафка, мюнхенский профессор Филипп Лерш, известный психолог и педагог Эдуард Шпранглер, берлинский социолог Альфред Фиркандт, наконец, старинный друг Клаусса Оскар Беккер, который теперь был директором философского семинара при университете в Бонне.
Суд попытался противопоставить хоть кого-то этой когорте блестящих ученых. Нахтсгейм скомпрометировал себя окончательно, ибо его спор с Клауссом был, по сути, продолжением старого спора между естественниками и гуманитариями, который велся всю первую половину ХХ века и никакого отношения к политике не имел.
Тогда главным экспертом был назначен весьма уважаемый психолог и невропатолог Вилли Гуго Гельпах (1877-1955). Отзыв Гелльпаха был довольно двойственным. С одной стороны, он признавал право Клаусса на возмещение ущерба, но, с другой стороны, не считал возможным доверить ему кафедру психологии в высшем учебном заведении, так как его исследования охватывают лишь узкий сектор психологии, точнее, сектор этнопсихологии. Зато Гелльпах причислил Клаусса к категории таких гениев немецкой мысли, как Лессинг, Геррес, Чемберлен и Ницше.
Клауссу такое публичное признание естественно польстило и суд, чувствуя уязвимость линии обвинения, решил прибегнуть уже к совершенно аморальным методам. Против Клаусса теперь задействовали главного официального философа Третьего Рейха Альфреда Боймлера, который теперь переметнулся на сторону победителей и всячески выслуживался перед ними. Ни о морали, ни о научной логике речь уже не могла идти совершенно, ибо национал-социалистический отщепенец стал вдруг уверять всех, что ему ничего не известно о том, чтобы Клаусс за свою теорию подвергался нападкам, и это при том, что сам руководил кампанией против него. Мало того заявил, что считал его шарлатаном, а расовую психологию вообще никогда не признавал наукой.
Позиция Иуды с незапамятных времен обладала особой метафизической ценностью и в августе 1952 года Клаусс снова получил отказ.
Тем не менее, в 1957 году дело закрутилось вновь, и лишь в марте 1962 года Клаусс добился своего и получил компенсацию, но только за то, что был уволен с должности доце