– Пару раз, – чуть дрогнувшим голосом ответила я, мысленно досадуя на то, что я вновь превратилась в послушного, очарованного кролика.
Лель же продолжал изображать из себя Каа.
– Ты хорошо меня слышишь?
Угу… правда, вижу не очень, но «Мы слышим тебя, Каа. Твои бандерлоги».
– Вот и чудно, значит, продолжим. Так, дальше тут не особо интересно – фантазии художника на тему того, что эта эльфийская дрянь очень хорошая. Ладно бы только сам заблуждался, но он способствует распространению этой ереси… возмутительно, не так ли? Дальше… дальше мои любимые… и мои знакомые. Белый пол, алые разводы… белое платье, красная кровь… По рисункам отчетливо видно, что художник очень даже в курсе милых развлечений этой непогрешимой дряни. Впрочем, это так и есть. Я нашел совершенно седого и некогда весьма красивого юношу в какой-то подворотне в Изумрудном. Он рисовал и продавал свои работы за копейки лишь для того, чтобы купить дурь, ненадолго забыться в дурмане и не подпускать к себе воспоминания. О, как я его понимал.
– Ты ему помог?
– Конечно, помог. Я же не зверь… Спросил, чего он хочет, и, получив подтверждение, дал избавление от мук.
– Как?
– Убил.
Руки на шее разжались, и я перестала ощущать присутствие за спиной. Немного постояла, но, услышав скрип открывающихся ставней, порывисто развернулась, уже не зная, что думать. Но, слава всему, шут лишь распахнул одно из окон и уселся на подоконник, прикуривая очередную сигарету от вспыхнувшего на кончиках пальцев огонька. Он покосился на меня, негромко рассмеялся и похлопал по подоконнику рядом.
– Иди сюда. Я закончил… и да, меня отпустило.
– А почему прихватило?
– Увидел тебя здесь. Я не особенно люблю это место, но снять картины тоже выше моих сил. Пока она жива, так точно.
– Лель, всегда хотела спросить… А почему ты ее сам не убьешь? Ты же этого хочешь!
– А как ты себе это видишь? Вот я, Мастер Пытка, почетный и уважаемый член общества, телепортируюсь в Аквамарин и зверски убиваю на глазах у народа всеми обожаемую Серебряную Госпожу? Ха-ха. И снова ха.
– Да, это сложно, – вздохнула я в ответ.
– Конечно, сложно, – кивнул Лель и пояснил: – Меня Гудвин не пускает, потому как ему осложнения в отношениях с соседним государством не нужны. У меня вообще по магии безумно много ограничений, и без его карт-бланша я слаб.
– А почему ее не судят? Ты ведь не единственный пострадавший!
– В Аквамарине Серебрянку весьма ценят… Увы, во всех мирах, как правило, закрывают глаза на мелкие недостатки хороших правителей.
– Это нечестно…
– Это естественно, – горько усмехнулся он и, затушив сигарету о серый камень, внезапно спросил: – Юлька, хочешь чаю?
– Уместно ли звать слуг? – усомнилась я, припоминая, который сейчас час.
– В это время тут никого уже нет. Так что у нас будет самообслуживание!
– Это интригующе, – наигранно бодро проговорила я, вкладывая руку в предложенную ладонь. – Пошли!
И мы пошли.
Каким-то шестым чувством я поняла, что пока все сказанное должно остаться в этой галерее и продолжать слишком болезненный разговор о прошлом не надо.
Лель меня удивил. Мы спустились на первый этаж, но свернули не в те двери, из которых вкусно пахло едой, а в одну из соседних. Маленькая, неприметная, похожая на дверцу кладовки – ничего не предвещало того, что за ней такое… богатство.
Там оказалось на удивление уютно. Маленький круглый столик, пара стульев возле него, большой шкаф с разнообразными баночками, мешочками и засушенными веточками трав.
– Что это? – Я подошла к шкафу и, взглядом попросив позволения, вытащила одну из банок. Открутила крышку и глубоко вдохнула пряный аромат яблока с легкими нотками корицы.
– А это – моя маленькая коллекция.
Шут прислонился спиной к стене и, скрестив руки на груди, с улыбкой наблюдал за мной.
– Коллекция?.. – Я перенюхала еще несколько баночек и неверяще спросила: – Чай и кофе?
– Скорее чай, – поправил музыкант. – Кофе люблю, но без фанатизма, а вот чай – слабость.
– Удивительно, – прошептала я, потрясенно глядя на друга. – Вот чего угодно от тебя ожидала, но не такого. Уж не знаю почему…
– Стереотипы, детка, – истинно лельеровским тоном протянул шут. – И ты вся в их власти. Впрочем, не ты одна, так что не расстраивайся.
Такой тон и слова почему-то задели, хотя, в общем-то, шут был прав. Подтвердилась крылатая фраза о том, что истина неприятнее всего.
– Ладно, – уже более миролюбивым тоном продолжил Лель. – Ты выбрала, что мы будем пить?
– М-м-м… наверное, вот это! – Я протянула банку, снятую первой. Очень уж запала в душу кислая яблочная нотка, оттененная пряностью.
– Хороший выбор, – голосом продавца-консультанта похвалил приятель и ушел в другую часть каморки колдовать над чайничком.
Наполнил водой большой медный заварник с затейливым орнаментом по бокам. И положил на него засветившиеся ладони. Чайник раскалился на глазах.
– Ничего себе ты портативный кипятильник! – присвистнула я. – Лель – незаменимый человек в походах!
– Юлька, я в принципе незаменимый человек, и не только в походах! – самодовольно откликнулся он.
Я только с улыбкой покачала головой. Ох уж этот шут!
И ни следа от недавней меланхолии.
– Кстати, а где ты был?
– Наслаждался уникальным зрелищем «Трое расстроенных мужчин совместно думают над тем, как вернуть своих дам сердца». Кстати, план Феликса мне показался наиболее рабочим, так что жди! Все будет красиво!
– А ты, наверное, сидел и советовал, предатель? – усмехнулась я.
– Ну вот, опять предатель. Они меня так же называли, и как раз за то, что я стоически молчал! А ты-ы-ы… эх, Юля, в друзей надо верить.
– В то, что ты совсем уж молчал, прости, но не верю. Как минимум комментировал!
– Не без того, – скромно признался Лельер, выдвинул для меня кресло, дождался, пока я сяду, и придвинул ближе к столику. Сам опустился напротив и, сложив руки на груди, начал изучать меня взглядом. Это было не назвать никак иначе. Он смотрел – как трогал, сметал барьеры, разрушал щиты в попытке заглянуть куда-то глубже.
Это дико нервировало.
К тому, что для Лельера флиртовать так же естественно, как и дышать, я привыкла давно и уже не обращала на это особого внимания, но вот так… Бр-р-р.
Скорее бы чай заварился.
– Любопытно, – наконец проговорил шут Гудвина, прерывая столь мучительный для меня зрительный контакт.
– Мне даже страшно выяснять, к чему относится эта характеристика.
Я нервно улыбнулась и провела указательным пальцем по столу, прослеживая древесный узор.
– Страшно? – Он резким птичьим движением склонил голову набок и в этот момент, как никогда, напомнил Мастера Хина.
– Я привыкла… – на миг замешкалась, но все же внесла коррективу: – Я думала, что привыкла к тебе любому. Думала, что знаю, какой ты… Чего от тебя ожидать. Но ты… аверс, реверс… как стороны монеты. Аверс был изучен, но внезапно оказалось, что на реверсе совершенно другой узор. Потому сейчас, когда ты так пристально смотришь, но и не думаешь двусмысленно шутить… меня это напрягает!
В синих глазах на миг мелькнула рассеянность, а после Лель с нажимом потер висок и проговорил:
– М-да…
– Что – м-да? – настороженно переспросила я.
– Не думал, что приличное поведение может стать поводом для страшных подозрений.
– Это не подозрения!
– Да-да, это личный дискомфорт, – хмыкнул в ответ Лель и, очертив окружность на чайничке, сказал: – Готово.
– Вот и чудно, – с облегчением выдохнула я.
– Сахар, сладости? – коротко спросил шут, аккуратно поднимая чайничек и наливая в чашку тонкой струйкой.
– Зачем сахар? Лишь вкус портить.
– Рад, что ты разделяешь мои взгляды.
Лельер придвинул ко мне одну чашку, на которой от повышения температуры начали поступать затейливые узоры, и взял другую.
Я подняла кружку на уровень глаз, с любопытством глядя, как на белом фарфоре расцветают яркие цветы.
Взглянула на друга.
Картина на редкость мирная и почти пасторальная.
Свет и тени причудливо ложились на его лицо, делая более заметными круги под глазами от усталости и общие черты со «второй ипостасью». Эх, Лель, как бы ты ни прятал свой настоящий облик, он все равно выглядывает отовсюду. Стоит только начать смотреть более внимательно.
Тонкие нервные пальцы сильнее сжались на ручке, а ноздри дрогнули, улавливая мельчайшие оттенки аромата.
– Вкус-с-сно, – довольно улыбнулся Лель.
Я вздрогнула от звука его голоса. Черт, опять сама не заметила, как провалилась в созерцание.
– Ну что, дорогая моя Юля… пойдем!
Он схватил меня за руку и потащил в гостиную, по дороге рассказывая, что у него где-то завалялась колода карт и мы перед сном просто обязаны сыграть партейку! И непременно на раздевание. Я, разумеется, высказала шуту все, что думаю о его нравственности, и, если честно, с немалым облегчением. Привычный балагур Лель был ближе того до невозможности острого и больного мужчины, с которым я в очередной раз столкнулась в картинной галерее.
Глава 14
Утро началось с грохота.
Я села на постели, пытаясь сообразить, откуда крики и стук, и вообще, где я нахожусь.
– Юля, вставай! – орали за дверьми.
Выбравшись из постели и поддерживая мужские спальные портки, я протопала к дверям и распахнула их. Лель едва увернулся от створки, которая почти что засветила ему в лоб, внимательно оглядел меня и… совершенно вульгарно заржал, сползая по противоположной стене.
– Сволочь, – зевнула я, опираясь о косяк. – Чего тебе надобно от меня в столь ранний час?
– Как чего? – удивился шут, совладав с первым приступом хохота. – Ты разве не помнишь, о чем мы вчера говорили?
Я честно попыталась воскресить воспоминания. Воспоминания, придавленные бутылкой выпитого вчера за картами вина, особо воскресать не желали, но я была настырной. В голове появилась смутная картина о том, что бокала после третьего я сказала, что меня не устраивает моя физическая форма, и Лель торжественно пообещал заняться этим вопросом как можно скорее. Судя по всему, «как можно скорее» наступило уже сейчас.